Дреки привстал на своем суку, осмотрелся и вновь заметил движение. Меж полосами тумана, меж стволами елей, мелькали силуэты — по склону вниз, к деревне, спускались еще какие-то люди. При свете Медвежьего Уха Дреки смог рассмотреть их и был настолько поражен, что забыл о мучающих его голоде и жажде.

Бледные и словно прозрачные, в грязной, свисающей лохмотьями одежде, с печальными застывшими лицами, и у каждого вместо правой или левой руки — медвежья лапа. Среди этих призрачных оборотней Дреки смог угадать то медвежье семейство, которое паслось здесь утром: отца — солдата в мундире королевской пехоты Кельдингов с окровавленной головой, мать в крестьянском платье с кровавым пятном на груди и двух детей: пятилетнюю девочку и бледную золотоволосую девушку-подростка с широкими шрамами на шеях. Призраки неслышно проскользили там, где только что прошли охотники, не обращая никакого внимания на принесенные кувшины, сели на крылечки или прямо в пыль у домов и негромко, протяжно запели. Одни пели на языке дивов, другие — на языке Королевства, и от этой песни у Дреки захолонуло сердце:

Горе нам, горе…

Не упал еще желудь,

Что станет дубочком,

Что пойдет на люльку,

Что будет качать младенца,

Что вырастет взрослым

И нас освободит.

Горе нам, горе!

Лишь перед самым рассветом оборотни покинули деревню.

Охотники не подавали признаков жизни — то ли уснули, то ли просто затаились, и Дреки наконец решился сползти с дерева. Его пошатывало от усталости и голода. С большим трудом он спустился вниз по склону, держа сапоги в зубах, и нещадно исцарапав живот руки и ноги, на четвереньках дополз до ручья и наконец припал к воде. Напившись всласть, он хотел идти дальше, чтобы попытаться вернуться в деревню раньше охотников, но вместо этого свернулся на холодных камнях и мгновенно уснул.

Проснулся он от страшной боли в сведенных руках и ногах. Попытался сесть, но не смог. Руки были заведены за спину и крепко связаны. Вокруг стояли охотники и с дружелюбным интересом наблюдали за его пробуждением.

— Смотрите-ка, что за гость к нам пожаловал! — воскликнул самый старший из них. — И кто ж тебя сюда звал, парень?

— Духи! — нашелся Дреки. — Они мне во сне нашептали, чтобы я за вами пошел.

— Вот как? А больше они тебе ничего не сказали?

— Еще они обещали, что научат меня летать.

Охотники расхохотались. Старший ткнул Дреки в спину наконечником копья:

— Ну раз тебе летать учиться надо, тогда чего ты тут прохлаждаешься? Вставай и иди.

Дреки понял, что прямо сейчас его убивать не будут и, опираясь плечом о скалу, попытался встать. Это удалось не сразу — ноги затекли не меньше рук и не желали разгибаться. Наконец он поднялся, и охотники с шутками-прибаутками погнали его вниз по руслу ручья.

Сначала каждый шаг казался ему последним, но потом он постепенно втянулся, притерпелся к боли и переставлял ноги, даже не думая, куда идет и зачем. От голода и вновь подступившей жажды голова стала совсем пустой и гулкой. По сторонам он тоже не смотрел, только вниз, на воду и камни, а потому так и не понял толком, когда и каким путем они вышли из скал на холмы. Заметил только, что было уже около полудня и вяло удивился тому, что все еще идет. Потом солнце стало склоняться к закату, но он по-прежнему шел. Наконец охотники остановились, заставили его сесть на землю и принялись разбивать лагерь. Дреки наконец поднял голову и осмотрелся. Они были на высоком обрывистом холме на берегу озера. Неподалеку, на самом обрыве, наклонившись над водой, росла старая сосна, а с самого толстого ее сука свисала веревка. Желудок Дреки едва не перевернулся от недобрых предчувствий. Он понимал, что винить в случившемся надо только себя, — мама предупреждала, что, если нарушить правила, здешние люди могут захотеть проверить, действительно ли ты так же смертен, как и обычные, законопослушные люди.

