В комнате воцарилось молчание. Ханна не могла поднять глаз на Хамфри. Видела лишь его руки, безвольно повисшие на деревянных ручках кресла, будто тот лишился чувств. Никто не смотрел в его сторону, не считая миссис Дрейтон, а в ее взгляде не просматривалось даже намека на жалость.

И хотя телом Хамфри обмяк, мускулы на его лице напряглись, глаза округлились, а челюсти стиснулись, кривя рот в гримасе. С лица схлынули все краски.

Ханна с трудом осознавала услышанное. Пятьдесят тысяч фунтов! Целое состояние. Нет, нет, в это невозможно поверить. В растерянности глядя на мужчину напротив, она вдруг поняла, что хоть и желала справедливости, но предпочла бы, чтобы та восторжествовала каким-нибудь другим способом. Разоблачение – да, и даже непременно, но ей совсем не хотелось, чтобы Хамфри обчистили до нитки его дядя и женщина, которая сейчас удовлетворенно сидит рядом с ней. Ханна почувствовала, что вот-вот свалится в обморок. Она словно со стороны услышала, как тихий голосок произнес:

– Можно стакан воды?

Ее рука указала на графин со стаканами возле поверенного. Потом Ханна осознала, что миссис Дрейтон поднесла стакан к её рту, и сделала глоток, пока адвокат вещал:

– Джентльмены, на этом можно закончить. В любом случае главное дело на сегодня, полагаю, уже завершено. – Он многозначительно повторил: – Полагаю.

– Вдохни поглубже несколько раз.

Ханна подчинилась.

Когда волна дурноты отступила, она заметила, что все мужчины, кроме Хамфри, покинули комнату. Тот все еще сидел и очень странно смотрел на жену. Он выглядел не столько потрясенным, сколько озадаченным. Наконец он выпрямился и заговорил:

– Почему вы так со мной поступили, тетя?

Миссис Дрейтон помедлила несколько секунд.

– Я могу ответить твоими же словами: а почему ты так с нами поступил? Держал нас за дураков, а сам все это время врал, выманивал деньги и безо всяких угрызений совести порочил собственную жену, выставляя ее взбалмошной транжирой и потаскухой. И не вздумай напоминать, что поначалу мы сами ее не приняли. Да, так и было, но познакомься мы поближе, наверняка поменяли бы о ней мнение. Уверена, что поменяли бы, при том, что мне теперь известно. И совершенно ясно, что мы никогда не стали бы так презирать и ненавидеть эту девушку, если бы ты каждую неделю не расписывал, какая она эгоистичная, требовательная, распутная и сумасбродная. Ты всячески внушал нам, что готов с ней развестись, если мы позволим. И ты еще спрашиваешь, почему мы так с тобой поступили? Да меня в дрожь бросает при мысли, что ты мог бы унаследовать значительное состояние – да, огромное состояние, потому что муж возлагал на тебя большие надежды. Временами у меня возникали сомнения, но он их подавлял, и, повторяю, меня в дрожь бросает при мысли, что лишь один-единственный утренний звонок в субботу раскрыл твою ложь, помог выяснить, что ты, презренный негодяй, уже три года как спелся с незаконнорожденной дочерью моей экономки. Скорее всего, это для тебя сюрприз, что женщина, которая родила тебе незаконных детей, и сама родилась вне брака. Твоя драгоценная миссис Беггс, как я обнаружила, годами меня обкрадывала, в то время как ты без конца убеждал нас, какое она сокровище: она набивала сумки запасами из моей кладовой, чтобы помочь тебе содержать вторую семью. К сожалению, я никогда не вникала в ведение хозяйства, а просто оплачивала счета, но порой все же задумывалась: неужели прокорм трех человек так дорого обходится? В любом случае теперь ты можешь отправляться вслед за старой воровкой, ее дочерью и своими незаконнорожденными отпрысками. И последнее: я не желаю тебя больше видеть ни при каких обстоятельствах. Ты меня понял, Хамфри?

