Хватились — нету! Как же так! Была же!
Кто был из посторонних?
Да никого не было. Водопроводчики были, но они какие же посторонние? Они протечку устраняли.
А как звать, как выглядят, двое их или трое?
Вот не можем вам точно сказать…
Бесхитростные такие — хранители сокровищницы!
Ну да водопроводчики — тоже бесхитростные. Куда идти с золотишком? Ясно дело, в ювелирный магазин!
Чекисты засели в «ювелирках»: ждем-с.
И дождались. Заявились, голубчики. Сказано ведь: рабочий тащит не пулемет, а все, что попадет под руку. Попался, понимаешь, под руку золотой оклад. Недорого просим! На вес!
Тут их и повязали. Стоп! Это — оклад. А где книжка?
Какая еще книжка?!
Книжжжка, дурни, книжжка! Которая внутри была!
А-а-а, бумажное которое? Дык мы неграмотные! На кой шиш нам бумажное. Мы эта., на шкаф забросили.
Где, какой шкаф?!
Да там же, в библиотеке! Чё тяжесть лишнюю волохать!
Точно. Там и валяется. Остромирово Евангелие. Древнейшая старославянская рукопись начала нынешнего тысячелетия. Реставрируй теперь, закипай скорбной слезой над поруганным памятником и прячь, прячь подальше с глаз!
Мир сей ничуть не изменился за семьдесят лет. В лучшую сторону не изменился. А сотрудники-сотрудницы по-прежнему не от мира сего. Вот и — кража века.
Правда, надо отдать должное сыщикам — они тоже ничуть не изменились за семьдесят лет (когда и если дело касается не личного имущества граждан и не самих граждан, а народного достояния, — не изменились): недели хватило, чтобы накрыть современных «водопроводчиков». Вот только не утечку они, современные, устраняли, а через окно влезли.
А через которое, кстати?
Оно, окно, где-то тут. Как раз в отделе эстампов. Ибо ведет коридорчик из отдела эстампов именно и только в отдел редких рукописей. Дверь — на кнопочном-кодовом запоре — головоломка для малолетних: угадай три цифры и дерни за колечко, она и откроется.
— Туда можно? — осведомился Колчин у дальнозоркой дамочки, указывая на дверь пеналом с шаолиньской доской.
(Вот хлопот было с подарком японского промышленника!
Допуск, пропуск, внос-вынос.
Пацанки-соплявки в милицейской форме на центральном входе:
— С этим — нельзя. Обратно не выпустят, извините…
— Мне как раз с этим и нужно. Я бы хотел показать специалистам.
— Тогда вы обойдите библиотеку по Невскому. Там со стороны Садовой вход для сотрудников и дирекции. Там вам объяснят.
Объяснили. Еще один милицейский пост. Только здесь не пацанки-соплявки, а мужички-гвардейцы. Но тоже в готовности разве что номер три… четыре-пять, вышел Колчин погулять. И ни намека на бдительных охотников:
— Пройдите сюда. Пожалуйста, пожалуйста… Тут к вам, извините, гражданин из Москвы…
— Да-да, пожалуйста…)
Допуск в отдел редких рукописей Колчин получил на раз. И напутствие обратиться к старшему библиографу. И сожалеющее предупреждение о том, что исчерпывающую консультацию коллеге могут дать не столько в «Публичке», сколько в ИВАНе. Знаете, где это? На Дворцовой набережной. А, ну вы знаете.
Потому вопрос «туда можно?» был проверочным — насколько возросла бдительность библиофилов со времен недавней кражи, не говоря уже о краже давней. Ни на грош не возросла!
— Вообще-то нельзя. Это у нас отдел редких рукописей… — пояснила очевидное дальнозоркая дамочка. — Постойте здесь, я спрошу…
Спросит она! Ей бы спросить у посетителя, а что это у вас под мышкой за футляр, а почему вы интересуетесь эстампами посредством открывания витрин, а ваши документы, товарищ?
Документы, граждане, в порядке. Допуск имеется. Получен час назад в дирекции. Вот он.
Что же вы сразу не сказали? Тогда можно, разумеется. Заходите, только тише, тише. Люди работают…
Знаю, знаю. У меня жена здесь не так давно тоже работала.
Да-а? У нас?
