Триумф «маленького короля мистера Бевина»[2714] подчеркивал трагедию, которая постигла его соперника королевской крови за лидерство в арабском мире. Фарук показал не только свою неспособность и неумелость, но и недостатки египетской армии.
Никто не наблюдал за ними более острым взглядом, чем капитан Гамаль Абдель Насер — горячий молодой патриот, который был ранен во время боев. Он отмечал, что верховное командование пыталось скрыть свою некомпетентность, создавая фантастические мифы о противнике. Говорили, что у того имеются электрически управляемые башни, которые поднимаются из земли и стреляют во всех направлениях. Однако на его стороне, как писал Насер, не было «никакой концентрации сил, никакого скопления амуниции и оснащения. Не было разведки, рекогносцировки, никаких планов»[2715].
Не оставалось военных секретов: газеты Каира публиковали приказы о выступлении до того, как у Насера было время получить их и выполнить. Поэтому в конце Израиль захватил пустыню Негев, которую сравнивался с кинжалом, разделяющим арабский мир.
Азиатские мусульмане отделялись от африканских. И если бы только Трумэн не сдержал Хагану , она угрожала бы самой земле у Нила.
Насер приписывал испорченность египтян скорее британским захватчикам, а не израильским. Во время перемирия он даже спрашивал одного израильтянина, занимавшего примерно такой же пост, что и он сам, о том, как сионисты преуспели в борьбе с англичанами. Насер сделал вывод: Египет, так долго деморализованный колониальным гнетом, стал дичью для коррумпированного и декадентского правления. Он был оставлен на милость монстров[2716].
Наиболее нечестивым из этих монстров являлся сам король Фа-рук, который служил воплощением беспомощности египетского правительства под руководством британцев. В теории договор 1936 г. подтвердил независимость Египта, убрав привилегии для иностранцев и ограничив британский гарнизон из десяти тысяч человек зоной вокруг Суэцкого канала. На практике имперские силы всегда превышали этот лимит и раздулись до огромных количеств во время Второй Мировой войны. Так и сэр Майлз Лампсон был понижен в должности с верховного комиссара до посла в 1936 г., но министр иностранных дел Энтони Иден говорил ему, чтобы тот воспринимал новую роль «фактически, пусть и не по внешним проявлениям»[2717], как столь же эффективную.
Не имея ничего против, Лампсон продолжал господствовать на земле у Нила в духе лорда Кромера. «Юнион Джек» и дальше реял над резиденцией, Лампсон путешествовал по стране на специальном поезде, ездил по Каиру на «Роллс-Ройсе», перед которым следовали два мотоциклиста со свистками. Он считал себя слишком высокопоставленным, чтобы носить при себе наличные деньги, и содержал «исключительно грандиозное учреждение». У него даже имелся клерк, который вел учет застреленной им дичи.
Лампсон был без ума от кровавого спорта, стрелял по коршунам над полем для гольфа, а заодно и по уткам в дельте. Он забавлял свой напряженно работающий персонал словами: «Я люблю лысух. Их так легко убивать!»[2718] Это был крупный мужчина с носом картошкой, стремительный, горячий. Он часто раздражался и впадал в гнев. Лампсон пугал и издевался над египетскими политиками, читал лекции королю. Фарук прозвал его «Профессором» и «Буйволом». Лампсон называл Фарука мальчиком и говорил, что его величество «становится настоящим озорником»[2719].
Он имел в виду, что монарх являлся гротескным сластолюбцем, который, как римский император Гелиогабал, «забылся в самых больших удовольствиях с ничем не управляемой яростью»[2720].
Фарук был гурманом, распутником, клептоманом, торговцем наркотиками и фигляром. Он окружил себя камарильей нигерийских лакеев и подхалимов, итальянскими приживалами и лизоблюдами, сутенерами из Леванта. Он мог жестоко пошутить. Король продавал титулы и покупал модные машины, на которых ездил на огромной скорости. Он был неутолимым коллекционером и собирал все от пресс-папье до порнографии, от яиц Фаберже до наклеек на спичечные коробки, от часов с кукушкой до картин с изображением совокупляющихся слонов.
А заодно Фарук любил собирать ключи от комнат достигших брачного возраста молодых женщин. Он выкидывал такие номера в сексуальной жизни, что вызывал скандалы даже в городе, имеющем международную репутацию обители порока. (Во время войны на одном каирском борделе висела надпись: «Здесь говорят на эсперанто»)[2721].
Фарук был рабом капризов и сопротивлялся всем формам контроля. В феврале 1942 г. он пытался бросить вызов самому Лампсону как раз в тот момент, когда немецкие танки шли по Ливийской (Западной) пустыне, а толпы в Каире кричали: «Вперед, Роммель! Да здравствует Роммель!»[2722]
Шутники говорили, что единственное, что может задержать Роммеля — это медленное обслуживание в гостинице «Шефердс».
Посол потребовал, чтобы король пригласил пробритански настроенного Мустафу Нахаса, лидера «Вафд», для формирования правительства. Когда Фарук начал тянуть время, Лампсон окружил дворец Абдин войсками, танками и бронемашинами, после чего ворвался внутрь с текстом заявления об отречении от престола, предлагая Фаруку его подписать. По злорадному сообщению Лампсона, король «почти трагически, без какой-либо предыдущей бравады попросил меня дать ему еще один шанс»[2723].
Посол неохотно согласился, убежденный, что «у нас на троне — подлец», который воспользуется любой возможностью, чтобы «воткнуть нам нож в спину»[2724].
То была очень проницательная оценка. Фарук фантазировал о том, как застрелит Лампсона и выгонит британцев. Горечь унижения портила ему жизнь и, судя по всему, привела к мании преследования.
Несмотря на строгую цензуру, переворот во дворце нельзя было долго держать в тайне. Новости о нем особенно разъярили египетских солдат. Генерал Мохаммед Нагиб предложил подать в отставку, поскольку ему было стыдно носить эту форму. Насер думал, что армия опозорена тем, что не смогла вмешаться. «Если бы она посмела, то англичане отступили бы, как гомосексуалисты»[2725]. Он и другие молодые офицеры начали замышлять месть. То же самое делали политики, писатели, студенты, рабочие и националисты всех сортов, когда сняли военные ограничения. Их вдохновляли учения от ислама до марксизма, они агитировали за радикальные программы. Наиболее воинственные устраивали массовые демонстрации, которые приводили к кровавым столкновениям с полицией и войсками. Террористы убивали египетских коллаборационистов и бросали бомбы в британские казармы и клубы. За беспорядками стояло общее требование завершить вывод всех иностранных военнослужащих, без чего независимость — обман и притворство.
Бевин хотел равного альянса и надеялся на аренду базы в Суэцком канале. В начале 1946 г. в виде залога своих добрых намерений он отозвал Лампсона (который теперь стал лордом Киллираном). Прощальным выстрелом посла стали заверения Министерства иностранных дел (эхо Кромера) в том, что египтяне во многом похожи на детей: «Им нужна справедливая и помогающая рука, чтобы их направлять».
То, что Киллиран руку убрал, обрадовало многих в Египте, но больше всех — монарха. Однако другие думали, что новый посол просто проводил старую «колониальную политику руками в шелковых перчатках»[2726].
