Керстин я, разумеется, ничего не стал об этом происшествии рассказывать: зачем волновать нежное пенитенциарное существо?

97

Месяца три после облавы я размышлял, проедал заработанное. Слонялся по улицам богатых кварталов, издали разглядывая красивенькие особняки.

Не для того, чтобы ограбить или тайно в них поселиться: Боже упаси. Я тосковал по заработку.

По заработку, связанному со спецификой моего дара.

Но для этого нужно было обзавестись влиятельными знакомствами в деловых кругах.

Желательно среди крупных предпринимателей.

А они, по моим предположениям, как раз в таких кварталах и должны были селиться.

Весна в этих благословенных краях наступает необыкновенно рано. Уже в конце февраля на вечнозеленых газонах зацвели нарциссы, в скором времени на магнолиях появились крупные, как огурцы, бутоны.

Природа заразила меня своей торопливостью: ну, что ж такое, время так быстро летит, а я до сих пор пребываю в подвешенном состоянии.

И вот однажды я сделал дерзкую попытку навязать свою компанию богачу.

Из роскошной виллы, едва видневшейся среди цветущих зарослей, вышел тучный господин. Его добродушное лицо мне понравилось. Этакий со вкусом поживший толстячок.

Когда господин открыл дверцу своего темно-синего "мерседеса", я подошел к нему и сказал:

— Кённтен зи мир айн паар минутен видмен? Не могли бы вы уделить мне пару минут?

Я специально вставил изысканный глагол "видмен" вместо разговорного "шенкен": мне представлялось, что эта деталь должна расположить богача, показать ему, что он имеет дело с человеком не такого уж низкого круга.

Не с каким-нибудь вокзальным выпивохой, который рубит в лоб: "Хаст ду ма'не марк?" ("Есть у тебя лишняя марка?")

Мне бы следовало знать, что голь на выдумки хитра: многие бомжи просят милостыню именно с таким эпическим зачином, который я придумал.

Реакция не заставила себя ждать.

Даже не глядя на меня, толстячок достал кошелек и, сунув мне в руку двухмарочную монету, сел в машину и укатил.

Две марки — это очень щедрая милостыня, но совсем не то, на что я рассчитывал. Мне стало ясно, что уличное знакомство с богачами — вещь в Германии принципиально невозможная.

Я бродил по кварталу особняков, будто вдоль стеклянной стены. Не стены даже, а прозрачного силового поля, тысячекратно описанного в фантастических романах: это поле мягко, но очень настойчиво отталкивало Огибахина.

Оставалось рассчитывать лишь на везение, и оно, как пишут в романах, не заставило себя ждать.

98

Как-то раз одна припаркованная у зеленой ограды Машина привлекла мое внимание.

Не машина, а мечта молодого пижона. Желтый спортивный "порше-911" с черными кожаными сиденьями и с желтыми (да, с желтыми!) ремнями безопасности.

Хозяин желал от него избавиться, о чем и оповещал мир приклеенным к лобовому стеклу объявлением.

Совсем молодой "поршик", трехлетка.

Цена, конечно, запредельная: на покупку его не хватило бы всех денег, которые я вынес из сейфа фирмы "Феникс".

Собственно, я к желтым автомобилям равнодушен. Мне кажется, только до неприличия жизнерадостный человек может приобрести себе желтый автомобиль.

На углу неподалеку стояли, поглядывая в сторону Машины и негромко переговариваясь, двое русаков.

Меня они в упор не видели: привыкли, что русский язык здесь непрозрачен.

— Ну, что, беремся?

— Гелберт, сука, половины не даст. Может, сами?

— А номера перебивать где, прямо на вокзальной площади будем?

— Да обидно, понимаешь, за полцены рисковать.

Постояли и ушли.

Это была информация к размышлению.

По справочнику в телефонной будке я нашел фирму "Гелберт. Райфен, ауспуфф, бремзен": монтаж колес, ремонт глушителей и тормозов.

Приехал, посмотрел.

Увы, господина Гелберта нельзя было назвать богачом даже в первом приближении. Скромненькая авторемонтная мастерская. Два подъемничка, бюро, парковка на четыре места.

