С этими словами он ушел в глубь дома, унося с собой шкатулку.

– Что же теперь делать? – растерянно спросила Сэнди, не веря, что найденная змейка, которую они только что держали в руках, вновь утеряна.

– Отрицательный результат – тоже результат, – пыталась приободрить ее Николь. – Главное, теперь мы знаем, что змейка существует, и что она в Марракеше. Это первая часть талисмана и, как минимум, это означает, что он не был переплавлен!

– Неужели нет ничего, что могло бы заинтересовать Бадера? – повернулся к Леви Мэттью. Он привык доводить любое начатое дело до конца, и отказ араба, как бы категорично он ни прозвучал, не мог заставить его отступиться.

– Вот что, – сказал Ибрагим, до сих пор сохранявший необычное для него молчание. – На сегодня у нас назначена встреча с факиром. А берберы лучше всего гадают именно по золоту. Думаю, это хорошо известно Бадеру. И ему, не менее чем нам, интересно узнать, где находятся половинки талисмана. Нужно воспользоваться этим. Конечно, он не отдаст нам змейку даже на время, но, возможно, он поедет к факиру с нами…

– Я бы попробовал предложить ему это, – быстро среагировал Леви. – Как вы считаете?

– Возможно… Наверное, это имеет смысл, – немного поколебавшись, ответил Мэттью, переглянувшись со своими спутницами.

Через полчаса две машины выехали из ворот виллы Бадера по направлению к Атласским горам. Неотложные дела, ждавшие ее хозяина, были забыты, и сам он покачивался рядом с Леви на мягких сиденьях своего лимузина, следовавшего за белым внедорожником Ибрагима.

* * *

Дорога заняла около часа и привела к маленькому селению в предгорьях Атласа. Все вышли из машин и мгновенно были окружены ватагой чумазых ребятишек, с любопытством разглядывавших необычных гостей. Судя по всему, европейцев здесь видели не часто. Резко вверх, к центру деревни, уходила узкая каменистая тропинка, по которой, ловко переступая через камни, куда-то спешили несколько женщин с огромными, наполненными лепешками, блюдами на головах. Из лепившихся к почти отвесному красноватому склону жилищ выглядывали старики и дети. Ниже расположились несколько флегматичных верблюдов и настроенный на столь же созерцательный лад погонщик.

К машинам подошел смуглый худой паренек и, безошибочно определив Ибрагима, о чем-то заговорил с ним.

– Это наш переводчик, Фарид, – представил его через минуту аль-Пизари. – Факир не говорит по-арабски, и Фарид будет переводить нам с берберского.

Лицо Фарида озарила счастливая улыбка и он, забегая на несколько шагов вперед и что-то радостно приговаривая на своем языке, повел всю компанию по каменистой тропе. Провожаемые со всех сторон любопытными взглядами берберов, все двинулись следом за ним. На некотором расстоянии за ними бежала шумная ватага местных ребятишек. Тропинка плутала между кривых низкорослых деревьев, то поднимаясь, то резко обрываясь вниз, и неожиданно уперлась в шаткий подвесной мостик через быструю горную реку. Не сбавляя шага, Фарид ловко преодолел это препятствие. Ибрагим жестом предложил последовать за ним.

С опаской глядя на это чудо инженерной мысли, представляющее собой перетянутые веревками кривые жерди, и стараясь не смотреть на бурлящую глубоко внизу пенистую воду, Николь первой последовала за бербером на другую сторону ущелья, где начиналась оливковая роща. Не долго думая, Сэнди последовала за ней. «Видел бы меня сейчас Артур», – поймала она себя на мысли, случайно посмотрев вниз с середины моста.

Факир жил в самой верхней части поселения, высоко над жилищами остальных берберов. Один за другим они карабкались по узкой крутой тропинке, ведущей к его пещере. В скале был выдолблен проход, протиснуться в который взрослый человек мог, только согнувшись.

– Сюда, пожалуйста, – сказал Фарид и скрылся за пологом, завешивающим вход.

