И там он столкнулся с дежурным офицером в чине младшего лейтенанта.

— А, вот и вы, Стефанетти! Надеюсь, вы наведете тут порядок! И чтобы никакого кровопролития. После доложите.

Ему явно была неохота осложнять себе жизнь. Поставьте себя на его место: дипломированный инженер, через два месяца демобилизуется и поедет к невесте и, даст бог, никогда больше не услышит о пушках, лошадях, солдатской кухне, не будет говорить всех этих «так точно», «будет сделано, господин майор». Так что эта дурацкая история с сенегальцем и унтер-офицером с Корсики, вся эта вендетта ему ни к чему. Он офицер, призванный из резерва, а тем двоим еще служить и служить, пусть они сами свои дела улаживают. «После доложите», — и все тут.

— Будет сделано, господин лейтенант.

Стефанетти это вроде бы устраивало. У него сложился свой план, как поставить на место эту макаку: такой фокус частенько ему удавался, когда он имел дело с арабами.

Сначала он пытался как-то договориться с Ахма-Бдеу, но безуспешно, в ответ только: «Я на тебя плевать» или, того хуже, молчит. Стефанетти все втолковывал ему, что у него нет выхода, — не стоять же ему всю жизнь тут, в коридоре? Даже если все уйдут, куда он денется, голый? Так что пусть тут же идет в расположение своего взвода, понятно? Сдаст оружие! Ну хотя бы своему приятелю трубачу. Трубач ведь славный малый! Ну же!

Сенегалец отвернулся; недоверчивый, как лама, он слушал, поглядывая искоса на унтер-офицера и вздернув губу. Все-таки его слегка проняло. Он нерешительно переминался с ноги на ногу.

— Ну и силен же наш Стефанетти, — вполголоса произнес кто-то из солдат.

Приободрившись, довольный собой, унтер-офицер спустился еще на одну ступеньку, продолжая в том же духе. Ахма-Бдеу нужно спешить: с минуты на минуту появится офицер. Может, сам полковник. Вот будет дело! Побег с гауптвахты, оскорбление унтер-офицера, почти лейтенанта, хищение оружия со склада — это пахнет трибуналом, а там приговор и виселица. Смерть, понятно? Так вот, от всего этого Стефанетти его, так и быть, избавит, он один, может, и готов его спасти! Именно Стефанетти он будет обязан своим спасением, но при условии, что… Ах, не подумал! Этого как раз и не надо было говорить… Что он будет обязан своим спасением Стефанетти.

— Грязный свинья! Ты подыхать! — заорал Ахма-Бдеу.

И угрожающе поднял карабин; раздосадованный унтер-офицер отступил на несколько шагов. Ну ничего, у него есть и другие приемы, обломает он в конце концов этого негритоса!

Он отдал шепотом какие-то распоряжения и стал ждать; прошло время. Ахма-Бдеу встревожился. Дверь на этаж открыли, и голый сенегалец оказался на самом сквозняке. Он задрожал от холода, потом забавно чихнул: лицо его посерело.

И тогда в двух шагах от сенегальца на пол упал сверток с одеждой: феска, словно окровавленное сердце, торчала из узла с обмундированием цвета хаки, связанного ремнем. Непроизвольно негр подался вперед, выпустил из рук оружие и поднял сверток. И в тот же миг четыре руки потянулись за карабином, но схватить не успели.

— Сволочь!

Он отбросил одежду и снова сжал в руках ружье. Он тяжело дышал, и его пробирала дрожь.

— Сволочь! Все сволочь!

Одежду забрали. «Не выгорело!» — подумал унтер-офицер, и взгляд его остановился на черных ручищах, сжимавших приклад с такой силой, что пальцы стали серо-розовыми. Знаете, был случай, когда мертвому арабу пришлось перебить пальцы, чтобы вытащить ружье. Стефанетти пришло на ум, что и с этим Ахма-Бдеу… Хотя нет! Негры ведь большие дети. Просто надо попробовать другой способ.

Унтер-офицер поманил к себе другого сенегальца, приятеля Ахма-Бдеу, который стоял тут же и молча смотрел перед собой немигающим взором. Они вышли во двор, и Стефанетти принялся вкручивать ему мозги:

— Ты объяснить свой приятель, чтобы он вернуться к себе. Зачем стоять голый, — и тому подобное.

— Слушаюсь, господин аджюдан, — только и сказал товарищ Ахма-Бдеу с презрительной миной на лице.

