– Что кричала?

– Скорее даже это был вопль. В нем не было слов.

– И вы не видели, кто кричал?

– Нет. Крик длился лишь мгновение.

– С вами на площадке в это время находился кто-нибудь еще?

– Не меньше двух человек, возможно, трое, но я не помню никого, кроме этой артистки из Городского театра, забыла, как зовут, молодая такая, живет тут неподалеку, я ее много раз видела. У нее джек-рассел-терьер. Ее фотография висит в витрине перед театром. Брюнетка, стройная, короткие волосы.

Я подождал еще с четверть часа, совершенно продрог и переговорил со всеми собачниками, появившимися на площадке. Никто ничего не видел и не слышал. Затем я направился через парк в Городской театр.

Витрины с фотографиями располагались прямо перед главным входом. Вивика Мэттссон. Брюнетка, стройная, с короткой стрижкой – все так, как описала хозяйка пуделя.

Звезда музыкального спектакля, премьера которого была намечена на ближайшее время.

Администратор закончила разговаривать по телефону как раз в тот момент, когда я вошел. Я показал полицейское удостоверение:

– Вивика Мэттссон в театре?

– На репетиции.

– Пожалуйста, пригласите ее сюда. Важное дело, скажите, что из полиции.

Женщина мгновение колебалась, но все же отправилась искать Мэттссон. Прошло минуты четыре.

По-видимому, репетиция была генеральной, поскольку Мэттссон вышла в театральном костюме. Воздушная юбка по моде пятидесятых в красный горошек придавала ей сходство с невинной девочкой из воскресной школы, но вряд ли она такою была.

– Мне сказали, что вы из криминальной полиции. В чем дело? Я все утро была на репетиции.

Я рассказал о событиях на мосту, не вдаваясь в детали. Не хотел обнаружить их в вечерней газете.

– Вы, по-видимому, именно в то время гуляли с собакой неподалеку от моста.

– Да, это так. Было около восьми часов, но не помню, чтобы я заметила или услышала что-то необычное.

– Убийцы, очевидно, проходили мимо собачьей площадки, двое темных мужчин в капюшонах и кроссовках. Как минимум у одного из них могла быть спортивная сумка.

– Под темными вы имеете в виду смуглых или черных?

– Смуглых, как я.

Женщина посмотрела на меня с интересом.

– Я еврей.

– А что, ваши работают в полиции?

– Как минимум один.

Этот вопрос мне задавали не в первый раз. По устоявшемуся мнению, у евреев есть какая-то тайная, еще в Ветхом Завете записанная, заповедь не становиться полицейскими. На самом деле причина тут только одна: плохая зарплата.

Вивика Мэттссон села в кресло, стоявшее в вестибюле, и положила ногу на ногу. Я метнул взгляд на загорелое бедро.

Похоже, Мэттссон любила солнце, пренебрегая предупреждениями дерматологов. Ее легко было представить себе в бикини на доставшейся в наследство от дедушки шикарной вилле, примостившейся на прибрежной скале.

Я подумал, что, если тоже сяду, обстановка станет более доверительной. Мэттссон наморщила лоб, будто пытаясь что-то вспомнить:

– То есть они могли быть арабами?

– Вполне.

– Не видела, но, возможно, слышала. Вы знаете арабский?

– Нет.

– Кто-то злобно кричал на мосту по-арабски или вроде того – это я, во всяком случае, слышала. В тот же момент мимо прошел поезд, и после уже ничего не было слышно.

– Нам известно, что почти сразу в вашу сторону прошли двое мужчин. Вы не заметили их?

– Как раз в это время ко мне подошла поболтать другая собачница, и я отвлеклась на нее.

– Дама с маленьким черным пуделем?

– Да.

– Вы не помните, кто еще находился на площадке?

– Нет. Вчера вечером я легла очень поздно и утром была совершенно не в себе, да и сейчас еще не вполне пришла в норму. Когда же, наконец, я смогу отдохнуть… Я вообще не хотела ни с кем разговаривать, но та женщина на площадке, она такая разговорчивая… У вас еще что-то? Завтра премьера.

