Потом обернулся ко мне:

— Саперам передай, чтобы разобрали рельсы там, где повыше насыпь железнодорожного полотна… А насчет пулеметной стрельбы вам просто почудилось. Наверно, наши ребята волокут пулемет по шпалам, вот он и тарахтит.

Не вступая в пререкания, я направился к выходу. В этот момент снаружи послышался крик и грянули два винтовочных выстрела. Вместе с одним из разведчиков — Мишей Куриловым — я помчался по следу связного, направленного к бронепоездам. Мы нашли его совсем недалеко. Он лежал поперек дороги с простреленной грудью. Конь ходил рядом, волоча повод.

Осторожно проехали чуть вперед. Из кустов, со стороны 64-го разъезда, опять раздались выстрелы, и над головой у нас просвистели пули. Мы повернули коней назад.

Около сторожки застали командира 2-й роты Богаткина. Он горячо доказывал Маркову, что белочехи зашли к нам в тыл.

Его доклад прервали орудийные выстрелы со стороны Сарги. Одновременно послышалась винтовочная пальба на 64-м разъезде.

Через несколько минут 2-я рота, мой дозор и большая часть пеших разведчиков под командованием Богаткина двинулись к разъезду.

С нами были пулеметчики Шихов и Викулов. Они с трудом тащили свой «кольт».

Нас поддерживал артиллерийским и пулеметным огнем бронепоезд, команда которого состояла из моряков. Он курсировал по эту сторону разъезда, ближе к Сарге, и не мог прорваться назад: белые разобрали путь. Второй бронепоезд успел проскочить к Шале.

Скоротечный бой не принес нам успеха.

Когда красноармейцы израсходовали патроны и гранаты. Богаткин приказал рассеиваться и мелкими группами пробираться к 1-й роте Гоголева, которая, видимо, углубилась далеко в лес, вправо. Мы начали отходить.

Белые с криками добежали до молчавшего бронепоезда, у которого кончились боеприпасы. И вдруг мощный взрыв потряс воздух, багровые языки пламени осветили на мгновение все вокруг. Это безвестные герои, моряки, вероятно воспламенив оставшийся пороховой запас, взорвали бронеплощадку.

— А ну, ребята! Быстро отходи! У меня еще пять лент. Мы с Викуловым вас прикроем! — воскликнул Семен Шихов.

Бойцы уходили в гущу леса, отстреливаясь от преследующего противника. Я бежал, падал, стрелял, снова бежал. Ветви хлестали по лицу, рвали одежду. Внезапно на меня наткнулся Саша Викулов.

— А где Семен? — спросил я.

— Прогнал меня Семен, — хрипло ответил Викулов. — «Один, говорит, управлюсь!»

Мы прислушались. Пулемет еще работал.

— Это у него последняя лента, — тихо сказал Саша.

Вскоре я потерял Викулова.

Со стороны железной дороги послышался глухой взрыв. Мелькнула мысль: «Наверно, это Семен подорвался гранатой».

Неподалеку кто-то свистнул. Хрустнула ветка. Потом окликнули вполголоса:

— Эй, парень, давай сюда!..

«Свои!» — обрадовался я и направился в чащу. Меня схватили за руки, повалили на землю и крепко стукнули прикладом по голове.

Нас, пленных, было человек пятнадцать. Всех захватили в лесу поодиночке и привели на большую прогалину, к кострам. Каждого я знал по имени.

Нас выстроили. Вдоль шеренги, вглядываясь в лица красноармейцев, медленно пошел чешский офицер, требуя выдачи командира и сведений о численности наших частей. Но никто не сказал ни слова.

Тогда офицер приказал выйти вперед каждому пятому. Вышли трое. Одного из них, стоявшего в шеренге рядом со мной, я запомнил на всю жизнь. Это был беспартийный красноармеец, молодой листопрокатчик нашего завода Николай Коновалов.

Офицер, прищурив левый глаз, долго целился в каждого из троих, потом стрелял…

Оставшихся пленных передали белоказачьему конвою. Бородатые казаки сняли с нас верхнюю одежду и, расположившись у костра, начали делить ее.

— Ну ни одной справной гимнастерки або шаровар. И кто этих красных так одевает? — возмущались конвойные.

Я сидел в нижнем белье на траве рядом с пожилым красноармейцем Василием Богатыревым.

— Не тужи, Иваныч, авось как-нибудь уйдем, — тихо сказал он.

И тут же как бы в подтверждение его слов из-за реки, находившейся метрах в трехстах от нас, раздался винтовочный залп и заработал пулемет.

