Я заглянул в подсобку. Не заметил ничего необычного, если не считать того, что на стене не было ни одного календаря с обнаженными девушками. В лежавшем на столе календаре отмечалось время, на которое записывались клиенты; у А. Хамида явно хватало работы.

– Ни души, – сказал Симолин.

Я остановился перед воротами в малярный бокс и почувствовал исходящий из него резкий запах краски. Потом открыл дверь.

У забрызганной краской стены, откинувшись, сидел парень в комбинезоне. Второй человек, пожилой мужчина в прямых брюках и клетчатом пиджаке, скорчился в кресле, установленном посреди бокса. Обе руки его были привязаны к подлокотникам.

На лице мужчины виднелись кровоподтеки, на правом виске – следы двух ударов. Рядом стоял компрессор красного, как пожарная машина, цвета. Шланг от него обвивал колени мужчины.

Симолин заглянул через мое плечо и увидел то же, что и я. Он произнес почти с восторгом:

– Уже четыре трупа. Кажется, это будет самое громкое дело за год.

Я смотрел на покойников, и мне вдруг вспомнились слова рабби: Ямим нораим.

Ямим нораим, Дни трепета.

Если рабби Либштейн прав и мир разваливался на части, то мне отведена печальная роль. Моим предназначением было собрать разлетающиеся шестеренки и снова завести часы.

Через полчаса на месте преступления кипела работа. Территорию оцепили, «скорая» приехала и уехала, заказали транспорт для вывоза тел. Те же техники-криминалисты, что и в Линнунлаулу, то есть Маннер и Сиймес, открывали свои алюминиевые кейсы. Я уже позвонил Хуовинену и доложил обстановку.

– Оставайся там и руководи следственными действиями, пошлю тебе столько людей, сколько смогу оторвать от других дел. Кто-то еще пожалеет, что вторгся на нашу территорию. Скажи всем, чтобы работали и не отвлекались ни на минуту, даже если увидят двух трахающихся слонов. Приеду к вам не позже чем через час.

Я вернулся в ангар. Рассказал Маннеру о наших перемещениях, он отметил их мелом на полу. Это позволило ему сократить экспертизу на несколько следов обуви. Сиймес фотографировал общие планы, прежде чем перейти к деталям. Маннер подошел ко мне:

– Незабываемый денек.

– И вправду. Что думаешь?

– Уже сейчас могу сказать, что все произошло тут вчера вечером, то есть сначала грохнули этих, а уже потом тех, в Линнунлаулу. Судя по почерку, здесь потрудились те же убийцы.

Я пришел к таким же выводам, это было несложно.

– Этого, скрючившегося в кресле, пытали, прежде чем убить. Ты заметил компрессор и пневмошланг? Второго парня просто застрелили, больше никаких внешних телесных повреждений не видно.

Маннер присел на корточки и обследовал карманы покойника, что был в кресле. Во внутреннем кармане пиджака оказался бумажник, а в боковом – две связки ключей. Маннер раскрыл бумажник и показал мне водительское удостоверение в пластиковом кармашке:

– Али Хамид. Похоже, владелец этой мастерской.

Кроме того, в бумажнике было немного денег, визитные карточки автосервиса, фотографии жены и детей – больше ничего.

Маннер отложил бумажник и осмотрел ключи:

– Два обычных ключа фирмы «Аблой», один от дверного замка с защелкой и один от дополнительного нижнего замка. Во второй связке только ключи от машины.

– Осмотри заодно и второе тело.

Маннер положил бумажник в полиэтиленовый пакет и засунул в свою сумку. Затем, тщательно просчитывая каждый шаг, чтобы не наследить, подошел к трупу. В заднем кармане комбинезона обнаружился черный бумажник.

– Вашин Махмед, семьдесят девятого года рождения, – сказал Маннер.

– Судя по одежде, он здесь работал.

В бумажнике Вашина Махмеда также нашлись визитные карточки автомастерской, а еще фотография, где он был запечатлен в компании мужчины лет на десять постарше с угреватым лицом. Они были похожи, возможно, братья. Еще в бумажнике оказалось шестьдесят пять евро, несколько монет и письмо на арабском, написанное, судя по потрепанности, не один месяц тому назад.

