– А сколько у тебя здесь комнат?
– Только вот эта, в которой мы сейчас сидим, и моя спальня.
– Что, в таком большом доме всего две комнаты?
– Ну, внизу склад, где хранятся книги моего работодателя, а наверху квартирка Питера, но там тоже только одна спальня.
– Как жаль, как жаль. Я вот ищу, где бы остановиться на пару дней.
– У тебя что, нет съемного жилья?
– Есть, конечно. Делю его еще с одним человеком, но он невыносим, просто невыносим.
Подслушивал ли Питер разговор, Ханна не знала, но в этот момент он вдруг появился в гостиной и, глядя на Дэвида, произнес:
– Уже пора, сэр. – Слуга указал на часы на каминной полке. – Вы обещали быть у мистера Джиллимена в половине пятого. Он прислал за вами машину.
Дэвид перевел изумленный взгляд с Питера на Ханну.
– Бог мой, я совсем забыл! А ты почему мне не напомнила?
– Я хотела, но в таких делах привыкла полагаться на Питера.
Тут она сообразила, что сболтнула лишнего – прозвучало, будто она здесь живет. Чтобы исправить ошибку, Ханна вскочила на ноги и пояснила:
– На работе, понимаете? Я работаю у мистера Джиллимена на полставки.
– Понятно, – кивнул Пилли. – Выходит, вы, как и я, просто зашли в гости.
– Да, зашла с сообщением от мистера Джиллимена, и меня пригласили выпить чаю, который, должна заметить, был просто изумительным. – Ханна кивнула Питеру, словно благодаря его за чай, и добавила: – Могу я забрать свои вещи и бумаги, за которыми пришла?
– Конечно.
Дэвид поднялся на ноги, и его движение заставило визитера переместиться на краешек стула.
Потом, склонив голову набок, Пилли проследил, как юная леди исчезла в дальней комнате, а затем взглянул Дэвиду в лицо:
– У тебя случайно не найдется пары… Ну, ты знаешь, – он подергал свои брюки, – чего-то в этом роде. Видишь ли… я… пока воздерживаюсь от посещения благотворительных магазинов… Понимаешь, это уже как клеймо, Дэвид. У меня имеется несколько костюмов, но все они… понимаешь… старые и слегка поношенные, а это задевает гордость… ну, когда выглядишь, словно какой-то…
– Ни слова больше, Пилли. – Дэвид повернулся к Питеру и тихо сказал: – Там есть серые брюки, пиджак, который к ним подходит и еще кое-какая одежда. Ты знаешь. Упакуй, пожалуйста, и положи в мою маленькую сумку. Полагаюсь на тебя.
– Да, конечно сэр, с радостью. – Питер улыбнулся пожилому человеку, и Пилли улыбнулся в ответ, вдобавок отдав честь.
В спальне Питер предостерег Ханну от вопросов, прижав палец к губам, потом отодвинул дверь встроенного гардероба, который тянулся вдоль стены, перебрал несколько брюк, висевших на вешалках, выбрал пару и бросил на кровать. Потом открыл другой отдел и просмотрел полдюжины висевших там пиджаков. Достав один, внимательно изучил воротничок и манжеты, прежде чем и его отправить на кровать. Затем быстро наклонился к полкам с обувью, схватил черные туфли и добавил к остальным вещам. Выдвинул третий ящик и вытащил пару рубашек. В конце концов с верхней полки слуга достал большую сумку, запихнул в неё отобранные вещи и направился к двери, опять-таки жестом велев Ханне оставаться на месте.
Ханна с изумлением смотрела вслед Питеру: все, что он проделал, заняло не больше пары минут. Тут она услышала мужской голос:
– О, спасибо, друг, это так щедро с твоей стороны, у тебя всегда был прекрасный вкус по крайней мере в отношении одежды. – Последовало короткое молчание, потом Пилли продолжил: – Это очень мило с твоей стороны, Дэвид, но это взаймы, всего лишь взаймы. Осталось всего четверо, а я поклялся пережить их всех и наконец вступить в свои права. Я ведь всегда тебе это говорил, правда?
– Конечно, Пилли, конечно. – Шутливым тоном Дэвид добавил: – И, отнюдь не желая им всем поскорее преставиться, я все же надеюсь, что тебе не придется долго ждать. – Тут он произнес, приглушив голос, так что Ханне пришлось напрячься, чтобы разобрать слова: – Если вдруг встретишь нашу знакомую леди, Пилли, я буду очень благодарен, если ты не скажешь ей, где я сейчас живу. Я тут, в общем-то, надолго не задержусь – со дня на день собираюсь переезжать, но тем не менее. Как я уже сказал, буду тебе очень благодарен.
– Мой дорогой мальчик, ни слова, ни единого слова… Что ж, не стану тебя задерживать. До свидания, мой друг.
– До свидания, Пилли, до свидания. Удачи тебе.
