Здесь, в Берлине, всё его устраивает.
Условия соответствуют предварительно оговоренным.
Климат не разонравился.
Полная гармония с собой и с Миром.
Дзэн-н-н-н-н…
Ни в Канаду, ни в Израиль, ни в Россию.
Уж в Россию тем более не! Что он, ЮК, там потерял?!
Он там, в России, потерял всё. Всё, что могло бы сподвигнуть его к возвращению.
Уму непостижимо, насколько весомым должен быть повод для того, чтобы ЮК вдруг опять снялся с места и рванул в ту же Москву — из Берлина.
Уму непостижимо!
22
Уму непостижимо.
Колчин долго, очень долго был не в состоянии постигнуть умом.
Он пытался вникнуть в смысл единственной строчки, и смысл этот ускользал от него.
Единственная строчка международной телеграммы.
Телеграммы из Москвы.
Телеграммы от Вали Дробязго.
Телеграммы, пришедшей на имя и на адрес Колчина Юрия Дмитриевича.
Телеграммы, текст которой сначала показался полнейшей абракадаброй.
Потом, через мгновения, достаточные для того, чтобы глаза пробежали по строчке, а соображение отказалось воспринять, Колчин осознал: буквы латинские, но по-немецки их прочитать невозможно, их надо читать не по-немецки, по-русски.
Международные телеграммы пересылаются в соответствии с европейскими стандартами — на латинице:
JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED
Текст, который показался полнейшей абракадаброй…
Первое впечатление всегда самое верное.
Когда Колчин мысленно перевел латиницу в кириллицу, впечатление абракадабры не уменьшилось, а возросло.
Он сел к столу, положил перед собой чистый листок из блокнота.
Положил перед собой телеграмму.
Буква за буквой перенес строчку телеграммы на листок блокнота, преобразуя латиницу в кириллицу уже не мысленно, уже не наспех, уже тщательно, уже письменно.
Что у нас получается?
Абракадабра!
Смысл есть, но в этом нет никакого смысла, ни малейшего!
Абракадабра!
ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД
…
…
…
…
…
Чего только в голову не запорхнет в редкостные мгновения, когда вдруг и сразу ограничители перегорают! Вдруг — Абрам Терц:
Пустота — содержимое Пушкина. Без нее он был бы не полон… Недаром на его страницах предусмотрено столько пустот, белых пятен, для пущей вздорности прикрытых решетом многоточий… Можно ручаться, что за этой публикацией опущенных строф ничего не таилось, кроме того же воздуха, которым проветривалось пространство книги, раздвинувшей свои границы в безмерность темы, до потери, о чем же, собственно, намерен поведать ошалевший автор.
Пустота — содержимое Колчина. Сразу после прочтения и осмысления телеграфной строчки. И много позже, после, потом.
Не ПЛОДОТВОРНАЯ пустота, к достижению которой стремишься для полной гармонии с собой и с Миром.
Другая пустота, никакая пустота. Пустота полной и внезапной дисгармонии с собой и с Миром.
И решето многоточий — не для пущей вздорности. Нет, он не Пушкин, он другой.
Настоятельная рекомендация: не допытываться, что таится за решетом многоточий, что именно на душе у Колчина, прочитавшего и осмыслившего телеграфную строчку: ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД
JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED
ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД
JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED
ЮРА ПОЗДРАВЛЯЕМ СЫНОМ ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ ИННА ДЕД
Хоть так, хоть эдак.
Если розыгрыш, не завидует Колчин шутнику.
И найдется ли шутник в здравом уме, который позволит себе такой розыгрыш?!
Только полный идиот. Или смертник.
День дурака, первоапрельский беспредел — давно позади. Май. Середина мая. Тепло. Солнце голову напекло?
Колчин ощутил себя полным идиотом. Или смертником.
Впору бормотать на мотив старинного анекдота: «На фиг! На фиг! Умерла так умерла!» Отнюдь не желая этого, но ведь… Инны нет. Ее нет. Ее уже нет почти полгода. С тех пор, как ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ.
