Марина Петровна прониклась ко мне еще большим уважением, что не помешало ей заломить несусветную цену и слупить с меня плату за три месяца вперед.

Кроме того, она потребовала клятвенных заверений, что девок я в квартиру водить не буду.

Мне ничего не стоило дать такие заверения, тем более искренние, что общением с женским полом я сыт был по горло.

Со своей стороны Марина Петровна обещала, что до середины сентября не будет мне никоим образом досаждать.

На другое утро я полностью экипировался в универмаге "Москва" (за наличные, естественно), там же обзавелся кое-каким багажом, приобрел для вящей убедительности пишущую машинку, поменял баксы и рубли на марки и перебрался к Марине Петровне.

Проводив любезную хозяюшку до электрички и еще сотню раз заверив ее, что буду вести монашеский образ жизни, я вернулся домой и пошел наливать ванну.

59

Однако отдохнуть от пережитого и хоть на час расслабиться мне не дали: раздался долгий настойчивый звонок.

Подкравшись к двери, я заглянул в глазок. На площадке собралась целая куча народу: трое мужиков в форменных австро-венгерских кепочках, суетливая бабулька и два мужика с остолбенелыми лицами понятых.

— Да там он, там! — ядовитым голосом говорила бабулька. — Вон, свет головой заслонил. И вода льется. Высаживайте дверь.

Звонок повторился, потом в дверь забухали кулаки.

— Налоговая инспекция! — крикнул фуражечник. — Вы обязаны открыть и предъявить документы.

Мне стало легче: видимо, соседи донесли, что хозяюшка моя сдает квартиру и не платит налоги. Черта с два я им открою, не те времена.

Однако голос пришлось подать: иначе действительно высадят дверь, а потом скажут, что так и было.

— Какая еще инспекция? Я вас не вызывал. Тётя мне велела никого не впускать.

— Вы квартирант? — строго спросил фуражечник.

— Зачем? У меня свой дом есть. Я племянник Марины Петровны. Квартиру караулю. Буду каждый день сюда приходить.

— Откройте и предъявите документы.

— Не открою. Я вас боюсь.

— Тогда будем ломать дверь.

— Ломайте.

Потоптавшись еще у порога, фуражечники ушли. Разошлись по этажам и понятые. Осталась соседка.

— А я вот не уйду! — пропела она. — До ночи стоять буду.

Я приоткрыл дверь и грозно сказал:

— А ну, пошла отседа, стукачиха поганая!

Проклятая баба прыснула прочь, оставив меня полным и безоговорочным победителем.

Однако мне стало ясно, что покоя здесь не будет.

Поэтому я решил не откладывать свои дела в долгий ящик и немытый отправился к консульству ФРГ с твердым намерением устроить свою судьбу сегодня же, чего бы это мне ни стоило.

60

Огромная толпа у проходной консульства меня не обескуражила: я как раз боялся одиночного прохода по мраморным посольским анфиладам под зорким наблюдением российских и германских властей.

А потом: очередь, милая очередь, что может быть роднее для бывшего советского человека?

Питательная среда, аккумулятор житейского опыта — и зримое доказательство, что ты на верном пути.

Все туда — и ты на лыжах.

Я потолкался среди людей, записался на послезавтра, уточнил время перекличек, послушал чужие разговоры.

Из разговоров выяснилось, что место в очереди можно купить, и довольно недорого.

Выяснилось также и то, что за калиткой, на территории консульства Огибахину ничего не светит.

В толпе не нашлось ни одного индивида, который не имел бы как минимум приглашения от родных, от знакомых, от партнерских фирм, от международных организаций, просто от людей доброй воли.

А у меня в Германии не было ни родных, ни знакомых, ни тем более деловых партнеров.

Времени наводить контакты у меня тоже не имелось.

Оставалось, в который уж раз, довериться какому-нибудь незнакомому человеку.

Я облюбовал молодого очкарика, стоявшего в очереди с кипой загранпаспортов в руках, отвел его в сторонку и предложил за визу десять тысяч условных единиц.

Глаза у него вспыхнули, как у рекламного кота, он затребовал двадцать штук, сошлись на пятнадцати.

