– Нет, не родственник. Что произошло вечером?

– Почему вы не спросите прямо у Али? Он славный человек, хоть и мусульманин. Я бы не продал мастерскую какому-нибудь засранцу.

– Автомастерская раньше принадлежала вам?

– Мне, кому ж еще. Али родом из Багдада, это в Ираке. Приехал в Финляндию как беженец и много лет у меня работал. Честный человек, по-моему, отчего было не продать ему мастерскую, когда я уходил на инвалидность. Договорились, что мне можно будет держать тут этот свой дом на колесах.

Яппинен подхватил со стола бутылку, в которой оставалось еще несколько сантиметров пива, и опрокинул себе в рот.

– Вчера они поздно закончили работать… Я часов в восемь ходил на «Тебойл» прикупить сарделек, молока и немного пивка, у них еще свет горел.

– Вы заходили в мастерскую? – спросила Стенман.

– Нет.

– Вы видели Хамида или его работника?

– Вашина? Он тоже из Ирака. Не видел.

– А кого-то еще?

– Нет.

– Вы сказали, что там бывало много народу, клиенты и приятели Вашина, – напомнила Стенман.

– Я имел в виду днем, не вечером…

– Но вечером вы никого не видели?..

– Не видел.

Стенман пристально посмотрела на Яппинена. Тот взял со стола принадлежности и принялся сворачивать самокрутку.

– А машину видели?

– Там были «вольво» Али и «бэха» Вашина. Она у него всего пару недель. Каждый день покупает для нее новые висюльки. На зеркале в салоне у него навешано столько четок и игральных костей, что я удивляюсь, как он еще дорогу видит.

– Красная «БМВ»? – уточнил я.

– Да.

Оба автомобиля по-прежнему стояли во дворе. Их как раз осмотрели и теперь должны были транспортировать в полицейскую лабораторию для более подробного изучения.

– А что за человек Вашин Махмед? – спросил я.

– Трудолюбивый, нормальный парень. Вот что у мусульман хорошо, так это уважение к старшим. Меня всегда называет «отец», отец – то, отец – сё. За бухлом, правда, ходить отказывается, хотя я его просил.

– Вы видели какие-то другие машины?

Старик обвел взглядом помещение в поисках, чем бы промочить горло, но ничего не нашел.

– Вечером, что ли?

– Да?

– Нет, но я на какое-то время отходил на «Тебойл».

– Сколько времени вы там провели?

– Взял, кажется, одно пиво и пошел прямо домой. Полчаса.

– У вас сохранился чек?

– Чек? – удивился старик, но взял со стола очки с отвалившейся дужкой, встал и пошел к вешалке у двери. Он пошарил рукой в кармане старомодной кожаной куртки и высыпал добычу на стол. В кучке обнаружились сломанная сигарета, болт на шесть миллиметров, пара мелких монет и несколько бумажек. Я взял бумажки и нашел то, что искал.

Согласно чеку старик купил сардельки, молоко, хлеб и упаковку пива, шесть бутылок. Покупка была оплачена в 20.05. Яппинен посмотрел через сломанные очки на улицу и увидел полицейских, ходивших по двору.

– И там полицейских, как черники на кочке. Они что, засранцы, торговали наркотой или сбывали краденое?

Вместо ответа я спросил:

– Вы помните еще что-нибудь о вчерашнем вечере? Что вы делали, когда вернулись сюда?

– Ну, новости, может быть, посмотрел… и прикончил несколько бутылочек пива. Потом лег спать.

– Вы простатитом не страдаете? – спросила Стенман.

Я взглянул на нее с легким удивлением.

– В таком возрасте у какого мужчины его нет?

– Вы выпили пива на «Тебойле» и потом еще тут. В туалет вы куда ходите?

– За свой автодом.

– И тогда тоже ничего не заметили?

– Посмотрел на звезды, небо было чистым, и луна, красивая… Ну, и еще я был, может, немножко выпимши.

