Когда наверху хлопнула дверь спальни Ханны, Хамфри посмотрел наверх, и в его голове промелькнула странная мысль: все его будущее сейчас зависит от неё.

Дэвид ждал на станции Тоттенхэм-корт-роуд и, завидев Ханну, поспешил к ней, но не стал ничего говорить, пока они не вышли на улицу, где он, крепко прижимая к себе ее руку, тихо спросил:

– Это ты?

– Отчасти.

– Но я не хочу только часть тебя; и знаешь, что? У нас в запасе всего два часа. До смешного мало.

Ханна слегка высвободила руку.

– Что ж, тогда давай не портить их с самого начала.

– О, дорогая. Расскажи, чем без меня занималась.

– В понедельник снова ездила к Джейни. Веришь-нет, она уже была на ногах.

– Нет!

– Да-да.

– Ну, я не слишком удивлен. Мой метод работает.

– Не спорю, в её случае твой метод действительно сработал, и в понедельник утром сестра заставила Эдди, пока тот не ушел в лавку, снова все проделать, как ты учил. Воспользовавшись оказией, мы поговорили, и она высказала свое мнение о тебе.

– И?

– Что – и?

– Не прикидывайся. Что она сказала?

– О, она сочла тебя хорошим, честным.

Дэвид снова прижал руку Ханны к себе.

– А во вторник что ты делала?

– Во вторник… Ну, ходила в Британскую библиотеку.

– И чем там занималась?

– Изучала, как писали для детей в последние сто лет.

– Хм, Джилли будет очень интересно об этом послушать, – с улыбкой сказал Дэвид. – Кстати, он в восторге от твоей книги.

– Правда?

– И он попросит Олли Свинберна нарисовать обложку. Олли – чудесный детский иллюстратор. Тебе предстоит многое обсудить с Джилли в твой следующий визит к нему.

– Не могу поверить.

– Однако ж, это правда. Сказка продолжается.

– Да, – зачарованно вздохнула Ханна и более трезвым голосом добавила: – Сказка. Вот на что это похоже – на небылицу, вымысел.

Дэвид со столь же рассудительной интонацией возразил:

– Но на самом деле это не сказка, Ханна, только не для меня. Все происходящее – часть реальности; и я так долго ждал тебя. Смотри-ка! – Он вытянул руку ладонью к небу. – Начинается дождь, побежали!

И, как двое детей, они помчались, пока не достигли железной лестницы, по ступеням которой барабанили капли дождя. Дэвид устремился к двери, нашаривая в кармане ключ.

Дверь открылась, и Питер поприветствовал их:

– Божечки! Я думал, это лодыри, сэр.

Когда Питер помогал Ханне снимать жакет, она, смеясь, спросила:

– Что за лодыри?

– Приставы, мэм. Бывало, заявятся и ну гнать из дома каких-нибудь бедолаг.

– Но это ведь и сейчас случается, да? Приставы и сейчас выселяют людей?

Питер тем же серьезным тоном ответил:

– Да, мэм, боюсь, что такое случается сплошь и рядом даже в наше время.

– Все готово? – перебил его Дэвид.

– Да, сэр, все готово и ждет вас, с пылу, с жару.

– Вы приготовили ужин?

– Конечно, мэм. Ведь это особенный вечер.

– Старый дурень, – покачал головой Дэвид. – У него сегодня выходной, но он настоял, что вернется и приготовит ужин. Хотя я ему говорил, что мы не захотим ужинать, верно?

– Нет-нет, я не прочь поужинать. Весь день маковой росинки во рту не было, берегла аппетит для вечера. Правда-правда, – теперь Ханна кивала Дэвиду, – я не завтракала, а на обед съела лишь яйцо-пашот.

– Боже! Что ж, мэм, тогда начнем с паштета. Подам через минуту.

Паштет был восхитителен. Рулетики из камбалы в соусе таяли во рту, как и плечо барашка с гарниром, а десерт «фрукты дурака»[3] превзошел всех своих собратьев, которых Ханне прежде доводилось пробовать. На самом деле, весь ужин показался ей невероятно вкусным, и она так и сказала, а Питер выразил свое удовольствие, пообещав:

– Я буду готовить для вас в любое время, мэм, в любое время.

Немного погодя, за кофе, Ханна вздохнула:

– Нет, это не сказка, ведь в сказках обычно бывает счастливый конец. Это мечта, и если у мечты есть конец, он редко счастливый.

