Идея нормирования состояла в том, чтобы подавать дичь в немясные дни. Это был «остров грез»[2421], где для женщины казалось совершенно естественным отказаться от помощи в работе на войну, потому что она записалась для участия в теннисном турнире. То был анклав самодовольной инертности, которая суммировалась в малайском термине «тид-апа» («зачем волноваться!»)
Господствующая апатия часто объяснялась очень сильной влажностью. Киплинг говорил, что потеют даже растения, «было слышно, как испускали пот» папоротники[2422]. Но Дафф Купер, которого Черчилль отправил в Сингапур министром-резидентом в 1941 г., приписывал подобную нездоровую ситуацию скорее иллюзии, чем лени и апатии. Как он сообщил, «кажется, что гражданское население спит комфортным сном, уверенное, что японцы не посмеют атаковать. Оно приобрело это ощущение ложной безопасности благодаря уводящим в сторону отчетам об их неприступной крепости, которые выдавала расслабившаяся и неэффективная военная разведка»[2423].
На самом деле сам Дафф Купер едва ли осознавал грядущий крах, который висел над островом. Его раздражала собственная относительная беспомощность. Он устраивал вечеринки, грубо и неприлично копируя препирающихся лидеров Сингапура. Однако Купер не очень ошибся насчет Брук-Пофэма («Старого горлопана»), которого считал «почти ку-ку, черт побери!»[2424]
Предположительно, главный маршал авиации первым выстрелил с самолета (в 1913 г.) Но сейчас он «сильно устал» (согласно дипломатичному выражению генерала Пауэлла) и «был не удел со времени обеда и дальше»[2425].
Дафф Купер с таким же пренебрежением относился к губернатору Стрейтс-Сеттльменте сэру Шентону Томасу, который являлся «рупором последнего человека, с которым разговаривал»[2426]. И снова это был справедливый вердикт. Другие считали, что компанейский Томас, любящий выпить и закусить с друзьями, «сангвиник до грани самодовольства»[2427], лучше всего подходит на должность директора подготовительной школы.
Губернатор Томас настаивал, что нужно получить соответствующие указания для проведения подготовительных мер на случай воздушной тревоги, чтобы не вызывать ненужного беспокойства. Поэтому он проследил, чтобы никакие сирены не звучали и не проводилось мер по светомаскировке. Это продолжалось и в ночь на 8 декабря, когда первые японские бомбардировщики ударили по Сингапуру.
Дафф Купер пережил еще одну вражескую бомбардировку через несколько недель — как раз когда собирался лететь домой. Его миссия в Сингапуре получила очень подходящее завершение — Купера отвели в «бомбоубежище, сделанное полностью из стекла»[2428].
«Принц Уэльский» и «Рипалс» точно также могли быть сделаны из фарфора, поскольку отправились на перехват японских транспортов без защиты истребителей против пикирующих бомбардировщиков и бомбардировщиков-торпедоносцев. Командующий «Подразделением "Z"» адмирал сэр Том Филипс был тщедушным, сварливым и любящим подраться моряком, которого Уинстон Черчилль прозвал «Воробей». Он имел так мало морского опыта, что другой адмирал, Эндрю Каннингхэм, сказал: Филипс едва ли отличит нос от кормы.
Более того, Филипс придерживался традиционной для военно-морского флота точки зрения (которую разделял и Черчилль) о том, что бронированные левиафаны легко справятся с механическими гарпиями. 10 декабря 1941 г. это мнение стоило ему жизни. Он приказал подать ему его лучшую шляпу, и вместе с ней и своим кораблем отправился на дно. Погибли свыше восьмисот моряков. Японским самолетам не помешали контролируемые радарами «пом-помы», известные, как «чикагские пианино». Они потопили оба больших судна. Их потеря стала самым большим шоком времен войны для Черчилля и наполнила Сингапур «ощущением полной катастрофы»[2429].