Однако паспорт мой очкарику не понравился. Перелистав его, он кисло сказал:

— Не, с такой ксивой даже за миллион не возьмусь.

И возвратился в свою очередь.

Эту щепетильность я не сразу оценил по достоинству: ведь мог бы взяться, получить деньги — и сбежать.

61

Именно так и замыслил поступить следующий мой собеседник, отзывавшийся на имя Кирюха.

— Визу без приглашения? Кайн проблем, нет вопросов. Почему не помочь хорошему человеку?

Я с трепетом вручил ему свой поруганный паспорт. Кирюха в него даже не заглянул.

— В Германии раньше бывал? Пребывание просрачивал?

Кирюха произнес "просрачивал" без тени юмора, в полной уверенности, что умри — лучше не скажешь.

Был он коренастый, весь какой-то кругленький (возможно, из-за тренировочного костюма с шальварами), но не рыхлый, а прилично накачанный.

Я признался, что нигде за границей вообще не бывал.

Это Кирюху удивило.

— Варум зо? Почему так? — спросил он меня с пренебрежительным сочувствием, как будто я сообщил ему, что еще не утратил невинности. — Сейчас только ленивый не ездит. Допуск мешает?

— Да нет, просто как-то не тянуло.

— Ага, а теперь потянуло. Аллес клар, всё понятно. Учти, я работаю на предоплате. Гони пять штук и жди у выхода. Вот так. Теперь бис бальд. До скорого.

Скорого свидания у нас, однако же, не получилось. Я ждал до обеденного перерыва, маясь сомнениями: а вдруг у консульства есть другой выход?

Но ничего подобного: Кирюха, руки в брюки, безмятежно посвистывая, вышел из проходной прямо на меня.

— Совсем фрицы оборзели, — сказал он. — К каждой букве цепляются. Но всех не отошьешь, не такой мы народ. Аллес ин орднунг, всё в порядке, Толик, завтра твой аусвайс будет готов. Встречаемся в девять на этом же месте.

Однако на его румяном лице отчетливо читалось "Завтра ты меня будешь очень долго искать".

В кармане пиджака у меня лежал мой серый "глок". Удобства ради я уменьшил его раза в полтора, но дальности боя и скорострельности он от этого не потерял.

Я сунул руку в карман, выразительно шевельнул стволом — Кирюха втянул голову в плечи, глаза его посветлели.

— Ладно-ладно, — забормотал он, — всё понял. Вот деньги, вот пасс. Аллес цурюк, всё вертаю. Простите, обсдался. Не учел элемент крутизны.

— А почему аллес цурюк? — поинтересовался я.

— Плохая корочка у вас, — отвечал Кирюха. — Хреново сделана, фальш гемахт. Харьковская работа.

Искать другого человека мне было не с руки. Да и зачем? Этот прохиндей мне понравился: шустрый, бывалый — и не отморозок какой-нибудь, радостное приятие жизни от него так и лучилось.

Я завел Кирюху к себе домой, угостил хорошим коньяком, рассказал о своих возможностях, дисминуизировался пару раз на скорую руку.

Малый оказался понятливым.

— И деньги тоже с тобой уменьшаются?

Я показал, что происходит с деньгами.

Мой толстый портмоне, набитый дойчемарками, произвел на Кирюху подобающее впечатление.

— Так бы сразу и сказал, а то — пушкой под ребра тыкать. Провезу, натюрлихь, какой разговор. Будет это стоить десять кусков — и опять же на предоплате.

— Нет, милый мой, — возразил я, — о предоплате придется забыть. Только по прибытии. И учти: даже в мелком виде я вооружен и очень больно стреляю.

62

Дела у Кирюхи за границей были, по его словам, обыкновенные, он занимался ими регулярно и уже не первый год.

Съездить в Германию, купить там по заказу джип, перегнать до Травемюнде, погрузиться на паром, высадиться в Риге, а далее — форвертс нах Москау по Волоколамке.

Или — на пароме до Хельсинки, по шоссе до Выборга, дальше — на Питер и по Ленинградке в первопрестольную.

Знай себе плати по дороге ментам — за превышение скорости, за неправильный обгон, просто за товарный вид иномарки: заказчик все денежки вернет, были бы квитанции.