Таковы факты, однако при таком их раскладе в воздухе повисала вся возведенная Ильичом идеологическая конструкция, которая оправдывала его борьбу за поражение царского правительства в войне. Впрочем, когда фактов нет, то их можно с успехом заменить домыслами, что советский академик от истории и делает:

«…Это не значит, что Антанта раз и навсегда отказалась от мысли при удобном случае и в свое время первой броситься на Германию, чтобы сломать ее экономическую и политическую силу. Но именно при том случае, который будет удобен, и в то время, которое должно было наступить далеко не сейчас. А пока — ждать и подстерегать Германию на ошибках и опасных шагах…»

Разумеется, из оборонительного характера Антанты вовсе не следовало, что со временем этот военно-политический блок не мог трансформироваться в наступательный, нацеленный на агрессию против Германии. Однако простор для гаданий на кофейной гуще в вопросе о том, что было бы, если бы… чрезвычайно широк. Тем не менее рассмотрим, имеются ли какие-либо доказательства того, что Антанта сама со временем действительно намеревалась напасть на Германию.

Чаще всего сторонники версии агрессивной природы Антанты указывают на наличие планов военных действий, направленных против Германии, и ее участие в гонке вооружения. Однако из этих фактов вовсе не следует, что эти меры предпринимались Антантой именно с целью подготовки будущей агрессии, а не для создания такой степени боеготовности русской и французской армий, которые сделали бы невозможной любую агрессию со стороны Центральных государств. Ведь Германия, в свою очередь, также участвовала в гонке вооружений, и при этом в арсенале немецкого Генштаба был весьма агрессивный план Шлиффена, который должен был обеспечить ей быструю победу в войне на два фронта.

Поэтому вряд ли можно всерьез принять тезис Тарле, что уже из самого факта слишком большой силы Антанты автоматически следовала ее агрессивность:

«…Короче говоря, противоречие, присущее Антанте, заключалось в том, что она была слишком сильна и что выжидание было для нее слишком выгодно, чтобы ее политика могла быть только "оборонительной"».

Прежде всего, Антанты в виде союза Тройственного согласия до начала Первая мировой войны в природе еще не существовало. На самом деле был франко-русский союз 1893 г., был англо-французский союз Сердечного согласия 1904 г., дополненный в 1912 г. секретной военно-морской конвенцией, и, наконец, было англо-русское соглашение 1907 г. Это соглашение касалось разграничения интересов России и Великобритании в Афганистане, Тибете и Персии, но оно, однако, никоим образом не являлось союзным договором и не обязывало Англию вступать в войну в случае нападения Германии на Россию. А самое главное, несмотря на все старания русской дипломатии, Лондон категорически отказался включать в соглашение какие-либо вопросы, связанные с Константинополем или с проливами.

Несмотря на то, что французский и английский генштабы разрабатывали планы военного и морского сотрудничества на случай войны с Германией, однако эти планы принимались Лондоном с большой оговоркой, что в силу они войдут только в том случае, если это в свое время признает необходимым британский кабинет. Твердых же обязательств прийти на помощь Франции англичане на себя так не взяли, ссылаясь на невозможность дать его без соответствующих санкций Парламента. Причем на суше планы возможной английской помощи предусматривали выделение всего лишь 4–6 дивизий.

Так могла ли Антанта со временем сама начать войну против Германии и Австрии? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять, а во имя каких же совместных целей Англия, Франция и Россия могли бы инициировать такую войну.

Прежде всего, хотела ли Великобритания войны с Германией? Здесь необходимо вспомнить, что в английском кабинете существовала мощная группа прогермански настроенных министров во главе с лордом Морли. Именно под влиянием Морли и его союзников к началу Первой мировой войны были значительно ослаблены англо-германские противоречия, подписано соглашение о разделе бывших португальских колоний, согласованы условия завершения строительства Багдадской железной дороги, а Германия пошла на выгодные для Англии условия эксплуатации нефтяных месторождений в Шатэль-Арабе.

Поэтому когда 27 июля 1914 г. правительство Его Величества впервые обсуждало вопрос о возможности участия Англии в назревающем общеевропейском конфликте, то за войну с Германией высказались всего четверо министров, а против — одиннадцать.

Кроме того, в Лондоне даже сторонники Антанты желали, чтобы борьба с немецкими претензиями на гегемонию на континенте велась бы чужими руками, а более всего для этой роли подходила Россия. Именно поэтому, 1 августа, сразу после объявления Германией войны России, британский министр иностранных дел Грей предложил немецкому послу князю Лихновскому вариант договора об англо-французских гарантиях нейтралитета, непременным условием которого должно было бы стать обязательство Германии не нападать на Францию. Таким образом, немецкие военные силы сознательно направлялись на необъятные русские просторы, где, как это ранее случилось с Наполеоном, они могли бы потерпеть поражение, несмотря на все их военные победы. Однако этот номер у Лондона не прошел, поскольку Вильгельм не без оснований опасался, что Франция могла ударить немцам в спину сразу же после того, как их основные силы начнут боевые действия на Востоке.

Тем не менее все поведение Великобритании говорило о том, что по своей инициативе она не очень-то желала ввязываться в мировую бойню. Не говоря уже о том, что непосредственная война между Великобританией и Германией вряд ли была возможной, поскольку представляла бы войну «кита» против «слона». Поэтому в этой войне Лондону обязательно был нужен континентальный союзник. Однако одной Франции для этих целей было явно маловато, следовательно, была нужна и Россия, которая без гарантий предоставления ей проливов сама начинать войну с Германией не стала бы.

Правда, в 1915 г. Англия пошла навстречу Петрограду и в этом вопросе, но это была уже явно вынужденная мера, поскольку иначе Россия могла бы пойти на сепаратный мир с Германией. Но стоило ли Лондону самому затевать войну, предсказуемым итогом которой явилось бы значительное усиление потенциально опасной для Великобритании Российской империи?

Конечно, в свою очередь, и Франция, и Россия были заинтересованы в кардинальном ослаблении Германии. При этом Франция стремилась вернуть себе Эльзас и Лотарингию, а у России периодически возникало желание получить контроль над проливами и создать на Балканах государство южных славян. Все это со временем в принципе могло бы подтолкнуть Париж и Петербург к нападению на Германию и ее союзников. Однако Франция начать и в одиночку вести такую войну была явно не в состоянии, а Россия вряд ли стала бы инициатором войны за проливы, предварительно не получив соответствующего одобрения Великобритании, но вплоть до Первой мировой войны Лондон об этом даже слышать не желал.

По своей природе лидеры России, Великобритании и Франции, разумеется, вовсе не были исключительно белыми и пушистыми, только и думавшими о том, как бы им не допустить войны, однако сильнейшие противоречия, существовавшие внутри Антанты, объективно делали ее всего лишь оборонительным военно-политическим блоком. Поэтому все обвинения в агрессивности Антанты держатся на весьма зыбкой почве догадок и предположений. В то время как факт того, что именно кайзер Вильгельм в августе 1914 г. сознательно развязал войну против Франции и России, не вызывает никаких сомнений.

Причем в истоках как Первой, так и Второй мировой войн, прежде всего, лежали агрессивные устремления Германии, основой которых являлись крайние формы национализма.

А теперь поговорим о так называемых «захватнических» планах царской России. Впервые вопрос послевоенного мироустройства был поднят русской дипломатией 14 сентября 1914 г. при встрече министра иностранных дел России Сазонова с английским и французским послами, который от имени императора выдвинул следующую программу: