— У него ж санитарной книжки нет, — с насмешкой в голосе сказала Галина.
— Галиночка, ну что ты в самом деле, — плаксиво забубнил Борис-Борисыч, — выходной же, кто у него санитарную книжку спрашивать будет?
Он осмотрел Гену вроде придирчиво, но бегло и спросил:
— Ты, случайно, дриспепсией не болен?
— Чё? — не понял Гена.
— Жидкий стул на нервной почве не беспокоит? — рявкнул дяхон.
— Не… — протянул свежий, с пылу с жару грузчик.
— Вот видишь, он здоров, — с видом победителя повернулся Борис-Борисыч к Галине Борисовне. — Давай, не жадничай, одолжи ослика покататься.
— Вы бы, дяденька, не обзывались, — Гена не на шутку обиделся. — Щас, небось, не крепостное право, мое желание тоже спрашивать полагается. А если обзываться будете — я ради вас и на унитаз не сяду, так ходить буду.
— А за деньги? — спросил дяхон.
— Конечно, — легко согласился Гена.
И после обеда он добросовестно выгрузил лотки с кулинарными изделиями, а потом двигал коробки, бочки и ящики, долбил лед и подметал крыльцо.
А потом настал момент реванша, потому что мебельный «Эдельвейс», продуктовый «Эделина» и упомянутый уже выше «Эдем», в котором продавалось все для ремонта и благоустройства жилища, суть одной конторой оказались. И часов в пять к Галине Борисовне позвонила Клавдия (с ударением над «и»), та самая, что так сурово отбрила Гену на первом этапе его поисков, и попросила Галю, чтобы та припрягла кого-нибудь из своихх мальчиков помочь унести домой пять банок акриловой краски, после рабочего дня, разумеется. Галина согласилась, причем сама вызвалась проводить до Клавдии мальчика. Мальчиком, естественно, являлся Гена. Галина подкатила к нему на мягких тапках и сказала:
— Ну, Гена, ты молодец. Считай, что сегодня ты набрал недельную норму очков.
Гена зарделся.
— Только давай-ка после работы ты еще поможешь одному человеку, — улыбнулась Галина Борисовна.
— А чё делать-то?
— Помочь слабой женщине тяжелые сумки донести. Бесплатно. Ты ведь не откажешь?
Ну и, разумеется, Гена не отказал. После семи вечера Галина взяла Гену под локоток и по темным улицам Зари, лишь кое-где подсвеченным одинокими галогеновыми фонарями, повела его на помощь слабой женщине.
Уже на подходах к магазину, где его так грубо обидели, Гена заподозрил неладное.
— Это мы куда? В «Эдем»? — спросил он провожатую.
— Да. А что такое? — Галина вздернула свои тонкие, профессионально подкрашенные бровки вверх.
— Да нет, ничего, — Гена нахмурился. — Все нормально.
Клавдия Гену узнала. И тоже нахмурилась.
— Так чё делать-то? — спросил Гена, когда дамы обменялись условными поцелуями.
— Вот эти банки унести… — кивнула на акриловую краску, стоявшую в коробке, негостеприимная Клавдия.
— Да? — удивился Гена, и далее слово в слово повторил для заведующей «Эдема» ее воскресную нравственную проповедь. У дам отвисли челюсти. И если подобная реакция для Галины была естественна — еще бы: привела помощника, а он совершенно незнакомой женщине такую руладу загнул, то Клавдия опухла от феноменальной памяти народного мстителя Гены Топтыгина.
— Гена, ты чего? — всплеснула руками Галина Борисовна, когда дышащая праведным гневом речь нового работника подошла к концу.
— А чё она… — буркнул Гена, понявший, что, пожалуй, слегка перегнул палку — ведь Клавдия, похоже, была лучшей подругой Галины.
В ответ на вопросительный взгляд подруги, Клавдия лишь пожала плечами:
— Суровые у тебя кадры, Галя. Поделишься?
А после добавила для Гены:
— Всё, квиты. Бери коробку.
