Другие страны, тоже созданные имперскими державами, оказались гораздо менее компактами и гораздо сильнее разделенными. Там отсутствовали многие дополнительные преимущества Ганы. Но Золотой Берег таким быстрым шагом двинулся к независимости, что Британия была вынуждена сдерживать темпы в других регионах на континенте.
* * *
Западная Африка, свободная от белых поселенцев, двигалась вперед быстрее. В течение трех лет Нигерия последовала по стопам Ганы, хотя представляла собой чуть больше, чем географический термин. Самая большая страна в тропической Африке обладала истинным внутренним единством. Как Галлия (или Гана) она была разделена на три части. Тридцать миллионов граждан, которые к началу 1950-х гг. составляли треть оставшихся подданных империи, были неравно разделены в три главные группы. На огромной холмистой равнине мусульманского севера жили пасторальные фулани. Это были захватчики из Сахары, которые теперь перемешались с покоренными хауса. Они отличались бронзовой кожей и орлиными носами. В болотах и лесах на юго-востоке, где муха цеце убивала скот и лошадей, жили ибо, разделенные на бесчисленные деревенские общины. Наконец на юго-западе были владения йоруба, где города вроде Ибадана, Иво и Бенина являлись свидетелями былой мощи королевств, уничтоженных столкновениями с жаждавшей рабов Европой.
Но простое описание трех частей не дает представления о сбивающем с толку разнообразии страны. Северные территории были столь же чужеродными для южных, как Китай для Европы. По словам Джулиана Хаксли, культуры различались от «уровня неолита до чего-то, примерно соответствующего нашему Средневековью»[2959].
На самом деле Нигерия являлась самой разнообразной страной в Африке. Это была этническая мозаика, культурное лоскутное одеяло и «лингвистический перекресток»[2960]. Войны и миграции тщательно перемешали население севера, где сосуществовали канури, нупе, тив и множество других племен. Многие из них были язычниками. Когда один окружной комиссар, пытаясь получить клятву, спросил свидетеля, во что он верит, тот ответил: «Все зависит от того, где я нахожусь»[2961].
Юг был в большей мере христианским, но едва ли более единым. Церкви соревновались с лавками заклинателей с амулетами и фетишами, которые шокировали белых посетителей. Там предлагались овечьи мускульные желудки, змеиные зубы, крылья летучих мышей, собачьи лапы, кишки попугаев, высушенные пенисы обезьян. Элспет Хаксли нашла характерный образ для выражения ее ужаса от своеобразного изобилия Лагоса: «Совершенно обнаженная человеческая жизнь, просто человеческое существование, которое кишит, разрастается и размножается с пугающей плодовитостью бактерий»[2962].
Но лучшей мерой для состояния «постоянно размножающейся» Нигерии были 250 языков, на некоторых из которых говорило менее тысячи человек. Когда губернатор выступал с речью в одном городе, то с удивлением обнаружил, что его три переводчика переводят его слова на шесть языков.
В теории британское правление гармонизировало нигерийские разногласия. Оно установило закон и порядок, ввело свободную торговлю, создало сеть шоссейных и железных дорог, ввело общую валюту вместо джина, кусков железа, раковин каури или талеров Марии Терезии. По словам Марджори Перхам, строители империи установили надстройку, подобную «огромной стальной решетке над аморфной целлюлозной тканью племенной Африки. Сотни независимых и часто враждебных сообществ удерживались внутри ее ячеек в мире»[2963].
На самом-то деле британцы приобрели Нигерию силой, установили ее границы, продвигаясь вперед, и поддерживали ее целостность, разделив на части. Великобритания захватила Лагос после тяжелых боев в 1851 г. и установила протекторат в дельте в 1885 г. А пятнадцать лет спустя она прибрала к рукам права «Королевской нигерийской компании» на обширные внутренние районы.
Несмотря на усилия Лагарда, колониальные администрации принимали много форм. Британцы никогда не отличались четко сформулированными положениями конституции. Они просто подрывали существующие структуры власти. В этом процессе помогали торговцы, деморализуя население крепкими спиртными напитками, которые обеспечивали половину налоговых поступлений государства. Заодно пособничали и миссионеры, атакуя полигинию (которая объединяла семьи), поклонение предкам (что цементировало сообщества), церемонии инициации (что обучало молодежь) и другие творческие изобретения. Особенно проклинались танцы — «смесь крестьянских плясок с картин Брейгеля и безумия»[2964]. Наиболее известный роман Чинуа Ачебе — это оплакивание разрушения клана его героя. Белые люди «ножом резали то, что удерживало нас вместе, мы отделились друг от друга»[2965].
Колониальные чиновники отражали взаимный антагонизм своих регионов и часто враждовали или просто не ладили друг с другом. Говорили, что если всех нигерийцев изгнать из страны, то британские администраторы на севере пойдут войной на тех, что на юге.
Поэтому национализм прорастал и выкристаллизовывался медленно, а верность людей по сути носила местный характер. Она была направлена на семью, клан и район. Миллионы жили и умирали, не зная, что они нигерийцы, тем более — что они являются подданными Британской империи. Они редко, если вообще когда-либо видели белое лицо, даже когда европейцы начали путешествовать на велосипедах и «Фордах» вместо того, чтобы качаться в гамаке и плавать на каноэ. Когда появились районные комиссары, они нашли, что сложно установить отношения и добиться взаимопонимания с настолько различными лингвистически людьми. Одному удалось это сделать, только проигрывая на портативном граммофоне пластинку «Смеющийся полицейский»[2966].
Нигерийцы проводили всю жизнь, пытаясь получить от земли средства к существованию, борясь с землей, которая, как казалось, порождала библейскую чуму (в стране насчитывалось 750 000 прокаженных). В 1952 г. менее 10 процентов населения было грамотным. Этот показатель снижался до 2 процентов на севере.
Здесь колониальные власти удерживали феодальное владычество в «окаменелом» состоянии, «герметично запаянном»[2967] от остальной страны. Южане, по большей части мифанты ибо, которые выполняли работу, требующую квалификации (становились клерками, владельцами магазинов, железнодорожными служащими и т.д.) изолировались в кварталах для чужеземцев, перед красными стенами городов типа Кано и Сокото. Христианские миссионеры туда не допускались. Исламские традиции уважали, в том числе и затворничество женщин, которое соблюдалось очень строго. Не было женщин-учительниц и медсестер, и только проститутки могли претендовать на профессиональную деятельность. До 1930-х гг. британские чиновники даже заставляли своих жен закрывать лица на публичных мероприятиях.
Эмиры, властелины с украшениями из драгоценных камней, благоухающие ароматическими маслами, одетые в вышитые белые наряды и большие тюрбаны цвета индиго (которые чистили, отбивая, после чего они светились металлическим блеском), отвечали на уважение в обществе и хорошее обращение политической преданностью. Как индийские принцы, они подчинялись советам. В ответ британцы предотвращали убийства, которые в прежние времена примешивались к их деспотизму. Как бы плохо эти правители ни относились к собственному народу, они обычно могли рассчитывать на поддержку местных чиновников. «Что?! — воскликнул один старший комиссар, обращаясь к подчиненному, который хотел убрать одного мелкого тирана в провинции. — Низложить вождя второго класса? Боже упаси!»[2968]