— Надо говорить «господин лейтенант», — стал выговаривать ему унтер-офицер.

— Да-а, — протянул негр, но в его голосе проскользнули насмешливые нотки.

— Ну давай иди, иди!

Нег продрался сквозь толпу белых рубах (он был выше всех на голову) и, добравшись до Ахма-Бдеу, стал говорить ему что-то на их родном языке. Но тот перебил его и заговорил сам, и так властно, что это поразило всех, даже унтер-офицера, прятавшегося за спинами солдат. Высокий негр опустил голову и отошел от Ахма-Бдеу; потом направился во двор.

— Ну, что он сказал?

Негр только неопределенно махнул рукой и хотел уже уйти, но унтер-офицер схватил его за рукав:

— Черт побери, ответишь ты мне наконец?

— Мы говорить про наша страна. Он великий вождь…

— Ахма-Бдеу? Ну и что?

— Ничто. Мы говорить про наша страна.

И широким шагом он отправился прочь, не обращая внимания на крики унтер-офицера: «Вернись! Объясни!»

— Банда психов! Чистое наказание иметь дело с такими дикарями!

— Черт побери, я же забыл дать сигнал к обеду!

И трубач, всех распихивая, понесся что было мочи к себе, чуть ли не на каждом шагу бормоча: «Дерьмо собачье».

Солдаты в белых рубахах, которым это представление уже порядком надоело, потянулись к дверям. Унтер-офицер вздрогнул: «Если они все разойдутся, он набросится на меня».

— Стоять, вы, там! Будете обедать по очереди. Нельзя оставлять его здесь одного.

— Может, вызвать караул? — предложил капрал.

— Чтоб они тут начали на штыках драться, нет уж, спасибо! Надо, чтобы он сам пошел к себе. И чтобы никакого кровопролития!

«Вызвать караул!» Ему даже жарко стало от этой мысли, и он вытер лоб.

— Бедняга, — прошептал один из солдат. — У него, наверно, под ложечкой сосет, с утра ничего не ел.

«А ведь это идея», — осенило вдруг унтер-офицера. И он направился на кухню.

Прошло несколько минут, и притащился сам повар. В руках он держал котелок с дымящейся кашей. Все почтительно расступились.

— Ты что, старина, дуешься? Нехорошо, нехорошо. Погляди-ка, что я тебе принес. Вон сколько каши тебе наготовил. Чувствуешь, как пахнет? С тройной добавкой. Так что извольте откушать. А кускус какой! И много. Да положи ты свое ружье, вот чокнутый, есть-то руками надо!

Солдаты, решившие было, что повар жалеет беднягу, поняли теперь, что к чему, и, подталкивая друг друга локтями, зашептали:

— Ну и мастак обдуривать наш повар! Гляди-ка!

Но и Ахма-Бдеу тоже все понял. Осторожно, концом штыка — хоп! — он вышиб из рук повара котелок, и дымящаяся каша поползла по животу обманщика.

— Толстый дурак, — беззлобно произнес сенегалец.

И повар удалился под общий хохот.

Когда снова показался унтер-офицер, негр почти и не взглянул на него.

— Сволочь, — только и сказал он, покачав головой, — сволочь.

Лучше бы уж негр злобно ругался по-прежнему: теперь же в глазах Ахма-Бдеу читалась какая-то отчаянная решимость. «Зря я ему стал говорить про трибунал. Теперь он знает, что его ждет. Теперь он на все способен…»

— Смирно! — послышалась команда.

Все встали навытяжку, даже Ахма-Бдеу и тот изобразил нечто вроде стойки «смирно».

«Офицер, этого только не хватало! — подумал Стефанетти, обернувшись. — Да еще полковник…»

Полковник приближался медленно, с улыбкой на устах, но взгляд его не предвещал ничего хорошего.

— Итак, что здесь происходит? А это что такое? Голый? Унтер-офицер, потрудитесь объяснить.

— Господин полковник… Я… Этот солдат сбежал с гауптвахты, — забормотал Стефанетти.

— Но почему голый? — не отставал полковник.

— Он… он взбесился, господин полковник.

— Да? Сейчас посмотрим.

И он как-то странно взглянул на унтер-офицера. Потом повернулся к Ахма-Бдеу:

— Друг мой, надо вернуться к себе в казарму и одеться. Идите… идите.

И тут в наступившей тишине медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, сенегалец произнес:

— Плевать я на тебя, полковник, и на твой офицер.