Часов до одиннадцати Гена был в гостях у Клавдии, вместе с Галиной, конечно. Мужа у хозяйки не было, так что весь вечер Гена был в центре внимания. Пили пиво, ели пельмени, смотрели видик. В двенадцатом часу Гена, слегка пошатываясь от выпитого, стал собираться домой. Дамы встретили новость о семейном положении красавца-мужчины со странной грустью в глазах, но домой отпустили, и около часа ночи Гена, наконец, добрался до дверей Татьяны Константиновны. Еще полчаса он решал сложную этическую проблему: будить или не будить жену и тещу? В конце концов Гена пришел к выводу, что в том некондиционном состоянии, в котором сейчас находится, он доставит мало удовольствия своим возвращением как суровой маме, так и не выносящей пьяных Ане, и, устроившись на коврике под дверью, заснул.
Татьяна Константиновна в спешном порядке загнала его в горячую ванну, после налепила на мощную грудную клетку Гены весь перцовый пластырь, имевшийся в доме, поясницу велела обмотать своей шалью, а на ноги обалдевшему от такого внимания зятю были напялены шерстяные носки с горчицей. Потом этот стихийный перформанс был водворен в Аннушкину кровать и оставлен в состоянии покоя.
Анюта умчалась на работу на крыльях любви. Татьяна Константиновна — та просто упорхнула, освободившись от того камня на душе, с которым провела эту впервые за последние два десятилетия бессонную ночь.
А Гена в этот день на работу не пошел.
После Нового года молодые съехали от Татьяны Константиновны на свою квартиру. Сопровождалось сие некоторыми неприятными событиями, а именно: первого января Татьяна Константиновна пошла по подружкам, коих у нее было не очень много, но зато по всей Заре, а ее чада остались дома, что само по себе неприятным событием не было, но послужило косвенной причиной для оных. За каким-то чертом вдруг Гене для сушки волос понадобился фен. И этот фен сгорел прямо в руках нашего героя. Хотя, конечно, не сразу. Сначала фен просто не хотел работать. Гена помнил, что вчера, накануне праздника, теща совершенно спокойно им пользовалась. Он несколько раз пощелкал переключателем скоростей, но безрезультатно. Тогда он решил реанимировать скоропостижно почивший предмет бытовой техники, тем более, что в общаге он чинил девчонкам утюги, магнитофоны, те же самые фены и прочую электротехнику. Нет, он не был электриком, но на уровне интуиции и здравого смысла мог разобраться в устройстве того или иного нехитрого электроприспособления.
Но на сей раз то ли факир был пьян и фокус не удался, то ли фатум Гены решил, что достаточно уже Топтыгин пожил в комфортных условиях, пора уже ему двигать сюжет нашей истории, но починка не заладилась. После получаса копания в чреве фена Геннадий решил, что Лазарь воскрес, и вставил вилку в розетку. Раздался хлопок, ослепительная бело-голубая вспышка озарила лицо Гены, и удушающе завоняло пластмассой — фен «Rowenta» умер.
На этот звук в комнату вбежала Нюра, вся бледная. Гена уже выдернул вилку из сети и стоял посреди комнаты с мокрыми волосами, совершенно ошарашенный. Вид умершего фена Анюту не воодушевил, но делать было нечего. Фен был аккуратно уложен в свою коробку и оставлен на видном месте, дабы предъявить тело маме, как только она вернется.
Некоторое время молодые люди спокойно сидели и смотрели телевизор, поедая остатки новогоднего пиршества, но тут на Аннушку напал странный жор — такое с ней иногда случалось — и она решила немедленно, то есть сразу, здесь и сейчас, организовать оладушки. Тесто для оладушек в семье Абрамовых готовилось в маленьком кухонном комбайне не импортного, но достаточно качественного отечественного производства. И вот, когда в емкость, в коей обычно производился замес жидкого теста на оладьи и блины, были низвергнуты все необходимые для этого замеса ингредиенты, а сама емкость водружена на свое место, Анна нажала кнопку.
Аппарат нехорошим голосом взревел и моментально взбитая масса из яиц, молока, соли, сахара и муки взлетела к потолку, правда, не достигнув его на какие-то жалкие двадцать сантиметров. Один из ножей взбивательной системы неведомым образом вылетел из своего паза, пробил пластмассовый бок емкости и улетел в раковину, где вдребезги разбил большое фаянсовое блюдо. Нюра в панике нажала кнопку «выкл.» и тихо села на табурет.
На шум, естественно, прилетел Гена, протянул ноту «ля», произведя upgrade в виде второй буквы русского алфавита перед упомянутой выше нотой, и стал оглядывать молодую жену на предмет обнаружения каких-нибудь механических повреждений кожного покрова.
