(Человек однажды пытался меня убедить, что люди плотоядные. Я не стал над ним смеяться, несмотря на его коренные зубы, жалкую пару тупых резцов и такой длинный пищеварительный тракт, что мясо успевает испортиться, пока проходит по нему до конца. Будь у меня такое тело, я б предпочел быть травоядным.)

Вухер ответил обычным хмурым взглядом на мою миролюбивую плоскозубую улыбку.

– Дай-ка я угадаю, Лабрия. Со стаканом что-то не так.

Вухер – мой лучший друг на Татуине. Это приземистый, уродливый гуманоид с плохими манерами и не обладающий никакими человеческими добродетелями. Он ненавидит дроидов, а до всего остального ему, в общем-то, и дела нет. Он мне очень нравится. В его отвращении ко Вселенной есть особая духовно развитая чистота. Если бы я смог излечить его от жажды денег, он вполне мог бы обрести Благодать.

– Да, друг мой. Он перестал функционировать. Если бы ты мог починить его…

– Чем?

– Янтарной жидкостью, я предполагаю.

– Мерензанское золотое?

– По крайней мере, так написано на бутылке, – допустил я.

– Одно мерензанское золотое, полкредитки.

Я бросил монету в полкредитки на барную стойку и подождал, пока будет наполнен мой стакан. Мерензанское золотое – это нежное, изысканное зелье с тысячелетней традицией варения. Одна бутылка может запросто стоить больше сотни кредиток, в зависимости от выдержки.

Я отхлебнул из стакана и улыбнулся еще раз. Настоящее. Им удобно протирать турбины двигателей, разве что может расплавить покрытие. Я добрел до своего любимого столика как можно дальше от сцены и на целый день оставался сидеть с затычками в ушах.

В тот день я был первым посетителем. Впрочем, я с трудом припоминаю случай, когда было иначе.

Татуин – ужасная, бесполезная маленькая планетка. Единственное, что есть на ней примечательного, – это Джабба и пилоты, которых планета рождает из года в год. Ума не приложу, что заставило Джаббу выбрать Татуин в качестве базы; возможно, из-за того, что он так далеко от Центра и Империя навряд ли станет его беспокоить. Впрочем, это неважно.

Что до пилотов, Татуин – это одна большая пустыня, на которой изредка встречаются влагодобывающие фермы как на севере, так и на юге. Одна ферма занимает так много места, что, для того чтобы навещать друг друга, приходится преодолевать большое расстояние на гравицикле; их дети с юных лет учатся летать. Чтобы пройти с одного конца татуинской фермы до другого, вам потребуется целый день, а скорее всего вы просто умрете от жажды в пути.

Я ненавижу Татуин. Все еще не могу понять, зачем я тут остановился. Поначалу я думал, что это временно. Я следовал за Максой Джандовар, великой (для человека, конечно) вандфиллисткой. Я не мог ее догнать. Она была одной из полудюжины живущих музыкантов, которых я не видел и жалею об этом. Пять лет я следовал за ней по малонаселенным окраинам, планета за планетой, но все время прибывал позже на неделю, на день, а однажды, когда на меня снизошла особая Благодать, – я опоздал на полдня. Она не оставляла анонсов, не могла, конечно же. Империя не утруждала себя охотой за ней, но объяви она, куда последует дальше, по прибытии в космический порт она обнаружила бы взвод штурмовиков, поджидающих ее.

Империя не доверяет людям искусства. Особенно великим. Их не интересует политика, и они упорно говорят правду, даже когда это создает неудобства.

Максу Джандовар аррестовали на Морвогодине. Она умерла в заключении. Когда я узнал эти новости, я был на Татуине и готовился сам отправиться на Морвогодин.

Как-то вышло, что я решил остаться.

Сегодня вечером х’немте, сидящая в конце бара, выглядела скучающей и ищущей себе пару. Мне кое-кого стало жалко.

– Эй, Вухер!

Вухер взглянул на меня из дальнего конца бара.

– Да?

– Вселенская истина номер один: «Никогда не говори: Почему бы тебе не откусить мне голову? самке х’немте, которая больше тебя».

