— А что, думаешь, если я действительно захочу всё вспомнить — память прямо и появится на блюдечке с голубой каёмочкой?

— За голубую каёмочку не поручусь, — усмехнулся бывший артиллерист. — Но желание должно быть очень сильным. Желание принять это прошлое, а не просто узнать его.

Сиф промычал что-то неразборчивое, прислушался к звукам ночного города — сюда явно неслась какая-то машина — и сбросил руку Шанхая с локтя:

— Спасибо за совет, но мне точно пора двигать. Если будут допытываться, что же здесь было… Скажи, что это был Хамелеон, — и похромал вдоль по улице, уже на ходу обнаружив, как болит неоднократно отбитое колено.

Желание принять, значит…

В таком случае надо начать с самого начала.

С кровной семьи.

Проведя шесть лет в огромной столице Российской Империи, ты за это время обзаводишься умением находить любой дом в любой городе — дайте только адрес. Никакие города России и ближайшего зарубежья ни в какое сравнение не идут с Первопрестольной, с путаницей её улиц и местами полной неожиданностью нумерации домов, с жителями, не знающими даже собственный район, и необходимостью в кратчайшие сроки уметь перемещаться между местами, находящимися друг от друга на расстоянии в десятки километров.

Если поставить Горье рядом с Москвой, станет видно, что забольская столица — это так, небольшой городок вроде областного центра. Чего уж говорить о Рате?

Найти нужную восьмиэтажку было во сто крат легче, чем осмелиться подойти к подъезду.

… Из подъездной двери выскочила женщина в домашних растянутых трениках, мужской футболке и душевой шапочке на голове.

— Илейка! — строго окликнула она. — Ты где пропадал, негодник?!

Сиф вздрогнул и отшатнулся, озираясь. Это имя…

Илейкой оказался пацанёнок лет семи, вприпрыжку несущийся к подъезду от мусорного контейнера:

— Ма, ну там просто…

Не слушая сына, женщина ухватила его за руку и потянула к подъезду, на ходу выговаривая, что мусор по полчаса не выносят.

Заторопившись, Сиф нагнал обоих уже в самой двери и, случайно толкнув мать, обогнал их. Женщина подняла голову, и внутри Сифа что-то защемило от случайно плеснувшей на него материнской любви и беспокойства пополам с показным недовольством. Стараясь не глядеть женщине в глаза, Сиф пробормотал извинения и поспешно свернул на лестницу.

Он бежал через ступеньку, торопливо, сбивая себе дыхание, хотя в Москве напряжённой, но всё же нормой был забег на одиннадцатый этаж, а здесь Сифу надо было всего лишь на шестой.

За ребрами поселилось что-то растерянное и ожидающее. Чего это что-то ждало, Сиф не знал, но от самого чувства становилось тревожно…

На четвёртом этаже стоял детский велосипед с проволокой прикрученными к рулю пластиковыми пистолетами — «научно-технический прогресс» не коснулся извечной детской игры в войнушку. Даже компьютерные игры бессильны.

Сиф пробежал мимо с чувством какого-то недовольства — то ли ему как факт такие детские игры не нравились, то ли… не наигрался. Когда другие бегали с пластмассовыми игрушками, он брюхом вытирал грязь с лесной тропы с настоящим автоматом в руках.

… Ещё сложнее, чем прийти сюда, уже вовсе на грани возможного, было позвонить в дверь и с самой независимой рожей из всех возможных уставиться в пространство куда-то мимо лица Сергия Парядина.

— Здравствуй, Илей.

Сиф даже не сразу заметил, что за спиной Сергия стоит девушка со светло-рыжими волосами в небрежном пучке и не сводит со стоящего в дверях подростка глаз. От этого взгляда то странное нечто за ребрами завозилось ещё ощутимее. Царапнуло коготком сердце.

— Я не Илей, а Иосиф, — стараясь быть спокойным, как Одихмантьев, сообщил Сиф. — И я уже говорил это.

Мужчина — Сиф с трудом мог связать с ним слово «отец» — опустил голову. Словно не знал, что сказать. Такой… неуверенный в себе, потерянный, словно он, а не Сиф, пропал много лет назад и вдруг объявился на пороге.

Сиф никогда не представлял своего отца таким. Какие угодно, но только не… слабым. Воображение рисовало твёрдый взгляд Дядьки, строгую офицерскую осанку и полный уверенности в принятом решении голос.

