Британцы воспевали прелести Цейлона. Все перспективы радовали (и только человек был порочен) в том, что епископ Хебер назвал одним из красивейших мест во вселенной. Покидая эту «дорогую колонию», Раднадипу (Остров Драгоценных Камней), губернатор Стюарт Макензи сожалел о своем переводе на Корфу — «такой же голый остров, как Итака при Улиссе»[2520]. Прибыв в Галле, сэр Эмерсон Теннент, высокопоставленный чиновник, воспевал воду сапфирового голубого цвета, золотые пески, берег, усыпанный цветами, как драгоценными камнями[2521], а также зеленые, словно нефрит, джунгли, окружающие природное святилище страны — пик Адама.
Другие приезжавшие на остров люди восхищались необузданным богатством и буйством тропиков, цветочными гирляндами, окружающими белые с красными черепичными крышами дома в Коломбо, малиновыми коврами вьюнков, маленькими бананами, которые считались «райскими финиками»[2522]. Те, кто ехали на поезде в Канди, смотрели на захватывающие виды террасированных рисовых полей, пальмовые и бамбуковые рощи, покрытые лесами возвышенности, прорезанные скалистыми оврагами, серебристые ручьи и будто воздушные водопады. Не меньше очаровывали летающие по воздуху существа, словно украшенные драгоценными камнями: переливчатые пчелоеды, прозрачные, словно хрусталь, нектарницы, бронзовые дронго (индийские кукушки), лазурные зимородки с красными клювами и лапами, сияющие жуки-светляки, длиной три дюйма, и зеленые стрекозы, которые носятся над озерами на «крыльях, которые мигают, как кусочки изумруда, обрамленные золотом»[2523]. Если вкратце, то здесь наблюдалась «несравненная пышность красоты и романтики»[2524].
Но чем больше чужестранцев восхваляли гениальность этого места, тем большее количество местных жителей утверждало на него свои права. Примерно в 1850 г. один кандийский вождь печалился о судьбе своего края: «Страна порабощена — знать попадает в глубокую зависимость, религия подвергается неустанным атакам, открытым и тайным, наши правители ведут себя покровительственно»[2525]. Он и ему подобные не хотели делиться своим раем.
Конечно, в «раю» жили и комары, и змеи — не говоря уже про пиявок, клещей, скорпионов, многоножек, пауков, кусающихся мух и ядовитых гусениц. В 1930-е гг. от малярии умерло 100 000 человек за время одной эпидемии. Именно инфекция помогла уничтожить средневековое сингальское королевство, когда то находилось в золотом веке.
Однако историческое и природное великолепие, блеск и пышность Цейлона придавали движущую силу национальной гордости. Было невозможно игнорировать развалины дохристианского Тапробана, как греки и римляне называли этот удаленный мир. Они наделяли его мистической чистотой. Разрушенный город Анурадхапура, первая столица, был основан на век раньше покорения Римом Италии. Он представлял собой вызывающий благоговейный трепет монумент исчезнувшего величия. Руины занимали площадь, в два раза превышающую по размеру викторианский Лондон. В 1890 г. Эдвард Карпентер, посетивший этот древний город, сказал, что у него создалось впечатление, «будто Лондон снова превратился в дикую местность»[2526]. Растительность победила камни, корни пробивались сквозь них, все было завешано лианами и похоронено под подлеском. Однако можно было увидеть поразительное количество разбросанных тут и там цоколей, постаментов, мостовых, резервуаров, больших сосудов для охлаждения вина, ступеней, павильонов, лунных камней, колонн с надписью, благородных статуй, а также вырезанных изображений обезьян, лошадей, гусей, змей, драконов, демонов и других существ. Там были огромные блоки гранита, некоторые выдолбленные (для купания слонов), остатки кирпичных буддийских гробниц, уступающих по размеру только пирамидам.
Британские археологи много сделали, чтобы отрыть эти мертвые свидетельства исчезнувшей цивилизации. Они исследовали и другие производящие впечатление достопримечательности — например, дворец-крепость на гнейсе в Сигирийе и болотистую метрополию Поланнарува, где ванна князя наполнялась из пастей каменных крокодилов. Некоторые из самых лучших артефактов сохранены в Музее Коломбо, созданном на итальянский манер и открытом губернатором сэром Уильямом Грегори в 1872 г. (По приказу губернатора Фиджи он послужил моделью для нового Дома правительства в Суве).
Культурные реликвии возбуждали политические устремления. Старый патриот Поннамбалам Аруначалам написал в дневнике в 1903 г.: «Много думал о печальном положении нашей страны и о том, как славно было бы для Цейлона посоперничать с другими и превзойти свое великое прошлое»[2527]. Молодой лидер националистов и будущий премьер-министр С.У.Р.Д. Бандаранаике посетил разрушенные города Цейлона и сказал, что жители острова теперь напоминают животных в зоопарке, посаженных в клетки и не осознающих свое положение пленных. «Неправильно, — объявил он, — что порабощенная нация населяет то же место, что их предки населяли в силе и славе»[2528].
Важно то, что предки Бандаранаике были одними из самых известных союзников британцев. Сэр Эмерсон Теннент говорил о его верном деде, как о «благородном представителе местной расы». А отец С.У.Р.Д. Бандаранаике с гордостью повторял этот покровительственный панегирик. Это был сэр Соломон Бандаранаике — богатый патриций, который стал в большей степени англичанином, чем англичане. Он принял англиканскую веру, английскую манеру одеваться, с таким же энтузиазмом относился к лошадям и собакам, превосходил англичан в снобизме. Этот человек выразил симпатию представительнице своего клана, которая отказалась принимать Неру, потому что не ест с кули. И он соглашался с критиком, который сказал: «Колониальное общество Цейлона было мещанством в самом худшем варианте»[2529].
Сэр Соломон превзошел британцев в преданности их монархии. В его автобиографии, опубликованной в 1929 г., когда ему было шестьдесят семь лет, в мельчайших деталях рассказывается о знакомстве с особами королевской крови на протяжении жизни — обо всех отправленных приглашениях, всех банальностях, которыми обменивались, всех подаренных безделушках. Высшей точкой этой саги низкопоклонства и лести является рассказ о том, как Эдуард, принц Уэльский, подарил ему «красивую булавку для галстука»[2530]. Принц Уэльский выразил удовольствие оттого, что Бандаранаике еще носит запонки, которые его отец, король Георг V, подарил ему двадцать лет назад.
Сэр Соломон получил много других почестей и титулов. Как «маха мудальяр» («великий вождь»), он являлся стойким сторонником сменяющих друг друга губернаторов, полностью их поддерживая. Этот человек даже назвал сына в честь одного из них (Уэста Риджуэя, который стал крестным отцом мальчика) и часто посещал Куин-хауз — резиденцию с колоннами и верандой в старом голландском форте в Коломбо. Другие образованные цейлонцы понятно считали семью Бандаранаике (или Бандерлогов, как они сами иногда называли себя, выражая почтение Киплингу) «лакеями британцев и подхалимами губернаторского двора»[2531].
Но элита также выбирала путь сотрудничества, если и не раболепства и низкопоклонничества. Их дети учились в школах вроде Тринити-колледж в Канди, где учеников наказывали, если они не говорили по-английски. Как писал один из них, там учили «копировать манеры чужестранцев. Так древних британцев романизировали при Агриколе. Этот процесс они считали цивилизацией, когда на самом деле это — рабство»[2532].