Он даже не улыбнулся. Болван.

За столиком рядом с моим два человека пытались уговорить муринского наемника помочь им ограбить бар на другой стороне Мос Айсли; я взял грабителей на заметку: нужно позвонить владельцу бара и сдать их, если тот заплатит. Однако не похоже было, что муринец собирается им помогать; только один из людей хоть как-то разговаривал на его языке, но его акцент был ужасен, а построение фраз просто бессмысленное. Я видел, что наемник с трудом воспринимает его всерьез. В какой-то момент разговора наемник, Оброн Меттло, зарычал на них, что он солдат, воин. Он упомянул некоторые из битв, в которых сражался. Я слышал о большинстве из них, так что если парень не врал, он был профессионалом.

– Эй, Вухер!

Он опять взглянул на меня из-за барной стойки.

– Да?

– Как называется тот, кто разговаривает на трех языках?

– Трехъязычный.

– Кто разговаривает на двух языках?

– Двуязычный.

– А кто разговаривает на одном языке?

Он задумался на секунду.

– Одноязычный?

– Человек.

Он почти улыбнулся, прежде чем спохватился.

День тянулся медленно. Как и большинство других дней. Я пил ровно столько, чтобы мир вокруг меня казался немного размытым, и ждал пока зайдет солнце. Я чуть-чуть осмотрелся вокруг, пару раз присаживался за стойку в поисках собеседника. Я даже пару раз угостил сонного штурмовика, бывшего в увольнении. Он был пьян и больше интересовался женщинами, чем разговорами, да и сомневаюсь я, что он мог рассказать что-нибудь интересное. Но в этом-то и заключается смысл долгосрочных вложений: может быть, однажды у него появится какая-нибудь стоящая информация, если для штурмовика это вообще возможно. И тогда, может быть, он вспомнит о своем старом друге и собутыльнике Лабрии.

Торговля информацией основана на везении и вероятностности.

Не могу сказать, что мне особо везет.

Длинный Нос появился ближе к концу дня. До его появления день был отличным; у Вухера не было в тот день музыкантов, и мне ни разу не пришлось затыкать уши.

Длинный Нос хотел продать мне информацию.

Я улыбнулся ему острыми зубами из-за своего столика в самом углу.

– А, в нашем полку прибыло. Подходи.

Длинный Нос называет себя Гариндан. Я дал протокольному дроиду команду на поиск значения этого слова. На пяти разных языках это значило «Благословенный», «жженое дерево», «пыль от песчаной бури», «уродливый» и «тост». Но Длинный Нос не был похож ни на одну из тварей, говоривших на этих языках.

Длинный Нос был самым успешным шпионом в Мос Айсли. В городе, где практически каждый – шпион, это что-то да значит. Он честно платит за информацию, и иногда я ему подбрасываю что-нибудь стоящее. Иногда даже специально.

– Но, Лабрия, – пророкотал он льстивым низким голосом, – речь идет о деле, представляющем для тебя особый интерес.

– Намекни-ка.

Он покачал головой, его хобот мягко закачался у меня перед лицом. Я подавил в себе нецивилизованный порыв прибить его острым гвоздем к столу. (У меня часто появляется возможность проявить силу Благодати, когда имею дело с Длинным Носом.)

– Пятьдесят кредиток, Лабрия. Не пожалеешь.

Предложение заставило меня задуматься. Я отхлебнул золотой кислоты и пополоскал ею задние зубы. Я чувствовал, что они от этого становятся острее.

– Пятьдесят кредиток – это немало. Эти сведения можно будет перепродать?

Он задумчиво почесал свой хобот.

– Я не очень представляю кому.

Что-то представляющее интерес для меня, но не для других… Я навострил уши.

– Кто это?

– Пятьдес…

– Я заплачу. Кто на планете?

– Фигри…

Я вскочил со стула:

– Огненный Фигрин Д’ан на Татуине?

Он прохрипел:

– Все… смотрят…

Я оглянулся. Действительно, так и было. Посетители удивленно смотрели на меня во все глаза. Я отпустил Длинного Носа, и они отвернулись.