– А у этой мечты он непременно будет хорошим. Я уже все решил и спланировал вот здесь, – Дэвид постучал себя по лбу. – Увидишь, все получится. Именно об этом я и хотел поговорить. Но давай сначала выпьем кофе.

Они выпили кофе, Ханна снова поблагодарила Питера, и старый слуга ушел наслаждаться выходным.

Ханна и Дэвид услышали щелчок закрываемой двери и откинулись на спинку дивана. Ханна сказала:

– Куда он пойдет в такое время? Уже почти девять… О, нет! Уже почти девять. Как быстро пролетело время!

– Точное наблюдение, поэтому иди сюда. – Дэвид привлек её к себе. – В ответ на твой первый вопрос: Питер отправился в свой клуб. Это заведение работает до последнего клиента. Питер как-то сказал, что клуб предназначен для одиноких слуг и денщиков, и со смехом добавил, будто членский билет дают только тому, кто может поклясться, что никогда не называл хозяина его христианским именем. И это не шутка, потому что сам он постоянно говорит «да, сэр». Не раз я пытался убедить его не обращаться ко мне «сэр» – он Питер, я Дэвид, по моему мнению, этого довольно, – но безуспешно. Полагаю, дело в привычке. Но все равно, пусть лучше у меня будет такой друг как он, чем любой другой из знакомых мне мужчин, а у меня обширный круг знакомств, как среди благородного сословия, так и среди простых людей. Но, – Дэвид обнял её, – хватит о Питере и его причудах. Давай поговорим о нас, Ханна?

Стиснутая Ханна тяжело задышала.

– Когда… я смогу говорить, давай.

– О, прости, любовь моя, прости. – Дэвид ослабил хватку, наклонился к Ханне и сказал: – Да, вот что ты для меня – моя любовь. Моя любовь. Не могу поверить. И не ищу ответа на вопрос, который постоянно занимает мой ум: неужели с нашей первой встречи прошла всего неделя? Значит, время не властно над чувствами: за секунду можно умереть от страха или ожить, как я, когда увидел тебя в первый раз. Пусть я никогда не смогу объяснить случившееся – как уже говорил, это и не нужно, – но мне хочется знать, каким будет наше будущее.

Ханна попыталась высвободиться из объятий Дэвида, но он снова притянул её к себе, на этот раз нежнее, и прошептал:

– Ханна, мы оба нашли кое-что очень редкое… по крайней мере, насколько я могу судить.

 Она помешкала с ответом, потому что Дэвид смотрел ей в глаза, и было трудно подобрать слова, способные выразить, что она в тот момент чувствовала. В разлуке она постоянно думала о нем и вскоре поняла, что не просто влюбилась в Дэвида, но по-настоящему любит его. Но разве не то же самое было у неё с Хамфри? Нет, сейчас все по-другому, она действительно любит этого мужчину. Все ровно так, как он и сказал: она стремится к нему, желает его и всегда будет в нем нуждаться. И от нее зависит, найдется ли Дэвиду место в её будущем или нет. Но Хамфри никуда не делся.

«Не говори этого! Не говори!» – взывал к ней разум, когда сквозь пелену мыслей пробился голос Дэвида:

– Что такое, дорогая? Что случилось? Я тебя расстроил?

Ханна закрыла глаза, чтобы не видеть его, и сказала:

– Ты никогда не сможешь меня расстроить, Дэвид, только если разлюбишь меня. И да, я тоже люблю тебя и тоже не понимаю, как это произошло. Только знаю, что ждала этого долго-долго.

– Значит, мы должны быть вместе навсегда.

Услышав решительные слова, Ханна распахнула глаза, покачала головой и воскликнула:

– Нет! Нет, я не могу. Мы не можем, Дэвид, быть вместе, не причинив боли другим людям, но мы можем встречаться.

– На стороне, ты имеешь в виду: по вечерам в четверг и по субботам, возможно, воскресеньям, пока Хамфри не изменит привычный распорядок.

– Да, пусть так. Именно это я и имела в виду, но послушай, послушай, – Ханна прижала палец к губам Дэвида, – я чувствую, с ним что-то происходит. В воскресенье Хамфри вернулся очень злой. Выходные у него прошли плохо: тетя и дядя постоянно брюзжали. Он жаловался на их узколобость и при этом сослался на их мнение, что хуже развода только убийство. Брак для стариков – это пожизненный союз, ни больше, ни меньше. И раздельное проживание следует за разводом в их списке смертных грехов.