И всё, что предпринимал Колчин в эти без малого полгода, он предпринимал именно и только потому: Инны нет. И подтверждения этому он, Колчин, находил неопровержимые.
Или что, розыгрыш?!
Слишком громоздкий и неумный розыгрыш — последовательные и неопровержимые подтверждения: Инны нет.
Если она — есть, Ди-Жэнь, она никому не позволила бы осуществить этот розыгрыш. Себе самой не позволила бы в первую очередь.
Но:
JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED
Слишком много сделано необратимого. Слишком много. Необратимого и теряющего заданный смысл, если — жива. Необратимого и обретающего смысл, противоположный заданному, зловещий, если — жива.
Если — сын, если — жива… ЮК превысил меру Зла. И Зло откликнется — не на ЮК отразится, так на сыне.
Сын?! Какой сын?! Какой может быть сын?! У них с Инной не было детей. Не было. И не могло быть!
То есть могло. Могло! Пока живу — надеюсь. Но — пока живу.
А Инна…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ…
Святослав Лозовских. Подвал. Кровь.
Андрей Зубарев. Самоубийство Тоболина. «Женщ не я». Дубленка в тахте.
Молчание ягнят, то есть Агони-Вялого, Емельянова, Калошного, Погуды.
«Подслушка» кублановцев. «Прятки» самого Кублановского в «Кресты» от ЮК.
Наконец, руоповец Борисенко, патологоанатом Штейншрайбер, «авторитет» Бай-Баймирзоев — в Москве. Охранноструктурный Мыльников — в Санкт-Петербурге. От всех от них один ответ: Инны — нет.
Она есть? Она жива? Ждем нетерпением? Поздравляем сыном? Инна? Дед?
Дед, значит? Дэ-Ло-Би-Цзы-Го.
Валя Дробязго не единожды пытался с ЮК встретиться. Но все никак…
«Юра! Держу руку на пульсе! Свяжись со мной. Подумаем сообща. Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!
Вал. Др.»
Слишком много необратимого.
Смерть необратима.
Зло, по «желтой» логике, обратимо в Добро. За исключением случая, когда нанесенное Зло — смерть.
Не превысь меру Зла, причиненного тебе, иначе Зло обернется против тебя и против потомка твоего…
Слишком много необратимого сделано. Слишком много.
Сделано Колчиным, сделано только потому, что Инны — нет.
Сделано по отношению к тем, кто повинен в том, что Инны — нет.
А она — есть.
Она, — жива…
23
Она умерла…
Инна умерла на третий день после родов.
Москва.
Центральная клиническая больница. Лучшие специалисты.
Пять месяцев без движения — на сохранении. Случай сложный. Доставлена в тяжелом состоянии. Кровотечение. Угрожающий выкидыш.
Под капельницей. Кома. Но — стабилизация. Но — кома. Специалисты выражают сдержанный оптимизм.
Ребенок. Мальчик. Семимесячный. Вес — 1800 граммов. Длина — 47 сантиметров. Будет жить. Роды преждевременные, тяжелые. Но — специалисты привлечены лучшие.
Всё обошлось. Казалось, что всё обошлось.
Валентин Палыч Дробязго на радостях успел послать телеграмму — в Берлин. Счастливый дед — молодому отцу, который еще не знает о своем счастье:
ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ.
На третий день Инны не стало.
Для Колчина Инны не стало без малого полгода назад.
Колчин прилетел из Берлина в ночь, когда Инны не стало. Он видел ее — уже остывшую, бледную.
Она всегда была бледной. Лицо измученное, но теперь спокойное.
У Вали Дробязго тоже измученное лицо. Но спокойное. Ранг обязывает держаться на уровне. Даже у могилы дочери.
Даже у могилы дочери — в сопровождении мордоворотов, положенных по рангу. Ранг обязывает. На уровне.
На каком ты уровне, Валя? Поговорим? Подумаем сообща, как ты предлагал в записке?
Не сейчас. Завтра. Валя Дробязго был в трансе. Единственная дочь…
