Худшим пороком Насера было курение сигарет «Крейвен-А» и выпускание дыма кольцами. В отличие от короля, он источал энергию. Это был высокий и мускулистый человек с кожей оливкового цвета, двигавшийся, словно пантера. Белые зубы блестели над орлиным носом, челюсть выступала вперед. Он очаровывал и был очень экспрессивен. Что бы этот человек ни делал — строил ли он заговоры, впадал ли в ярость, шутил, сплетничал или ораторствовал, — он вел себя, как воплощение национальной воли.
Не откладывая, Насер пошел в атаку на старый порядок, положил конец институту пашей Оттоманской империи. Он основал республику и начал аграрную реформу в то время, когда безземельные рабочие получали десять пиастров (десять пенсов) в день.
Лидер начал восстанавливать чувство собственного достоинства Египта, которое пострадало от «иностранных демонов». Жизненно важным шагом стал отказ от претензий Египта на Судан на основании того, что народ Судана тоже имел право определять свою собственную судьбу. Одним ударом долина Нила, хотя и сама по себе разделенная, объединилась против имперской державы.
Великобритания посчитала делом чести выполнить обязательства и предоставить Судану независимость, что произошло в 1956 г. Энтони Идеи отвечал за эти действия, спланированные для обеспечения сеттльмента в Египте.
Ирония судьбы заключалась в его дальнейшей дипломатии канонерок. Но пока министр иностранных дел заявил кабинету: «Невозможно удерживать наше положение на Ближнем Востоке методами прошлого века»[2738]. В дальнейшем Идеи преуспел в заключении соглашения, по которому британские силы покинут зону Суэцкого канала в течение двадцати месяцев, к июню 1956 г., хотя будут иметь право вернуться, если Египет подвергнется атаке.
Под давлением неповоротливого госсекретаря при президенте Эйзенхауэре, Джона Фостера Даллеса, Черчилля убедили с неохотой это принять. Премьер-министр яростно нападал, ругал «скучного Даллеса»[2739]. Он регулярно выступал на вечную тему — закат британской власти из-за США. Его врач, лорд Моран, говорил: «Это была язва у него в сознании. Он сожалел, что Англия в своем упадническом состоянии больше не может обращаться к Америке, как к равной, но должна приходить с просьбами, держа шляпу в руке»[2740]. Черчилль опечалился бы еще больше, если бы знал, что Насер называет американцев и британцев соответственно «приходящими» и «уходящими»[2741].
Однако Черчилль оставался яростным противником поспешного бегства[2742] из Египта. Головой он понимал, что зона Суэцкого канала удерживается лишь огромной ценой — свыше 50 миллионов фунтов стерлингов в год. Этот счет становилось все труднее оплачивать с тех пор, как Британия, которая производила более четверти (по стоимости) мирового экспорта в 1950 г., теперь быстро уступала европейским соперникам, которые восстанавливались от разрушений мировой войны. Более того, предстояли и дополнительные расходы крови и денег, если египтяне начнут еще одну партизанскую кампанию.
Хотя треть кораблей, проходящих по Суэцкому каналу, все еще оставались британскими, канал больше не являлся жизненно важной артерией империи, каким был в дни британского владычества в Индии. Его важность еще больше снизилась из-за появления водородной бомбы. Это означало, что стратегия Великобритании в мировом масштабе должна опираться на Гибралтар. Если договориться с Насером, то это может перетянуть Египет на сторону Запада в «холодной войне» и улучшит судьбу людей, которые в среднем рассчитывают в жизни на половину того, на что рассчитывают британцы.
Однако в душе Черчилль ненавидел любую сдачу британской власти. Он осудил отказ Эттли бросить вызов Мохаммеду Моссадыку («взъерошенной утке», согласно выражению Черчилля), «премьер-министру в пижаме», который национализировал иранскую нефть, включая крупнейший нефтеперерабатывающий завод в мире в Абадане. Черчилль поддерживал тайный американский переворот и смену режима в 1953 г., в результате чего шах оказался на павлиньем троне, а Даллес «мурлыкал, словно гигантский кот»[2743].
Теперь Черчилль ворчал из-за «политики умиротворения» в отношении военных диктаторов в Египте. Он хотел лягнуть Нагиба и говорил: «Никогда раньше не знал, что Мюнхен находится на Ниле»[2744]. Капитуляция там привела бы к краху колониальных позиций Британии от Нигера до Лимпопо.
То, что Черчилль чувствовал нутром, было лучше всего выражено «Суэцкой группой» консерваторов правого крыла, преданных исчезающему и эфемерному культу империи. Они считали, что для страны, которая выиграла «крупнейшую войну в истории», позорно отступать перед лицом египетского «терроризма». Эвакуация из зоны Суэцкого канала, как писал твердолобый и несгибаемый сын Лео Эмери Джулиан, «будет означать конец Содружества — независимой силы в мире». Если давление окажется слишком сильным, Черчиллю советовали предпринять решительные действия, не обращая внимания на противостояние тех политиков из США и ООН, кто стремится вершить судьбы и определять международное поведение. По мнению правых «тори», Британии следовало «оккупировать Каир и поставить новое и более дружественное египетское правительство»[2745].
Когда Черчилля пригласили на собрание рядовых депутатов Парламента из Консервативной партии для обсуждения политики правительства, он сказал: «Не уверен, что я на нашей стороне!»[2746]
Черчилль не был уверен и в способности Энтони Идена возглавлять страну. Он сам хотел оставаться премьер-министром и не скрывал своих сомнений в наследнике-«тори» (или, как он злобно называл его, «моей принцессе Элизабет»), который мог оказаться неудачником и просто никчемным политиком. В частности, Черчилль подозревал, что у холеного и обладающего вкрадчивыми манерами Идена, запоминающегося внешне из-за выступающих зубов, не хватает моральной силы для защиты британских интересов за рубежом. «Меня беспокоит этот миксоматоз, — сказал Черчилль министру сельского хозяйства в кабинете. — Вы не думаете, что Энтони мог его подхватить?»[2747] [Миксоматоз — инфекционное заболевание кроликов. — Прим. перев.]
Идеи явно не отличался хорошим здоровьем, его постоянно мучило воспаление желчного протока в результате плохо сделанной операции на желчном пузыре. Он был подвержен вспышкам раздражения и нервным срывам. Когда они проходили, этот человек обычно долго извинялся, признаваясь, что вел себя, как «чертова примадонна»[2748].
Идеи был сыном наполовину безумного барона и чрезвычайно красивой женщины. Говорили, что он кое-что взял от обоих родителей. Этот политик менял направления между всепоглощающим тщеславием и разрушительными сомнениями в себе. Обычно Идеи выступал за разумную колониальную политику и всегда отличался смелостью, о которой говорил избитыми фразами. Бевин однажды сказал (и эту фразу многократно цитировали), что Идеи выдает «клише за клише за клише»[2749].
Но насчет Мюнхена у Идена имелись сомнения. Несмотря на прогрессивные взгляды и интуицию, он опасался взять любой курс, который может быть назван умиротворением. После того, как он сменил восьмидесятилетнего Черчилля в апреле 1955 г., новый премьер очень остро переживал обвинения в том, что склонен дрожать, метаться, избегать опасности и стремительно сбегать, но неспособен руководить уверенным в своих действиях и твердо стоящим на своих позициях правительством.