– Нет, я вас не понял и никогда не пойму. – Он вскочил на ноги. Вся вялость, растерянность и даже испуганный взгляд исчезли, когда, нависая над миссис Дрейтон, Хамфри заорал: – Мне ясно одно! И с этим я пойду в суд! Вы воспитали меня с мыслью, что я стану вашим наследником, а теперь вычеркнули меня из завещания просто потому, что я забочусь о единственной женщине, которую в своей жизни любил. Интересно, каким предстанет доброе имя моего дядюшки, да и ваше тоже, в связи с вашими архаичными предрассудками о разводе, расставании и вечной преданности, если все это станет достоянием газет? Что будет, если я поделюсь с прессой своей версией этой истории? Жила-была женщина, брошенная мужем – вашим садовником, которого вы обманом заставили на ней жениться, лишь бы держать ее подальше от меня. И когда я обнаружил ее без средств к существованию годы спустя, после того как нас разлучили, что я сделал? Стал присматривать за ней. И только – всего лишь присматривать, потому что к тому времени я уже был женат. Если бы эту историю вы просто от кого-то услышали, на чью бы сторону встали, а? Это абсолютно несправедливо. А она, – Хамфри простер руку и ткнул пальцем в Ханну, – она тоже не без греха; уж поверьте, если бы вы только знали…

Миссис Дрейтон потянулась к сонетке. И, когда вошла сиделка, сказала:

– Пожалуйста, проследите, чтобы мистер Дрейтон ушел, сестра, и я больше не желаю его принимать. Вы запомните?

Медсестра промолчала, но выразительно посмотрела на высокого мужчину, чье лицо из бледного превратилось в пунцовое.

Хамфри повернулся к тетушке и произнес:

– Со мной еще не покончено. Не покончено. Вас поджидает сюрприз, вы еще услышите обо мне!

Миссис Дрейтон ничего не ответила, лишь наблюдала, как Хамфри попятился на три шага назад, бросил на нее выразительный взгляд, резко развернулся, чуть не сбив с ног медсестру, и покинул комнату.

Ханна сидела, вжавшись в угол дивана. Ее глаза были закрыты, а рукой она обхватила подбородок, будто не позволяя тому трястись.

Пожилая дама заговорила не сразу. Причем обратилась не к Ханне, а к снова ответившей на звонок сиделке.

– Не могли бы вы принести поднос с чаем, пожалуйста? – попросила она.

– Конечно. Конечно, миссис Дрейтон.

Потом миссис Дрейтон накрыла ладонью руку Ханны и тихо спросила:

– Ты его жалеешь?

Ханна распахнула глаза, с минуту раздумывая над ответом.

– В каком-то смысле да, но... только отчасти.

– Вот и я так же: только отчасти. Разумеется, если бы я оставила его без всяких средств к существованию, был бы другой разговор, но у него хорошая работа и есть собственное жилье, так что теперь, раз уж ты оттуда съезжаешь, дорогая, он, вероятно, приведет туда свою новую семью.

«Дом: нужно вернуться и забрать кое-какие оставшиеся вещи. Пишущую машинку, маленький стул, купленный у старьевщика…»

Будто читая мысли Ханны, миссис Дрейтон произнесла:

– Пожалуй, лучше всего тебе будет какое-то время с ним не видеться. Хамфри, я бы сказала, в опасном настроении… Но ты ведь про меня не забудешь, правда?

– О, конечно же, не забуду, миссис Дрейтон. Я буду навещать вас так часто, как вы захотите. И, кстати, могу прямо сейчас дать свой новый адрес. – Ханна открыла сумочку и достала листок бумаги, на котором написала адрес и телефон Дэвида. Потом добавила: – Никогда не привыкну к мысли, что мне завещаны все эти деньги, миссис Дрейтон. Я считаю невозможным их принять. Вчера у меня не было ни гроша, а теперь...

– Поверь мне, ты заслужила каждый пенни, дорогая. А теперь давай-ка выпей чаю и возвращайся как можно скорее. Я буду с нетерпением ждать вестей, что ты без происшествий выехала из его дома.

Десять минут спустя Ханна прощалась с пожилой дамой; прижавшись губами к бледной морщинистой щеке и почувствовав, как миссис Дрейтон ее обнимает, Ханна не смогла сдержать слез. Больше женщины не обменялись ни словом, лишь долгим взглядом скрепили свою растущую дружбу.

* * *

Водитель такси забрал у Ханны коробку с книгами и еще одну с бумагами и положил в багажник. Потом подхватил пишущую машинку с сиденья вращающегося стула, и вдруг кто-то рявкнул:

– Да что ты такое делаешь?

Таксист удивленно развернулся и объяснил:

– Гружу вещи в багажник по просьбе пассажира.