Дом оказался добротным, построенным в пятидесятых годах, четыре этажа оштукатуренного кирпича. На лестнице пахло едой и мастикой для пола, и я знал, что в подвале стоит меловой запах побелки. Эти дома всегда пробуждают во мне ощущение домашнего уюта и защищенности. Возможно, причина тут в том, что десять первых и самых счастливых лет своей жизни я провел именно в таком. Я был уверен, что в подвале тут кладовки, сооруженные из сетки для куриных клеток, как и в моем родном доме. В одной из таких кладовок я, разложив на полу поролоновый матрас, предпринял решительную попытку забраться в трусы к своей подружке Кармеле Мейер, жившей в том же доме. Хотя Кармела многообещающе сопела мне в ухо, я был вынужден еще год трудиться в том же направлении, прежде чем добился своего.

В холле на первом этаже я изучил табличку с именами жильцов – на такой же в детстве мы меняли местами съемные буквы, изобретая жильцам новые, забавные имена. Хамид жил на третьем этаже. В доме не было лифта.

Я попросил Стенман сопровождать меня. Мне не хотелось одному встречаться с женой и четырьмя детьми убитого. Кроме того, никогда не известно, что тебя ждет в квартире.

– Кто скажет? – спросила Стенман, когда мы поднялись на второй этаж.

– Ты, если можно.

– Хорошо. Не знаешь, они говорят по-фински?

– Почти наверняка. Живут здесь уже одиннадцать лет.

Я звонил из машины в Пасилу и получил информацию об Али Хамиде и его семье. Возраст сорок шесть лет, жена и четверо детей, девочка и три мальчика. Старшему четырнадцать, родился в Ираке, младшему пять. Хамид и его супруга получили гражданство Финляндии четыре года назад.

Мы остановились на третьем этаже. Прежде чем позвонить, я отдышался. Дверь открыл мальчик лет семи.

– Мама дома?

– А кто вы такие?

К двери подошла мать мальчика. Я показал свой служебный жетон:

– Из криминальной полиции. Здравствуйте.

В глазах у женщины промелькнул ужас, но она взяла себя в руки.

– Можно нам войти? – спросил я.

Женщина отступила в сторону и впустила нас.

– Вы замужем за Али Хамидом?

Женщина велела детям идти в свои комнаты.

Я осмотрелся. Гостиная обставлена на арабский манер: тяжелые кожаные стулья, темное дерево, десятки безвкусных стеклянных и фарфоровых предметов, фотографии в затейливых рамках и водопадом спускающиеся портьеры. При этом впечатление такое, что комната не обставлена, а каждая вещь просто положена на первое попавшееся место.

Лишь после того, как самый любознательный ребенок вышел, женщина спросила:

– Что с ним?

– К сожалению, он погиб, – сказала Стенман.

– Когда? – спросила женщина, как будто не понимая.

– Видимо, вчера вечером.

– Вечером он не вернулся домой, и я ему звонила… он не ответил.

Голос начал дрожать, и она отвернулась.

Стенман подошла к женщине, обняла ее за плечи:

– Примите наши соболезнования. Нам нужна ваша помощь, чтобы найти преступника. Работник вашего мужа, Вашин Махмед, тоже убит.

Женщина неловко вытерла слезы кистью руки и громко всхлипнула. Старший ребенок испуганно заглянул в дверь.

Мать резко крикнула:

– Уйди! Иди в свою комнату!

Голова мальчика исчезла, и дверь закрылась.

– Я все время боялась, что с ним что-нибудь случится…

– Почему?

– Я ему говорила, чтобы он ни во что не ввязывался.

– Во что он ввязался?

Стенман подвела женщину к дивану. Она почти рухнула на него.

– Нам нужна ваша помощь, понимаете?

– Али был хорошим человеком, хорошим отцом, почему они совершили это? Он не сделал никому ничего плохого.

Женщина заткнула себе рот кулаком.

– Они сделали моих детей сиротами… четверых моих детей.

Стенман взяла руку женщины, положила ее ладонь между своими.

– Кого он боялся?

– Я не знаю… Муж говорил, что они пришли к нему на работу. Кто-то им рассказал о нем. Они просили помочь, говорили, что он правоверный мусульманин и должен им помочь… что все они служат Аллаху.

– Помочь в чем?

– Машина, им была нужна машина… Я просила Али не связываться с ними.

– Вы их видели?

Женщина помотала головой.

– Зачем они сделали это? Они осиротили моих детей, – безнадежно повторила женщина.

– Вы знаете, сколько их было или как их звали?