Колониальное общество в Гонконге опустилось до состояния апатии и безразличия, которое поразило Сингапур. «Это не было глупым и бессмысленным самодовольством, — сказал один офицер, — а скорее целенаправленным нежеланием нарушения приятной рутины их жизни этими «низкозадыми желтыми ублюдками», которые захватывали Китай»[3608].
Японцы, которые контролировали воздух и море, быстро прогнали своих противников с материка. 18 декабря 1941 г. их закаленные войска начали амфибийную атаку на остров Гонконга. Хотя их было значительно меньше, они быстро добились прорыва. В надежде, что этот «далекий аванпост»[3609] может продержаться много недель или даже месяцев, Черчилль прислал телеграмму: «Мы ожидаем, что вы будете сопротивляться до конца. Честь империи в ваших руках»[3610].
Японцы справились со всем сопротивлением безжалостной силой. Они расстреливали пленных, убивали штыками пациентов госпиталей, насиловали медсестер и совершали другие зверства в отношении гражданского населения. На Рождество сэр Марк Янг капитулировал. Этого до него не делал ни один британский колониальный губернатор. Тем временем его адъютант капитан Бати-Смит перемещался среди людей, собравшихся в Доме правительства. Он требовал не сбрасывать пепел на губернаторский ковер.
Потеря Гонконга за семнадцать дней стала первым крупным ударом по престижу белых империалистов в Азии. Он усилился от унижения взятых в плен европейцев, которых плохо кормили, заставляли работать и подвергали ужасающей жестокости. Доктор, который лечил выживших, говорил, что у него разрывалось сердце, когда он узнал: «Пожилой истощенный джентльмен перед вашими глазами — это на самом деле парень двадцати с небольшим лет»[3611]. Некоторые превратились в скелеты и стали неузнаваемыми. Это вызвало невероятную ярость у одного британского полицейского начальника: «Какие же несносные свиньи эти желтые собаки!»[3612] Однако завоеватели еще более ужасающе отнеслись к китайцам, которых били по лицу, грабили, отправляли в ссылку, пытали, морили голодом и казнили в невероятном количестве. Японцы говорили, что китайцы могут есть траву, которой много растет на улицах. Некоторые дошли до каннибализма и покупали человеческое мясо на ночных рынках. Полная зла и коррупция «сфера интересов и процветания Японии» стала отличной рекламой Британской империи.
Однако по мере продолжения войны казалось, что империя может отказаться от прав на Гонконг. В 1943 г. Великобритания и США подписали соглашения с Китаем, отменяющие все экстерриториальные концессии. По этим соглашениям передавались порты, открытые по договору для внешней торговли — например, Шанхай. (Это делалось после изгнания японцев).
Получив одобрение и поддержку президента Рузвельта, Чан Кайши ожидал и возвращения Гонконга. Министерство иностранных дел склонялось к примирению. Когда китайцы начали давить на Энтони Идена по поводу аренды Новых Территорий, он заявил, что Британии следует обсудить их передачу после войны[3613]. Но исполняющий обязанности главы Дальневосточного департамента сэр Морис Питерсон взял более жесткий курс. Он сказал: «Из-за позорных и унизительных условий, при которых нас изгнали из Гонконга, мы обязаны сами себе вернуться туда. И я лично не верю, что мы когда-либо восстановим уважение Востока к себе, пока этого не сделаем»[3614].
Не нужно и говорить, что это мнение разделял Черчилль. Он едко критиковал «людей, которые просыпаются каждое утро, спрашивая себя, что еще из империи они могут отдать»[3615]. И в марте 1945 г. он столкнулся с послом Рузвельта в Китае, Патриком Хёрли, грубовато-добродушным американо-ирландцем, который разделял враждебность президента к британскому колониализму на Дальнем Востоке. «Черчилль яростно набросился на него из-за Гонконга и сказал, что никогда не отдаст ни дюйма территории под британским флагом»[3616].
Президент Трумэн не был готов раздувать шум из-за этого прыща на спине Китая, тем более, что Бевин оказался столь же упрямым, как Черчилль. Таким же непреклонным был и старший британский чиновник в Гонконге Франклин Джимсон. Его выпустили из лагеря военнопленных после капитуляции Китая 14 августа 1945 г., и он взял власть в колонии от имени правительства его величества. Одной силой воли Джимсон заставил японцев себе подчиняться до прибытия Королевского ВМФ в конце того месяца. Адмирал сэр Сесил Харкорт принял капитуляцию японцев от имени Китая и Великобритании. Он был облачен властью для действия в чрезвычайной ситуации, начав наводить порядок среди хаоса. Харкорт прекратил убийства из мести, обеспечил помощь продуктами, восстановил работу коммунальных служб и вдохнул новую жизнь в экономику. Вместо полиции он нанял семьсот китайских гангстеров.
Положение Гонконга все еще оставалось ненадежным, когда сэр Марк Янг вернулся в роли губернатора в 1946 г. Поэтому в дополнение к проведению физической реконструкции он предложил политическую реформу. Янг выступал за некий вид диархии (двоевластия), что передаст контроль над местными делами избранным народным представителям. Он надеялся, что это вызовет желание у жителей Гонконга оставаться под властью Британии и сопротивляться поглощению Китаем[3617].
Во время бурного послевоенного периода предоставлялась реальная возможность ввести демократические элементы в конституцию. Но высокопоставленные чиновники из Министерства по делам колоний не смогли этим воспользоваться, что стало основополагающей ошибкой[3618]. Они обосновывали это тем, что Гонконг будет неизбежно снова поглощен Китаем после окончания срока аренды Новых Территорий. Так высказался преемник Янга сэр Александр Грантам (губернатор с 1947 по 1957 гг.) Губернатор провинции Гуандун от гоминьдановского правительства Т.В. Сун лично сказал Грантаму: «В свое время Китай попросит вернуть Гонконг назад, и мы будем ожидать его получения»[3619]. Не было смысла сеять демократическое зерно, поскольку оно не породит независимости, как случилось в других колониях.
Конечно, Гонконг мог бы в некоторой степени воспользоваться самоуправлением на протяжении половины века. Это было бы хорошо само по себе и лучше, чем символ, который он получил в последнюю минуту. Но у британцев имелась еще одна причина для поддержания статус-кво. Любая перемена могла вызвать антагонизм китайских диктаторов, вначале — Чан Кайши, а после 1949 г. -Мао Цзэдуна. Да, избирателей в Соединенном Королевстве «совершенно не интересовал Гонконг, который они ни в грош не ставили»[3620]. Но он определенно начал бы их волновать, если бы его захватил Китай. Поэтому Лондон, не желая проводить политику умиротворения, не мог себе позволить провоцировать Пекин. Пришлось послать мощное подкрепление, чтобы не дать победоносной освободительной армии коммунистов пересечь границу. К радости американцев, Грантам даже говорил о том, как сделать Гонконг «Берлином Востока». Но, как повторяли наблюдатели в Китае на протяжении следующих двадцати пяти лет, Мао мог взять город-государство при помощи одного телефонного звонка.
Под покровительством Грантама колония испытала политический и экономический застой. Губернатор оставался благожелательным деспотом, убежденным, что китайцы политически апатичны. Пока они имеют законность, порядок и низкие налоги, они рады оставить дело управления профессионалам[3621].