– Позвоните, если что-то вспомните.

Я дал ей свою визитку. Мэттссон взглянула на нее и улыбнулась.

Красивая женщина. Настолько красивая, что у дверей я не не выдержал и обернулся. Ее уже не было.

Оксанен сидел в машине на заднем сиденье и говорил по телефону. Стенман еще не вернулась. Оксанен прекратил разговор сразу, как только увидел меня. По резкости его движений я понял, что речь шла не о работе, а, скорее всего, о подготовке очередного ралли с участием полицейских.

– История получила продолжение, – сказал Оксанен и помахал прозрачным пакетом, в котором лежала карта из «Хертца».

– Какое?

– Карты пришли из типографии всего две недели назад и предназначены для того, чтобы разложить их по машинам. Мой товарищ обещал послать своего сотрудника выяснить, сколько карт клиенты уже успели утащить. Затем он посмотрит в компьютере информацию о клиентах, арендовавших автомобили, и передаст ее мне.

– Звучит обнадеживающе.

– Мне тут пришло в голову, что в это время поезда ходят очень часто и кто-то из машинистов мог заметить что-нибудь на мосту. Через железнодорожную диспетчерскую можно задать вопрос всем машинистам сразу.

– Тоже здравая мысль.

На горку въехал зеленый с металлическим отливом «фольксваген пассат» Хуовинена, а за ним черный «опель вектра».

– Хуовинен явился, – сказал Оксанен.

По голосу было понятно, что Оксанен не жалует Хуовинена, и его чувства, возможно, были взаимными. Хуовинен пару раз устраивал Оксанену совершенно разгромные выволочки за рабочее время, потраченное на его увлечение ралли.

С Хуовиненом приехал мужчина лет сорока, одетый в светло-зеленую поплиновую куртку и прямые брюки. Черные глаза смотрели строго. Я был уверен, что где-то уже встречал его, но не помнил где. И все же я сразу догадался, что он делает в обществе Хуовинена.

– Проведем небольшое совещание. Где Стенман и Симолин?

Я доложил.

– Нет времени ждать. – Хуовинен кивнул в сторону гостя. – Это инспектор Силланпяя из полиции государственной безопасности. Он сам может рассказать, зачем приехал.

Силланпяя имел вид мрачного побитого боксера.

– В этом деле есть несколько обстоятельств, которые нас интересуют. Два иностранца, обезображенное лицо, способ убийства, место совершения преступления – самая оживленная и одновременно самая, может быть, важная железная дорога Финляндии. Насколько я знаю, тела еще не опознаны, и мы хотим помочь в идентификации. Для этого сделаем соответствующие запросы. Если они где-то засветились, то это может пролить свет на случившееся. Разумеется, нельзя исключать и того обстоятельства, что преступление совершено по расистским мотивам.

– Есть ли у вас какие-то подозрения?

– Не больше, чем у вас.

Если Силланпяя и врал, это ему хорошо удавалось.

– Что обнаружено у покойников? – спросил Силланпяя.

– У одного – ничего, у другого – карта Хельсинки и оружие. Пистолет упал на крышу поезда, и его нашли позже, в депо.

– А мобильного телефона не было?

– И мобильник. – Я был вынужден это признать.

– Нам нужен телефон. Все, что узнаем с его помощью, немедленно вам сообщим.

– Он сейчас на экспертизе.

– Вы получите информацию о звонках сразу же, как только мы до нее доберемся. Это согласовано с заместителем начальника полиции.

Я взглянул на Хуовинена, и это рассердило Силланпяя.

– Телефон сейчас у другого следователя.

– Где он?

– Очевидно, уже на пути сюда.

– Сообщите ему, что телефон нам нужен немедленно.

Типичный СУПОшник[11], подумал я. Силланпяя говорил так, будто за ним стояла вся полиция государственной безопасности во главе с ее шефом.

– Попробую связаться с ним.

Я отошел в сторонку и позвонил Симолину:

– Как продвигается?

– Скоро будет готово.

– Тут тип из СУПО приехал, требует телефон.

– Нам все бросить?

– Нет, сколько времени вам еще потребуется?