Услышав, как хлопнула входная дверь, Ханна перестала кусать губу. Гость ей, пожалуй, понравился, и она жалела его… но последние слова... Боже мой.
Дверь в спальню открылась, и на пороге вырос Дэвид.
– Теперь можешь выходить, – с серьезным лицом пригласил он.
Дэвид протянул ей руку и, пока вел обратно в гостиную, сказал:
– Ты сейчас познакомилась с человеком, который своим мерзким языком разрушил больше браков, чем дней в месяце.
А Питер, убирающий со стола, добавил:
– Будь на то моя воля, сэр, я бы на порог его не пустил, потому что он никогда не изменится. Он был натуральной отравой всю свою жизнь, и не было такого случая, чтобы он, покидая дом друга или врага, не оставив после себя лишь руины.
Когда Питер вышел из комнаты, унося поднос с чаем, Дэвид притянул Ханну на диван и улыбнулся.
– Знаешь, это даже смешно, но что касается скандалов, тут Пилли даст сто очков вперед любой бульварной газетенке. Люди боятся прогнать его, потому что он может распустить о них какую-то гадость, напомнить о проступках, которые все давно забыли, а если его впустить – ты видела, что происходит. Он прекрасно знал, что мы хотим от него избавиться, знал, что мы добры к нему, поскольку надеемся, что в этот раз он оставит нас в покое. Но нет, только не Пилли. Представь, когда-то он и вправду считался почетным гостем на загородных вечеринках.
– Я нечаянно услышала, о чем вы говорили. Ты действительно собираешься переезжать?
– Конечно, нет, и в мыслях не было. Но если Пилли снова встретит мою бывшую, я не уверен, что он сумеет промолчать о том, где я живу сейчас или где меня можно найти. Хотя это маловероятно – она собиралась подольше пожить во Франции и, судя по тому, что я слышал, намеревалась осесть там и завести конюшни. У неё три брата, а самый старший разведен и живет во Франции постоянно, так что, надеюсь, ее планы вполне осуществимы. – Он жестко улыбнулся и добавил: – Кстати, тот брак продлился меньше моего. И года не прошло, как они развелись. К этому приложила руку моя жена. Её братья были опасным трио, но думаю, без неё они не провернули бы и половины своих выходок.
Неожиданно придвинувшись к Ханне, Дэвид сказал:
– Да о чем я тут болтаю. У нас был такой чудесный разговор, а я тут перебираю то, что давно уже позабыл и не вспомнил бы, если бы не этот незваный гость. И это после того, как я столь странно отреагировал на твое волшебное предложение. Наверное, я удивил тебя, но позволь мне объяснить причины моей реакции немного позже.
Дэвид наклонился к ней и поцеловал. Потом, держа её за подбородок, прошептал:
– Не могу в это поверить. Ты здесь, со мной, и останешься здесь еще на двадцать четыре часа – нет, даже дольше! Я годами ждал того четверга, ждал, когда натикает без десяти одиннадцать.
Ханна рассмеялась:
– Ты даже время запомнил?
– Да, запомнил, потому что сидел в своей каморке, смотрел на часы и думал: без десяти одиннадцать, кофе уже готов. А потом услышал, как звонит колокольчик Джилли, и тут появилась ты – белокурая богиня в земном обличье.
Ханна серьезно спросила:
– Интересно, как долго ты будешь столь отчетливо помнить тот образ?
И Дэвид, тоже серьезно, ответил:
– Поверь моим словам, Ханна – я не забуду нашей встречи до конца своих дней, потому что за последнюю пару недель со мной произошло нечто жизненно важное, нечто чудесное. Я не думал, что способен на подобное переживание, потому что мой предыдущий брак и то, что я когда-то считал любовью, закончились катастрофой. Правда, мне повезло, что все завершилось относительно быстро. Но то, что я чувствую к тебе с самого первого дня – совсем иное, совсем новое. Я спрашиваю себя, что со мной творится, пытаюсь найти объяснение – но не нахожу. Разве что мной овладело то же чувство, которые испытывали Абеляр и Элоиза, Беатриче и Данте, и даже Эдуард Восьмой и миссис Симпсон. Да, та американка не была всеобщей любимицей, но разбудила в короле такую страсть, что его жизнь, по его же словам, без неё не имела смысла. Помнишь, как она выглядела? Она ведь никогда не была красавицей, просто элегантно смотрелась в дорогих нарядах, и все-таки ей удалось пробудить в Эдуарде такую любовь. А ты, Ханна, ты и элегантна, и прекрасна, и ты пробуждаешь во мне нечто, не поддающееся описанию. Наверное, те пары, те люди, которых я назвал, тоже изведали подобное. И память о них живет сквозь века, потому что все их деяния были совершены ради любви. Любви, которая не иссякла. Я чувствую то же самое к тебе. Ты... ты мне не веришь?