Впрочем, позади виднелся пристроенный со двора большой ангар из рифленого дюраля. Возможно, там и прокручивались настоящие дела.

Хозяин — лысый худой молодой немец. Глаза светлые, холодные, как стеклянные.

— Есть машина, — сказал я. — БМВ Z-3, цвет "бостон-грюн".

— Не по адресу, — равнодушно ответил Гелберт. — Машинами не торгуем. Только ремонт.

— Тогда до свидания.

— Постой. А какого года?

— Кайне анунг. Понятия не имею.

— Как же так? — засмеялся немец. — Хорош хозяин.

— Я не хозяин.

— А кто хозяин?

— Кайне анунг.

— А вот я сейчас полицию позову.

— Зови. Я ничего не говорил, ты ничего не слышал.

— Кто тебе дал мой адрес?

— Ребята из Минска. Андрей и Борис.

— Не знаю таких.

— В таком случае извиняюсь.

Гелберт постоял, подумал.

— Ладно, пригоняй сегодня вечером, в девять. Вон туда, на задний двор. Ворота будут открыты. Посмотрим, что за бостон-грюн.

99.

В назначенный час я пришел на задний двор мастерской с пластиковым пакетом от магазина "Альди".

— Где ж твой бостон-грюн? — спросил Гелберт.

— Минуточку терпения.

Надо было видеть лицо этого немца, когда я достал из пакета зеленую "БМВ" размером со спичечную коробку и поставил на бетонный пол.

Гелберт чуть не захлебнулся от бешенства. Раскрыл рот и выпучил глаза, как будто ему перекрыли кислород.

Потом весь покрылся красными пятинами и начал орать:

— Ферписс дихь ду, шпиннер!

В смысле "Пшел вон, придурок!", только покрепче.

Говорят, у немцев нет крепких выражений.

Таки есть.

А поскольку я не уходил, Гелберт побежал за инструментом. Видимо, чтобы демонтировать меня на запчасти.

Нужно ли говорить, что, когда он вернулся, мы с зеленой бээмвухой уже стояли в обнимку о натюрэль.

— Нет! — сказал Гелберт. — Это невозможно. Откуда она взялась?

И потянулся к дверце машины.

— Осторожно, — остановил я его. — Может быть, сигнализация не отключена.

— А как ты ее пригнал?

— Так вы же видели. Принес вот в этом пакете.

Конечно, такие спектакли проходят только раз.

Когда я показал Гелберту, как я это проделываю, он почесал затылок.

— Как тебя зовут, парень? Анатоль? Ты опасный человек, Анатоль. Очень опасный. У вас таких в России много?

Мне было приятно сообщить ему, что я, как царь Мидас, единственный на планете могу дисминуизировать всё, к чему прикоснусь.

— Скажи мне, — поинтересовался он, — а зачем тебе нужен старина Гелберт? С такими способностями ты можешь носить "мерседесы" через границу и без меня.

— Могу, но не хочу.

— Абер варум? Почему так?

— А потому, что не люблю рисковать. Мое дело доставить товар к тебе и получить за него денежки. А там ты делай с ним, что хочешь: перебивай номера, перекрашивай. Хоть золотом покрывай. Это уже твой гешефт.

Гелберт подумал, потом протянул мне руку.

— Будем работать, Анатоль. И пусть вся Германия станет страной пешеходов. Ей это только на пользу пойдет.

100

Мы славно потрудились с этим добрым человеком, который мне сперва так не понравился.

Я делал ему и "порше-бокстеры", и "мерседесы-SLK", и всевозможные "кабрио" с откидывающимся верхом: Гелберт прямо млел при виде этих тачек. А уж седьмых бээмвух мы с ним приватизировали и сбыли с рук не меньше двух десятков.

Технология этого нового для меня дела была несложна.

Ведь мне не нужно было забираться в машину и куда-то на ней ехать: дверные замки, противоугонки и зажигание — все это были проблемы старины Гелберта. Он обожал со всем этим возиться.

Высмотрев в богатом квартале подходящую тачку, я прибегал к ней на свидание в темноте, после одиннадцати, когда на окнах особняков уже опущены металлические жалюзи.