«Долой поповски-сантиментальные и глупенькие воздыхания о мире во что бы ни стало! Поднимем знамя гражданской войны» (И. В. Ленин. «Положение и задачи социалистического интернационала»);

«Лозунг мира, по-моему, неправилен в данный момент. Это обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война» (Письмо Ленина Шляпникову 17.10.14);

«Лозунг мира можно ставить или в связи с определенными условиями мира или без всяких условий, как борьбу не за определенный мир, а за мир вообще…

За мир вообще стоят безусловно все до Китченера, Жоффра, Гинденбурга и Николая Кровавого, ибо каждый из них желает кончить войну: вопрос именно в том, что каждый ставит империалистические (т. е. грабительские, угнетающие чужие народы) условия мира в пользу своей нации» (В. И. Ленин. «Вопрос о мире»).

В лозунге «мира вообще» Ленина абсолютно не устраивала возможность завершения мировой бойни раньше, чем она перерастет в еще более кровавую гражданскую войну и мировую революцию. Он категорически настаивает на том, что война должна кончиться лишь после победы революции, когда пролетариат воюющих стран свергнет буржуазные правительства. А до тех пор любые попытки отдельных социалистов прекратить бессмысленную кровавую бойню и заключить мир между воюющими странами вызывали в Ленине приступы ярости и негодования:

«Речь идет о статье одного из виднейших (и подлейших) оппортунистов с.-д. партии Германии, Кварка, который, между прочем, сказал: "Мы, немецкие с.-д., и наши австрийские товарищи, заявляем непрестанно, что мы вполне готовы вступить в сношения (с английскими и французскими с.-д.) для начала переговоров о мире. Немецкое императорское правительство знает об этом и не ставит ни малейших препятствий"…

Кто не понимает этого даже теперь, когда лозунг мира (не сопровождающийся призывом к революционным действиям масс) проституирован венской конференцией…, тот — просто бессознательный участник в социал-шовинистическом надувательстве народа» (В. И. Ленин. «К оценке лозунга "мир"»).

Тем не менее после Февральской революции заявления Ленина по вопросу о мире несколько меняют свою тональность. В это время он уже не решался публично провозглашать, что стремление к миру — это «сентиментальная поповщина». На смену этому ерничанью пришли призывы к борьбе с империалистической войной, которые, однако, нисколько не изменили сути ленинской позиции, что настоящий мир невозможен без социалистической революции:

«Борьба с империалистической войной невозможна иначе, как борьба революционных классов против господствующих классов во всемирном масштабе» (В. И. Ленин. «Речь о войне 22.07.17»).

Для того чтобы доказать, что устойчивый мир при власти капиталистов невозможен, Ленин выдвинул тезис, согласно которому войну якобы в принципе нельзя завершить без отказа от аннексий. При этом само понятие аннексии им стало трактоваться чрезвычайно расширительно и крайне расплывчато: не только как захват чужой территории, осуществленный во время Первой мировой войны, но и как все захваты во всех предшествующих войнах. Кроме того, Ленин значительно расширил и трактовку принципа права нации на самоопределение, распространив его не только на нацию, но и на народ, и на народность:

«Главным условием демократического мира является отказ от аннексий (захватов) — не в том неправильном смысле, что все державы возвращают потерянное ими, а в том, единственно правильном смысле, что каждая народность, без единого исключения, и в Европе, и в колониях, получает свободу и возможность решить сама, образует ли она отдельное государство или входит в состав любого иного государства» (В. И. Ленин. «Задачи революции»).

«В теоретическое определение аннексии входит понятие "чужой народ", т. е. народ, сохранивший особенность и волю к отдельному существованию» (В. И. Ленин. «Каша в головах»).