У вас. Нет, не как сотрудник. Как ученый. Из Москвы. Колчина Инна Валентиновна…
Старший библиограф внешне походил на младшего сына в многодетной семье. То есть рожденный на исходе потенции и возраста: извини, что недодали…
Тут будет уместно опять прибегнуть к китайской литературной традиции: «Там их встретили с большим почетом. Но об этом рассказывать не стоит».
Ибо львиная доля времени ушла на то, что Колчин знал раньше. То есть — про доску, про печати, про Шао-линь. А также про специализацию: «Вам лучше обратиться в ИВАН, в бывший Азиатский фонд. Впрочем, у нас тоже есть чем похвастаться…» Тем же Остромировым Евангелием. (Знаете ли историю про его похищение?.. Теперь знаю… А еще у нас есть последнее державинское стихотворение, начертанное его рукой на грифельной доске. Помните? «Река времен в своем стремленьи уносит царства и царей…» Как же, как же!.. И молитвенник Марии Стюарт. Она держала его в руках, когда ей рубили голову. Хранит следы крови. Но он не здесь, он в Руссике, на втором этаже. А здесь у нас только рукописи. Редкие. Вы, конечно, знаете, какой скандал приключился недавно? Как раз здесь. А что ж вы хотели, если…)
В общем, там их встретили с большим почетом…
Колчин не проходил спецподготовки, которую в полном объеме освоил Андрей Зубарев, однако знанием-использованием этикета владел вполне. Потому наводил старшего-младшего библиографа-сына на занимающие темы исподволь, но настойчиво.
Так что день прошел не зря. Даже не день. Который час? Еще чуть — и будет третий. Непозволительная роскошь — просаживать время целиком и полностью в библиотеке, пусть даже в ней столь радушные, многоречивые и… лопоухие собеседники.
С Андреем Зубаревым он обговорил встречу у подножия Екатерины Второй, чтобы далеко не ходить. («Тебе так удобно, Юрий Дмич?! — почти неосязаемо надавил Зубарев на „так“ в телефонном обмене краткой информацией. — А тебе? — Да мне как-то один хрен! — Значит, жду».)
Отрадно, что Колчин застал Зубарева дома. Иначе искать бы его не доискаться. Оказывается, Зубарев давно трудится не по адресу Литейный, 4. В фирме некой. Ну да мыслишки-то куда девать, как любил повторять древний анекдот псевдо-Маркс-Штейншрайбер. Мыслишки, иначе — информация, всегда при нем, при полковнике Зубареве. Еще вопрос, что за некая фирма, не филиал ли коммерческий бескорыстной ФСБ. То есть даже не вопрос!
Оставшиеся полчаса до встречи Колчин посвятил самостоятельному осмотру места происшествия.
Где это зрелище?.. Что ищет взор ваш? Коль скорбь иль изумленье — вы нашли.
И действительно зрелище. Скорбь, изумленье.
Кроме тех двух милицейских постов, которые Колчин уже проверил на прочность, — ничего.
Выход на черную лестницу.
С этой, черной, лестницы без всякой сигнализации вход в Русский фонд, круглую бывшую церковь, ныне до купола набитую книгами. Постовые внизу и не вздрогнут, не заметят.
А внутри — всего лишь несколько особ женского пола. Ночью, понятно, никого.
Дверь на черную лестницу выходит во двор — в тот самый двор, охраняемый милицией у железных-узорчатых ворот. Чего опасаться? Они же охраняют!
Ну-ну. Что там во дворе?
Двор закоулистый, многовариантный.
Чьи-то машины припаркованы. Чьи? То ли библиофилов, то ли гастрономов из «Метрополя». Верней предположить: гастрономов. Бесплатная стоянка под неусыпным контролем стражей порядка. Откуда бы сотрудникам «Публички» наскрести на машину? Бедность не порок…
Так. Еще пожарная лестница, ведущая на крышу, но соприкасающаяся с балконом третьего этажа.
А балконная дверь — стеклянная, сквозь нее видать — книги там, книги, стеллажи.
Ежели не по лестнице, то и по «Циклону» можно взобраться — по очистному сооружению, очистному от опилок: квадратная жестяная труба из подвала до крыши, опять же.
Оно конечно, все окна, через которые Колчин обозревал-изучал капризы закоулистого двора, тускло посвечивали свеженалепленной ленточной фольгой. Сигнализация! Но, по словам разоткровенничавшегося старшего библиографа, их налепили буквально на днях — ПОСЛЕ «кражи века». Не ДО, но ПОСЛЕ.
