Эти люди разделяли многие теологические взгляды о точном местонахождении райского сада, например. (Его генерал нашел на Сейшельских островах. Связано это было с поразительной схожестью между зрелыми плодами гигантских пальм и женскими наружными гениталиями, и с не меньшей схожестью плодов хлебного дерева и полового органа Адама).
Поддержка Гордона со стороны «Пэлл-Мэлл газетт» могла оказаться решающей. Стед явно являлся одним из первых журналистов, которые оценили возможности имперских кампаний для увеличения тиражей. Сам он с обычной скромностью заявлял, что «двигает империю вперед»[1038].
Но Стед очень сильно ошибся насчет Гордона, чьи телеграммы вскоре убедили министров и чиновников в Лондоне, что он «сошел с ума»[1039], является «христианским лунатиком»[1040]. В Каире сэр Ивлин Баринг, его официальный начальник, пришел к такому же выводу. Он заявил: «Человек, который обычно советуется с пророком Исайей, столкнувшись с трудностями, едва ли станет подчиняться чьим-либо приказам»[1041]. Вместо того, чтобы подчиняться приказам (а особенно — поспешным и неточным), которые он получал, Гордон решил защищать Хартум и разбить Махди. Так он обеспечил пребывание британцев в Египте на семьдесят лет.
Гордон с комичной беззаботностью признавал, что является непоследовательным и никому не подчиняется: «Я знаю, что если бы был начальником, то никогда не нанял бы себя самого, потому что я неисправим»[1042]. Тем не менее его приветствовали в Хартуме, как «спасителя Судана»[1043], он пировал, вкушая индейку и запивая светлым элем. Гордон устроил костер из записей сборщиков налогов и инструментов пыток, а затем принялся за укрепление города, население которого составляло пятьдесят тысяч человек. Это был лабиринт из глинобитных хижин, которые цеплялись за «слоновий хобот» — кусок земли между Белым и Голубым Нилом.
Даже карикатура Литтона Страчи, на которой генерал изображен, как опьяненный Богом шарлатан с Библией в одной руке и бутылкой бренди в другой, не могла скрыть смелость и рыцарский характер. Уолсли говорил, что он сам «недостоин даже чистить пояс Гордона»[1044].
Когда дервиши окружили город и стали давить, Гордон использовал все свои резервы. Он устраивал мощные вылазки, превратил пароходы в военные корабли, на которых, словно оспины, остались следы от пуль. Воняло от судов, словно от баржей.
Гордон печатал собственные деньги. Он подбадривал дезертиров, давал каждому по доллару и показывал им их «черные измазанные лица» в зеркале. Генерал вдохновлял защитников харизматичным взглядом. Говорили, что его голос звенит, словно золотой бирманский колокол. Его личность, как казалось, светилась красотой божественности.
Гордон соответствовал Махди в претензиях на божественную поддержку своих целей. Христианский генерал говорил, что является всего лишь стамеской в руках Плотника. Он нашел и светскую поддержку, общаясь с прессой. Франк Пауэр, корреспондент «Тайме» в Хартуме, отправлял домой телеграммы, которые разожгли народное воображение и помогли сделать империализм главной темой его газеты на протяжении полувека.
К весне 1884 г. правительство столкнулось с растущим давлением. Требовали помочь Гордону, а это вызывало раздражение Гладстона. Он считал, что непокорный генерал, джинн из бутылки, пытается заставить Британию аннексировать Судан.
Премьер-министр сопротивлялся, используя свое несравненное умение затягивать дела и увиливать. Он заявлял, что Гордон не окружен, просто вокруг него находятся вражеские силы.
Почитатели генерала проводили массовые митинги, молились, собирали средства и даже предлагали отправить частную армию из охотников на крупную дичь, финансируемую баронессой Бурдетт-Коутс. Они заодно шипели на «великого старца» на улицах и отправляли ему белые перья на открытках, известных как «примулы Гладстона».
Судя по памфлету под названием «История упадка и разрушения Британской империи», якобы написанному Эдвардом Гиббоном из Окленда в 1984 г., «фатальная лень и инертность» Гладстона начали «закат того, что когда-то было сливками наций». (Другими причинами загнивания являлись восстание сипаев, европейская агрессия, освобождение Ирландии Америкой, сдержанность и умеренность, спиритуализм, Армия спасения, прекращение порки в армии, полная выработка угольных шахт, а также ледниковый период, вызванный изменением течения Гольфстрима. Поэтому древний центр империи стал местом проживания белых медведей. Асам «новый Гиббон» получил вдохновение на написание элегии, размышляя на руинах собора Святого Павла и «сломанной арке Лондонского моста»)[1045].
В конце концов, чтобы вернуться из футуристической фантазии, королева Виктория и лорд Хартингтон запротестовали, а премьер-министр капитулировал. Он согласился отправить «экспедицию для спасения Гордона», которую неизбежно возглавил Уолсли. Тот, ради кого это затевалось, оглядывал пустыню из подзорной трубы стоимостью 5 фунтов стерлингов, которую установил на крыше своего дворца в Хартуме. Он отверг название экспедиции, ведь ее целью должно быть не его спасение, а «спасение нашей национальной чести»[1046].
Это эхом повторяли на родине, потому что люди думали именно так. Суданская кампания стала одним из эпосов империи — очень трогательным, поскольку закончилась трагедией. Как и обычно, подготовка Уолсли была тщательной. Но обстоятельства сложились так, что дело обернулось против него. Было построено восемьсот открытых судов, которые называли «китобойными», для транспортировки 15 000 его солдат вверх по Нилу. Они оказались крепкими и маневренными в руках канадских проводников-лодочников и аборигенов Западной Африки, которых наняли, чтобы ими управлять. Но их выступление из Ассиута отложили, потому что полный, пьющий шипучие напитки, красный как рак начальник штаба генерал сэр Редверс Буллер не заказал достаточно угля для пароходов, которые тащили их на буксире вверх по реке. Пороги тоже оказались серьезным препятствием, хотя суда были достаточно легкими, чтобы их переправили волоком вокруг самых сложных из них.
Как говорили, иногда суда везли членов экспедиции, а иногда члены экспедиции несли суда. Уолсли обустроил базу под тентами У Вади-Хальфы, которая стала известна среди солдат, как «кровавая половина пути».
«Солдаты, моряки, чернокожие и желтокожие, лошади, верблюды, паровые двигатели, начальники отделов, кучи еды и фуража, корреспонденты газет, больные, арабы и генералы. Казалось, все они собраны вместе, словно на товарной станции какого-то Лондонского вокзала. Пару батальонов пехоты, Военное министерство, значительную часть арсенала Вулвича хорошо потрясли, соединили вместе, а потом бросили вперед в пустыню»[1047]. Там было так жарко и насекомые так мучили, что Уолсли посчитал, будто Вади-Хальфа дает представление о том, что такое Гадес.
Как только стало возможным, он отправил вперед головной отряд «войск на верблюдах». Зрелище впечатляло. Люди были в белых шлемах, красных джемперах из саржи, брюках цвета охры и синих обмотках для ног. Но английские солдаты, которые относились к коню, как к джентльмену, смотрели на верблюда, словно на кабана — «дьявольского коня»[1048]. Более того, верблюды — угрюмые, упрямые и непокорные животные, издающие странные стоны и жуткие запахи. Они оказались кем угодно, но только не неразрушимыми кораблями пустыни.