Это была «катастрофа гигантских пропорций», как писал один английский военнослужащий: «Мы чувствовали себя полностью открытыми для атаки»[2430]. Моральный дух упал, когда стало ясно, что быстрые и юркие «Мицубиси Зеро» способны превратить в фарш «зверинец» Королевских ВВС из «Буффало» («Буйволов»), «Вайлдбистов» («Антилоп гну») и «Уолрусов» («Моржей»). Эти громоздкие, неповоротливые и устаревшие самолеты, точно названные «летающими гробами», вскоре уступили контроль над малайскими небесами Японии.
Поэтому менее чем через неделю после начала войны на Востоке британцы были вынуждены защищать полуостров силами фактически одного рода войск. Их армия была плохо подготовлена и плохо оснащена для этой цели. В отличие от трех дивизий Ямашиты, которые обучились искусству быстрого маневрирования во время боев с китайцами, защитники имели малый боевой опыт. Многие из зеленых индийских военнослужащих никогда не видели танк, пока не встретились с японскими, которые строились боевым порядком против бронемашин «Роллс-Ройс» времен Первой Мировой войны — настоящих «музейных экспонатов»[2431].
У британцев было много другого моторного транспорта, но он заставлял их держаться дорог, которые шли сквозь каучуковые поместья, банановые плантации и пальмовые рощи рядом с горным хребтом, поросшим джунглями. Японцы путешествовали налегке, ездили на велосипедах (а если протыкали шины, то двигались и на ободе колеса), носили парусиновую обувь (она не становилась тяжелой при промокании во время муссонов, как английские сапоги). Так завоеватели постоянно обходили по флангам своих разбросанных по территории противников, которые неорганизованно отступали. Как едко заметил один офицер, руководивший отступлением, его задачей было беспокоиться о бегстве.
Кроме 2-го Аргиллского и Сазерлендского хайлендского полка, которые имели опыт военных действий в дикой местности, британские и имперские подразделения просто не могли остановить наступление. Как сказал один австралийский артиллерист, «в сравнении с японскими ветеранами, мы были младенцами»[2432].
Контраст между лидерами тоже оказался заметен. Жестокий Ямашита установил «дисциплину, столь же суровую, как осенний мороз»[2433]. Он завоевал прозвище «Малайский Тигр». Британский командующий генерал Артур Персиваль никогда так и не смог должным образом взять под контроль своих подчиненных, которые называли его «Сингапурским Кроликом»[2434]. И в самом деле, его выступающие зубы, покатый подбородок, будто виноватая улыбка, маленькие усы, высокий нервный смех не давали правильного представления о характере. Ведь генерал был и умным, и смелым человеком. Но в отличие от крепкого, грубого и нескладного Ямашиты, который считал, что японцы, ведущие свое происхождение от богов, должны нанести поражение европейцам, ведущим происхождение от обезьян, он был болезненно скромен и удручающе нерешителен. Его призывы к народному сопротивлению скорее приводили в смущение, чем вдохновляли.
Персиваль не являлся яркой личностью, у него не было убежденности и динамизма, поэтому он не смог стимулировать и побуждать к действию Сингапур. Командующий не контролировал упрямых генералов, которые ему подчинялись — например, австралийца Гордона Беннетта. Последний, как говорили, всегда был готов к драке, держался вызывающе и искал повода к ссоре.
Артур Персиваль ничего не сделал со стопками памфлетов о противотанковой обороне, которые нашли нераспечатанными в шкафу у него в штабе — форте Каннинг, прозванном «Замок Неразберихи». Он выступал против подготовки малайцев и китайцев для ведения партизанских операций, поскольку «план, признающий возможность проникновения противника, имел бы ужасающий психологический эффект, отражающийся на восточном разуме»[2435]. Командующий разделял стандартную британскую точку зрения, считая, что малайцы не обладают никакими «боевыми качествами, необходимыми для ведения войны»[2436], а из тамилов не получатся солдаты[2437].