Охотники меж тем поставили на огонь котелок и принялись варить похлебку из сушеного мяса, принесенных из дома клубней и собранных в лесу трав. Дреки был настолько голоден и испуган, что запах показался ему тошнотворным. Он даже пить уже не хотел, хотя во рту было сухо и горько.

Когда старший из охотников, подойдя к Дреки, одним движением перерезал веревки у него на руках, юноша вскочил и попытался убежать, но его мгновенно поймали и потащили к сосне. Сначала он отбивался, но потом перестал, поняв, что сопротивление бесполезно.

С него стащили сапоги, затянули веревку вокруг щиколоток и резко вздернули на сук головою вниз. Наверное, от прилива крови в мозгу у Дреки немного прояснилось, пропала противная застилающая глаза пелена безразличия, вместо нее пришли острая боль и острейший страх, и одновременно с этим он увидел внизу, под собой опрокинутый пейзаж невероятной красоты — чистейшую голубую чашу озера, золотые, бурые и алые деревья на холмах, и не еще одну бездонную ярко-синюю чашу неба под ногами.

— Летишь? — спросил старший охотник, сидя на сосне и покачивая ногой веревку.

— Лечу!!! — закричал Дреки, раскинув руки.

Вися вниз головой, он внезапно обнаружил в себе странную гордость, которая заставляла его принять правила игры, раз уж он сами виноват, и ничего нельзя поделать.

— Лети! — крикнул охотник, перерезая веревку.

Дреки успел сложить руки над головой и вошел в воду почти без брызг. К счастью, даже у берега вода была достаточно глубока и, изогнувшись всем телом, он сумел избежать удара о дно. Вынырнул. Перехватил воздуха, снова нырнул, скинул обрезки веревки с ног, снова вынырнул и поплыл к берегу. Он не был уверен, что ему позволят выйти на песок — может, будут отталкивать на глубину, пока он не потеряет последние силы, может, просто пристрелят. Но, по правде говоря, вода была такой холодной, что он просто ни о чем не думал, не роптал, не строил планов, а только плыл.

Внутренне он был готов к чему угодно, но только не к тому, что случилось на самом деле. Его подхватили под руки, помогли выбраться из воды и повели к огню — греться. Сунули в руки сухую одежду, потом одеяло, потом фляжку с брагой, потом миску супа. Потом хлопнули по спине и сказали:

— А здорово ты летал!

Дреки вернулся в деревню Олень-камень вечером следующего дня, вместе с остальными охотниками.

Керви как раз заглянул проведать Ксанту, а потому невольно оказался свидетелем безобразной сцены. Ксанта вышла из себя, надавала сыну пощечин и высказала все, что думает о нем, о его отце и о мужчинах вообще. На середине этого монолога Керви в ужасе сбежал, но остался неподалеку от шатра, на случай если Дреки позовет на помощь.

Дреки вышел вскоре, встряхнулся, как собака после дождя, пробормотал: «По крайней мере, это дает представление о семейной жизни», и сказал:

— Пойдемте, господин Керви, мама уже успокоилась, а я должен вам обоим кое-что рассказать.

— Погодите, — Ксанта тоже вышла из шатра. — Помогите лучше мне половину крыши снять — хочу костер внутри развести. Надоело в потемках сидеть, да и земля хоть немного прогреется, одеяла просохнут. Ночи уже сырые.

— Значит, хватит тут рассиживаться, — сказал Керви, берясь за шест. — Раз Дреки теперь вернулся, завтра собираемся и уходим. С Рависсой и остальными попрощаемся, а там и отплывать пора. Скоро «Ревун» должен придти.

— Лучше послезавтра, — попросил Дреки. — Завтра снова праздник какой-то, неудобно уходить.

— Можно и послезавтра, — согласился Керви, — один день ничего не решит. Время пока есть.

— Если только наш герой на празднике снова чего-нибудь не учудит, — едко сказала Ксанта.

— Не учудю. Не учужу, — пообещал Дреки. — За мной Аркасса присмотрит.

Керви снял шестом часть крыши с шатра, Дреки, раздвинув одеяла и шкуры, выкопал прямо в земле ямку и развел костер. Ксанта задернула полог и велела сыну:

— Ну, теперь рассказывай, где ты шлялся.

Дреки рассказал матери и Керви о деревне оборотней. О своем полете он решил умолчать — это касалось только его и охотников.