— Я войду? — наконец спросил Сиф.

Сергий посторонился, он вошёл и принялся неторопливо разуваться, разглядывая висящую у вешалки фотографию двух молодых людей. В одном легко было узнать Сергия — в деловом пиджаке, с портфелем под мышкой.

Второй был от него неотличим внешне, но казался воплощением противоположности. Сифа пробрал озноб от физически ощутимой твёрдости взгляда. Так смотрел Кондрат.

— Это дядя? — Сиф коснулся пальцами стекла, за которым пряталась фотография.

— Элик, — кивнул Сергий немного скованно. — А что?

Сиф обернулся и через плечо — болезненно потянуло рубец — глянул в зеркало.

— Я на него похож.

Сергий явственно вздрогнул:

— О нас так все говорили…

В воздухе повисла какая-то недосказанность. Девушка — напрягшись, Сиф вспомнил, что её зовут Иреной — спросила неловко:

— Я чайник поставлю?

Сергий промолчал, и отвечать пришлось Сифу:

— Ставь.

Ирена сбежала на кухню. Отец и сын — бывший отец и бывший сын — остались в коридоре одни под внимательным взглядом навечно застывшей фотографии.

Александр Парядин, — всплыло в памяти, — сержант погранвойск, Герой Забола. Посмертно. И муж тёти Лизы, которая после его смерти… слегка «тронулась». В этом, по крайней мере, был убеждён маленький Илейка. Сифу было странно вспоминать всё это, словно чужая жизнь откуда-то взялась в его голове.

— Я думал, ты уже в Горье, — заметил Сергий, неловко пытаясь сменить тему.

— Вернулся, — коротко объяснил Сиф. Рассказывать, что он остаётся, не хотелось. Сергий не поймёт и этого.

— По… попрощаться?

Сиф понимал, что на самом деле — нет. Если он остаётся в Заболе, с Сергием придётся ещё не раз пересечься. Но ответил хмуро и уверенно:

— Да.

Сергий поник, опуская голову, словно сам был виноват в случившемся. Сифу стало противно от его слабости, словно из-за кровного родства тень этой слабости падала и на него, на Сифа.

— Ты мой сын, Илей, — заученно проговорил Сергий. Словно по бумажке прочёл.

— Я не Илей!

— Тебя так мама назвала.

— Но мамы нет, — возразил Сиф поспешнее, чем стоило бы равнодушному человеку.

Это походило на попытку раздуть давно погасший костёр. Во все стороны летит пепел, много шума, суеты, а результат нулевой.

Так или иначе, маленький офицер почти всю жизнь прожил, считая родителей мёртвыми. «Они же мертвы», — говорил он себе, сделав свой первый выстрел. «Они же мертвы», — думалось где-то в глубине, когда он отказался называть имя Дядьке. Когда принял от него фамилию. Когда обрёл новое имя при крещении.

Сиф уже так давно похоронил семью, что даже боль отошла. А теперь какие-то люди тревожили их могилы. Люди незнакомые, ничуть не похожие на призраков, поселившихся в памяти.

Тот, кто называет себя отцом, — неуверен и слаб. Старшая сестра ничуть не похожа на Расточку, её заменившую, — чужая и незнакомая.

Это не семья.

— Заодно с мамой ты похоронил и нас с Иренкой, — вывел мужчина, но неуверенность изрядно портила тон.

Сиф не захотел отвечать. Очевидно же.

Он сюда пришёл только за одним — за своей памятью. Всё, остальное ему не нужно.

… Телефон заиграл одну из песен «сказочного цикла» Костяника.

— Это твой полковник? — испуганно спросил Сергий. Сиф хмыкнул — конечно, с такой мелодией на звонке-то… — и взял трубку, чувствуя, как мгновенно заходится сердце:

— Алло?

— Спец? — Расточка спросила неуверенно и тихо, словно боялась, что ошиблась номером.

— Я… — удивлённо отозвался Сиф. На душе стало тяжело: не звонил, не вспоминал… Друзья же!

А потом как обухом по голове — он не вернётся в Москву!

Словно прочитав его мысли, Расточка торопливо спросила:

— Ты когда возвращаешься? У твоего… опекуна ещё дела в Заболе?