Жилище факира представляло собой вырубленную в скале келью, такую крошечную, что все пришедшие с трудом разместились на циновках, лежащих на глиняном полу. Неровные каменные стены производили мрачное впечатление; в небольшой нише на уровне глаз горели две оплывшие свечи, их тусклые отблески были здесь единственным источником света. А в темном углу на ветхой циновке сидел древний сгорбленный старик и, тихонько бормоча что-то себе под нос, подкидывал угольки в стоящую перед ним жаровню. Он не обратил внимания на приход гостей, и возможно, даже не заметил их.

Сэнди вспомнились колдуны из детских сказок. Она на мгновение представила, как из каменного пола пещеры возникает джинн, призванный прислуживать старому чародею.

Фарид что-то сказал факиру на берберском. Тот ненадолго прекратил свое бормотание, но затем вновь, не ответив, продолжил свое действо.

Так продолжалось несколько минут, и никто не решался нарушить молчание. Наконец, старик прервал свои действия, поднял голову и неторопливо оглядел сидевших перед ним людей, подолгу задерживая на каждом взгляд удивительно глубоких, внимательных и безмятежных глаз. Закончив этот осмотр, он вновь обратился к жаровне, произнеся несколько неразборчивых слов.

– Дайте ему золотую вещь, которую вы привезли, – перевел Фарид.

Все перевели взгляд на Бадера, который, не отводя глаз от факира, достал из складок одежды шкатулку и, не глядя раскрыв ее, вложил в темные узловатые пальцы старика золотую змейку. Факир взял ее, прикрыл глаза и несколько долгих минут держал в ладонях, перекатывая из одной руки в другую, проводя по ней пальцами, поглаживая.

Затем, не раскрывая глаз, старик начал говорить. Его тихий голос напоминал шелест древних рукописей. Он говорил медленно, делая большие паузы между словами, а в тон ему Фарид негромко переводил берберские слова на французский.

– Вещи – как люди. Бывают злыми и добрыми. Когда мастер делает вещь, и потом, когда другие люди владеют ею, они передают ей частицы себя. Частицы своего пота, крови, слюны, слез… И золото сохраняет их, несет в себе и передает дальше. Много всякого есть в этой вещи… И знающие отдали бы сокровища, чтобы владеть ей или хотя бы прикоснуться к ней… Подобное притягивается, и злой найдет несчастье, а добрый получит добрую силу, – Факир вновь замолчал, по-прежнему, будто лаская, поглаживая пальцами амулет. – Сила вещи – в ее полноте, а отдельная часть бессильна. Не бывает ночи без дня, мужчины без женщины, и как узнать, что такое добро, если не будет зла? Кто разъединяет половины – слаб, а кто соединит их, обретет полноту. Две половины – одно целое, и связывают их дорога и мудрость… – Старый бербер раскрыл глаза, и, глядя на внимательных слушателей, закончил. – Солнце начинается с восхода, и там, где оно родилось, нужно искать. Идите с добром и ищите дело восхода…

Оставив старика наедине с его жаровней, выбравшись из кельи на свет и спускаясь по узкой тропе к машинам, все молчали, обдумывая услышанное. Внизу довольно сухо распрощались с Бадером и Леви – вновь начинать здесь торг было, очевидно, невозможно, и уже садились в розоватый от пыли внедорожник, когда Бадер окликнул их.

– Приезжайте завтра утром. Обсудим, – коротко сказал араб и, не дожидаясь ответа, пошел к своему лимузину. Проводив его глазами, остальные также тронулись в сторону Марракеша.

Некоторое время все были по-прежнему погружены в свои мысли, и только когда машина выехала, наконец, на более или менее ровную дорогу, Сэнди спросила:

– Ну, и что могут означать слова старика?

– Да, вместо того, чтобы прояснить ситуацию, он ее еще больше запутал, – усмехнулась Николь, очевидно думавшая о том же.

– Факир знает, что говорит, каждое его слово исполнено смыслом, – уважительно заметил Ибрагим. – Он видит то, что скрыто от наших глаз. Надо только суметь понять его слова, и истина вам откроется.

– «Нужно искать там, где родилось солнце»… – задумчиво проговорила Сэнди. – Если солнце – это талисман инков, то искать нужно там, где он был сделан? В Южной Америке?

– Вы говорили, что на карте, переданной Антуаном, – вспомнил Мэттью, – какой-то из районов Сан-Франциско де Кито. И одно место помечено крестом…