В дальнейшем власти сделали одно исправление в инструкциях для британской пехоты. Они вычеркнули требование «приближаться к противнику, чего бы это ни стоило»[1684].
К 1917 г. четыре канадские дивизии, которые теперь впервые сражались вместе, приобрели опыт, чтобы добиться своей исторической победы у горной гряды Вими с малыми потерями. Это сражение, несмотря на все значение, которое ему в дальнейшем приписывалось, на самом деле являлось просто частью британского отвлекающего маневра. Следовало помочь крупному французскому наступлению против «линии Гинденбурга». Но оно произошло в крайне важный момент, через три дня после того, как США вступили в войну и за неделю до того, как Ленин прибыл на Финляндский вокзал в Петрограде.
Поскольку американцам требовалось много месяцев на мобилизацию, а поражение России быстро высвободило 1,5 миллиона немцев для сражения на Западном фронте, положение союзников оказалось очень опасным. Более того, горная гряда Вими-Ридж была важна, поскольку доминировала над равниной Фландрии. Как сказал один обозреватель, с ее верха, достигавшего 450 футов, «можно было увидеть больше военных действий, чем с любого другого места во Франции»[1685].
Горная гряда представляла собой крепость, которая могла очень долго стоять. «Если смотреть снаружи, то это только большая гора, — писал майор Линн. — Но она полна галерей и камер, как поле полно кротов». Он отмечал: Тацит рассказывал, как германцы, сражаясь против Рима, «строили убежища в мелу». Так они поступали и теперь[1686]. Горная гряда была прорезана траншеями, туннелями, глубокими бункерами, бетонными долговременными огневыми сооружениями и замаскированными пулеметными гнездами. Все это защищалось поясами колючей проволоки шириной в сорок ярдов. Гряда стала немецким Гибралтаром. Для ее захвата канадцы разработали тактику, которая, в конечном счете, помогла выиграть битву.
Они изучали французские методы и тренировались на копии поля брани, подготовленном на основании данных разведки и фотографий с воздуха, полученных дорогой ценой. Канадцы собрали большое количество припасов, и продуктов питания, и амуниции, построили двадцать пять миль новой дороги, двадцать миль трамвайных путей и четыре мили туннелей для транспортировки людей, оснащения и припасов на фронт. Он был связан с тылом восьмьюдесятью семью милями телефонного кабеля.
Они организовали обстрел общим весом 50 000 тонн, который разбил немецкие укрепления, обрезал проволоку и уничтожил большую часть скрытых германских батарей, точное месторасположение которых было определено с помощью новой звукоулавливающей аппаратуры. На рассвете второго дня Пасхи, в понедельник, взрывы мин слышались над оглушительным ревом почти тысячи орудий. Темную гряду окутало разноцветным дымом. Затем, когда канадцы перебрались через вершину, она осветилась золотым дождем. Это немцы выпускали осветительные ракеты янтарного цвета, которые взрывались и рассыпались на множество искр и звезд. Так они хотели привлечь поддержку собственной артиллерии.
Армия доминиона не тащила никаких тяжелых вещмешков или даже шинелей, и, несмотря на снег, продвигалась вперед на сто ярдов каждые три минуты. На канадцев катился огневой вал. Снаряды разрывали землю перед ними, словно гигантский трал. Тяжелые пулеметные пули ложились так густо, что превращали куски колючей проволоки в единые куски металла. Под этим «куполом из свинца»[1687], «единым потолком звука», петляющие и пригибающиеся канадцы, казалось, исполняли какой-то сумасшедший жуткий танец[1688].
Они перебрались через первую траншею противника, даже не поняв, что это траншея. Обнаружился лишь хаос воронок. Канадцы неслись сквозь сильные порывы ветра, под дождем со снегом, через полосы огня. Атакующие искали прикрытия и проникали маленькими специализированными группами, каждый солдат был сам себе генералом. Они бомбили окопы и землянки, брали серых, оглушенных и ничего не соображающих пленных и обходили по флангам немецкие опорные пункты. Оттуда защитники выползали после того, как прошла первая волна. Но столько канадцев получили пули в спину, что вода в воронках из-под снарядов покраснела от крови.
Однако атакующие, понимая, что у них все получилось «поразительно и прекрасно»[1689], радовались и испытывали восторг от незнакомого чувства победы. Казалось, что даже раненые пребывают в эйфории. Один солдат, которому отстрелили обе ноги, пытался тащить себя вперед при помощи винтовки: «Можно было подумать, что он сидит в каноэ и пытается грести винтовкой, будто веслом»[1690].
Через два часа первые канадцы поднялись на гребень горной гряды Вими-Ридж, потом за ними последовали бригады поддержки. В середине утра сами небеса засветились, словно бы празднуя их триумф, потому что внезапно небо очистилось и солнце осветило разгромленную местность, утыканную воронками, словно оспинами. Группы солдат стояли, наслаждаясь панорамой, офицеры размахивали своими тросточками, а противник тем временем подал сигнал к отступлению.
Возбуждение казалось ощутимым. «На несколько минут артиллерийский огонь почти прекратился с обеих сторон. Наступила полная тишина, словно мы все попади в какую-то страну чудес, — писал один из свидетелей. — Казалось, что сама битва затаила дыхание»[1691].
После передышки канадцы закрепились на гряде с помощью новых газометов Ливенса, которые могли выстреливать пятидесятифунтовыми барабанами с ипритом на расстояние до полумили. Но танки были очень громоздкими, а кавалерия слишком уязвимой, чтобы добиться прорыва. В долине Арраса немцы снова укрепились, опять положение показалось безвыходным. Однако во время атаки было захвачено больше орудий, пленных и территории, чем во время любого другого британского наступления на Западном фронте. Канадские добровольцы — старатели из Клондайка, скотоводы из Альберты, фермеры, выращивающие пшеницу в Саскачеване, магазинные клерки из Манитобы, бизнесмены из Онтарио, разнорабочие из Квебека, лесорубы, сталепрокатчики и рыбаки из приморских провинций, — показали себя равными любым солдатам, сражавшимся за союзников. На самом деле, как говорил Ллойд-Джордж, оставшуюся часть войны они использовались, как «штурмовые войска, чтобы возглавить атаку в одном великом сражении за другим»[1692].
Они оставались вместе (несмотря на попытки Хейга использовать канадский корпус по частям) под командованием канадца — сэра Артура Кури. Он был неуклюжим, нескладным и некрасивым, а также не пользовался популярностью. Однажды он приветствовал выживших из пострадавшего подразделения словами: «Вот такими я люблю вас видеть — все в грязи и крови»[1693].
Но Кури бережно относился к их жизням и вел к успеху. Канадские достижения превратили Бордена из удаленного вспомогательного лица, который полагался на газеты для получения информации о войне, в полноценного союзника, имеющего место в имперской военном кабинете. Этот орган признал принцип, который Борден сформулировал в 1917 г.: доминионы являлись «автономными нациями имперского Содружества». Это крайне важная перемена в статусе и названии отражала путь, на который встала Канада, как и другие доминионы — «путь полностью самостоятельного государства»[1694].
Клише Бордена повторялось во многих формах, потому что суммировало общую точку зрения. Уже в 1915 г. канадцы могли слышать «новую песню рождения в честь своей страны, наполняющую небо»[1695]. Через год кузен Бурассы, капитан Толбот Папино, осудил его за его антиимпериалистические взгляды и сказал: «Истинный националист почувствовал бы, что в агонии потерь в Бельгии и Франции Канада испытывает родовые муки рождения единой нации»[1696].