– Ари! – крикнул Симолин через дверь.

Я протянул бумажник Маннеру и пошел к Симолину.

– Похоже, рабочий жил прямо здесь. Мы нашли еще одну комнатушку.

Было некоторым преувеличением называть эту конуру комнатой. В крохотном помещении с трудом разместились кушетка, маленький стол и стул. На столе – хлеб для тостов в полиэтиленовом пакете, литровая бутылка воды и несколько банок консервов. В металлическом шкафу у стены – джинсы с ремнем, шерстяной свитер и пухлая нейлоновая куртка. В кармане джинсов завалялись кассовые чеки на продукты из ближайшего магазина и с автозаправки. Во внутреннем кармане куртки оказался мобильный телефон.

Я протянул его Симолину:

– Изучи, хотя, похоже, срочности в этом нет. В любом случае нужно найти родственников и сообщить им о случившемся.

Под кушеткой лежали два дешевых пластмассовых чемодана. Я открыл их. В обоих была только одежда.

Стенман проскользнула внутрь:

– В автодоме, который стоит во дворе, кто-то есть.

Дом на колесах находился всего метрах в двадцати от мастерской, на самом краю площадки для парковки. На приклеенной к двери скотчем ламинированной табличке заглавными буквами значилось: «ЯППИНЕН».

Дверь открыл пожилой мужчина с лицом одновременно заспанным и похмельным. Седые волосы всклокочены, в уголках глаз гной цвета сливочного масла. Хотя я находился в метре от него, в нос ударило перегаром. Измятая фланелевая рубаха выбивалась из старомодных териленовых брюк и с трудом держалась на покатых плечах.

– Яппинен? – предположил я.

– Чего надо? – спросил мужчина раздраженно и облизнул пересохшие губы. Во взгляде читался вызов.

Я показал полицейское удостоверение:

– Из криминальной полиции. Она тоже. – Я кивнул в сторону Стенман. – Вы тут живете?

– Должен же человек где-то жить. Это еще не преступление – не сообщить свой адрес. Кроме того, я тут работаю.

– Где «тут»? – спросила Стенман.

– То тут, то там… Чем разрешается заниматься на инвалидской пенсии – дворником и все такое. Если нужно, подсобляю там вон, в мастерской. Тридцать лет у меня была своя мастерская, да вот ударило по суставам… Оба колена прооперированы и спина…

– Вчера вечером вы были дома? – прервал я рассказ Яппинена о болезнях.

– Вечером дома? Наверное, был.

Взгляд старика прояснился.

– Был, теперь я точно вспомнил. Телевизор смотрел.

– Можно нам войти?

Мужчина отступил назад и уселся на видавший виды диван, на котором комом лежало постельное белье. Воняло застарелой грязью. На столе среди пустых пивных бутылок лежали остатки еды. Женская рука тут явно ничего не касалась.

– Вы не видели никого, кто вечером приезжал в мастерскую к Хамиду?

– Вечером? Да туда все время кто-нибудь приезжает. Клиенты, приятели Хамида и друзья парнишки, который у него работает. Сплошным потоком идут.

– Хамид часто задерживается по вечерам на работе?

– Да почти каждый день… Сегодня, правда, не показывался. Пара клиентов заходили спросить про него. Он не отвечал на мобильный. Вообще странно, Али – он аккуратный… А что, случилось что-нибудь, обокрали?

– Кого из посетителей автомастерской вы видели вечером? – продолжила гнуть свою линию Стенман.

– Покажите-ка еще разок ваше удостоверение. Глаза только начинают видеть.

Мужчина почти уткнулся носом в мою полицейскую карточку.

– Кафка… Как-то в шестидесятых в скупке у Кафки на Пурсимиехенкату я приобрел хорошие наручные часы. Порядочные старинные заводные часы, легендарный «Зенит» в стальном корпусе. Потом я по пьянке забыл их снять в сауне на Харьютори, они промокли и сломались, – пожаловался старик. – Не родственник?

После сотого вопроса о родственной принадлежности я уже знал, что жителям Хельсинки известны только два Кафки. Один – писатель, другой – владелец антикварного магазина.