При этом вождь мировой революции, вероятно, понимал, что различие между малорусским и великорусским языками находится на уровне различий между диалектами одного и того же языка, и поэтому вообще отказался от критерия языковых различий как условия, необходимого для самоопределения:

«Аннексия — это присоединение всякой страны, отличающейся национальными особенностями, всякое присоединение нации, — безразлично, отличается ли она языком, если она чувствует себя другим народом, против ее желания» (В. И. Ленин. «Речь на совещании большевиков 17.04.17»).

Таким образом, с одной стороны, большевики всячески заботились о праве на самоопределение всех наций, или народов, считая, что никто не должен прибегать к насилию при определении границ между государствами:

«Мы говорим, что границы определяются волей населения. Россия, не смей воевать из-за Курляндии! Германия, долой войска из Курляндии! Вот так решаем вопрос об отделении. Пролетариат прибегать к насилию не может, ибо он не должен мешать свободе народов» (В. И. Ленин. «Речь по национальному вопросу»), С другой стороны, никакой законности или же соблюдения воли большинства внутри своей собственной страны большевики соблюдать не собирались еще задолго до своего прихода к власти:

«Мы все согласны, что власть должна быть в руках Советов Рабочих и Солдатских Депутатов… Это будет именно государство типа Парижской Коммуны. Такая власть является диктатурой, т. е. опирается не на закон, не на формальную волю большинства, а прямо непосредственно на насилие. Насилие — орудие силы» (В. И. Ленин. «Доклад о текущем моменте 07.05.17»).

Впрочем, необходимость насилия для сторонников Ленина понятна, ведь абсолютное большинство населения в России составляли крестьяне, на поддержку которых большевикам рассчитывать было трудно, именно поэтому диктатура для них была единственным способом удержаться у власти. Именно поэтому уже в первых советских Конституциях был прописан принцип диктатуры пролетариата, который, в частности, осуществлялся путем предоставления рабочим нормы представительства в избираемых народом органах власти в пять раз большей, чем у крестьян:

«Съезд Советов Союза Советских Социалистических Республик составляется из представителей городских Советов и Советов городских поселений по расчету 1 депутат на 25 000 избирателей и представителей губернских съездов Советов — по расчету 1 депутат на 125 000 жителей».

Так почему же тогда Ленина так волновал вопрос свободного, демократического решения проблемы самоопределения всех угнетенных наций, если он сам возвел неравноправие и насилие в принцип проводимой им внутренней политики по отношению к большинству русского народа?

Дело в том, что до Октябрьской революции Ленин намеренно выдвигал провокационные и заведомо не выполнимые лозунги, чтобы максимально расшатать устои существовавшего тогда миропорядка. А лучшего способа взорвать капиталистический мир, чем игра на националистических струнах и разжигании межнациональной розни, трудно было и придумать. Ведь реализация принципа самоопределения, особенно в районах со смешанным населением, всегда была детонатором, приводящим к взрывам народного недовольства.

Но, закрепившись во власти, Ленин сразу же забыл, что «угнетаемыми» великороссами остались, скажем, среднеазиатские народы, которые по-прежнему были лишены права свободного выхода из РСФСР, хотя они имели свои языки и с оружием в руках доказали наличие у них желания к самоопределению. Не вспоминал Ленин про свои собственные принципы о праве на самоопределение и при решении вопроса о судьбе казачества.

Он прекрасно понимал, что выдвигаемые им условия мира, при котором необходимо было бы пересматривать границы подавляющего большинства стран, являлось абсолютно не приемлемым для всех главных участников войны, а значит, эти условия в принципе не могли способствовать ее окончанию:

«Не может ни один социалист, оставаясь социалистом, ставить вопрос об аннексиях (захватах) иначе, не может отказывать в праве самоопределения, в свободе отделения каждому народу.

Но не будем обманываться: такое требование означает революцию против капиталистов. Прежде всего, в первую голову не примут такого требования (без революции) английские капиталисты, имеющие аннексий (захватов) больше, чем любая нация в мире» (В. И. Ленин. «Сделка с капиталистами или низвержение капиталистов?»).