Казаки кинулись к своим коням. Пленные все разом, как по команде, вскочили и бросились к реке, навстречу пулям.

Ветер свистел в ушах. Кто-то бежал следом, кто-то перегнал меня. Сзади тоже стреляли. Вот уже и крутояр. Только бы переплыть реку… Вдруг бежавший впереди человек неловко взмахнул руками и упал. Я наклонился к нему. Это был Саша Викулов.

— Беги! — прохрипел Викулов. — Меня в ногу… и в грудь… Все равно умру… Беги…

Саша дышал все тяжелей. Глаза его закрылись…

Я крепко поцеловал умирающего друга и с разбегу бросился в холодную воду…

На другой берег выплыло шесть красноармейцев, в том числе и Богатырев.

Стрельба прекратилась. Мы не знали, куда идти, не знали, кто помог нам.

Я вызвался в разведку и пополз вперед, прижимаясь к мокрой траве болотины, прячась между кочками.

Вскоре где-то близко послышались шаги. Идут! Видно, дозор. Но чей? Я замер.

— Смотри-ка, что это белеет? — удивленно сказал кто-то.

— Наверно, человек. Может, кто-нибудь из наших.

Услышав знакомый голос, я вскочил:

— Павло!

— Саня! — обрадовался Паша Быков и подбежал ко мне: — Я уж и не чаял свидеться… Где же остальные?

Наскоро рассказал ему про бой за 64-й разъезд, про Семена, про Сашу.

Потом сам стал задавать вопросы о 1-й роте.

Оказалось, что она, огибая большое болото, углубилась в лес и подошла справа к самой Сарге. Ждала сигнала к атаке, но услышала перестрелку в тылу и тем же путем двинулась назад. Увидев свет костров, Гоголев приказал открыть по ним огонь: он знал, что свои не стали бы в такой обстановке коротать время у огонька.

Пять дней пробирались мы по лесам и болотам на северо-запад. Несколько раз наталкивались на чехов и казаков. Отбивались, уходили. На шестые сутки кружным путем вышли наконец к станции Шаля. Здесь нас радушно встретили красноармейцы недавно прибывших новых полков: 4-го Василеостровского и Конного имени Володарского.

Сюда же несколько раньше нас вышел с небольшой группой бойцов командир нашего батальона Марков. От него мы узнали, что почти весь 2-й Кунгурский полк, в который попало по мобилизации много зажиточных крестьян и даже кулаков, добровольно сдался врагу.

Ночью на Шалю попытались сделать налет белоказаки. Но дозоры вовремя обнаружили противника. Вместе с василеостровцами и володарцами в бою приняла участие и наша 1-я рота. Казаки понесли большие потери и были обращены в бегство.

А еще через несколько дней остатки коммунистического батальона вернулись на станцию Шамары. Нас опять пополнили здесь пермскими и кунгурскими рабочими. Кавалеристы получили новых хороших коней.

Как-то под вечер, когда я с Пашей Быковым сидел в штабной избе, за окном раздались торжествующие крики:

— Живы! Вернулись! Ура, братцы!

Мы выскочили на крыльцо. Во дворе стояли страшно исхудавшие и заросшие давно не бритой щетиной Александр Егорович Мокеев и Семен Шихов. Они поддерживали друг друга и опирались на березовые палки.

Мы втащили вернувшихся в горницу, принесли еду, засыпали их вопросами. Мокеев вытер бежавшие по щекам слезы и поведал свою историю.

Во время отступления он споткнулся и вывихнул ногу. Чудом удалось ему укрыться от рыскавших по лесу белых: отсиделся за поленницей дров, А когда чехи двинулись к Шале, сломил Александр Егорович палку и попробовал идти. Винтовку нести он уже не мог: совсем обессилел без еды. Оставил при себе только маузер с последним патроном. А через несколько дней случайно встретил в лесу Семена. У того были сухари, он отдал их Мокееву. Шли очень медленно, часто отдыхая. Силы все убывали. Ели в основном ягоды и коренья…

Выслушав Егорыча, мы ожидающе уставились на Шихова. Он заговорил шепотом — громче не мог:

— Помню только, кинул гранату, ожгло меня, и все. А когда опамятовался — кругом тихо. Я давай перекатываться с боку на бок подальше в лес, от дороги… Потом опять в беспамятство впал… Дед лесник меня нашел. Уж у него в хате я опять в сознание вернулся. Отходил он меня малиной, травами поил, мед давал… Я на его сына похожим оказался, а сына-то белые убили… Чуть полегчало, сказал деду спасибо и тронулся в путь. По пути Егорыча встретил, а что было потом, он уже поведал…