— Ты Игорь! Я тебя узнала! Ты их выгони! Ты им скажи: нет никого!.. Никого нет! Нет… Меня нет. Меня давно уже нет. Ни для кого меня нет! Но я не хочу на Пряжку, слышишь, Игорек! Не отдавай меня на Пряжку! Он их подослал! А меня нет! И доченьки моей нет! Была — и нет! Он их тоже подослал! А я всё-о знаю! Я всё-о-о понимаю! Думаешь, я не понимаю?!

— Кого подослал? — рискнул откликнуться Колчин. Мало ли что всплывет из пучин кипящего шизофренией разума!

— Слышишь?! — заполошно отреагировала Алабышева. — Это они! Он их и подослал! За ней! И за мной! Меня нет, скажи им. Никого нет.

— А Инна! — ежась от внутреннего неудобства, все-таки проверил Колчин.

— Она здесь. Она тут со мной. Мы прячемся. Мы не поедем на Пряжку. Она рядышком. Инна, Иннуля! Тш-ш-ш. Иди сюда, иди ко мне. Тебя тут спрашивают… Ты кто?

М-мда, с Рождеством вас, Ревмира Аркадьевна!

— Ушли пока что! — сообщила сиделка, ежась, но не от внутреннего неудобства, а от морозного сквознячка из кухни. — Вы-ы-ы… — приглашая воспользоваться паузой и тоже, того-этого, уйти уже наконец-таки!

Алабышева тут же схлопнула щель — ее нет!

— Звонить не будете? — сердобольно продежурил тоном Колчин, имея в виду разбитое окно, выстужаемую кухню и вообще…

— Завтра, — отмахнулась сиделка. — Сейчас все равно там никого. Завтра. Да идите вы уже, идите! И без вас тут!..

— Не замерзнете?

— Одеяло навешу и на ночь дверь закрою. А завтра придут, вставят новое. Вы идете или нет?!

— Иду…

— Спасибо! — забавно, однако прозвучало искренне, без издевки, без машинальности.

— Не за что…

— Ну что вы!

Так надо понимать, «спасибо» Колчину авансом — за щадящее умалчивание на будущее о том, что вот впустила постороннего вопреки инструкциям, тут-то все и приключилось.

Ладно, в ее интересах (и в своих, прежде — в своих!) он может и умолчать о том о сем. Как ни крути, но женская логика — эт-то что-то!.. Ну, про логику женскую, если она еще и накладывается на больные мозги (Алабышева!), — и вовсе говорить не приходится, умолчим-помолчим.

— Поужинать хоть успели? — проявил видимость заботы Колчин. Заботы не о сиделке, о тешшше. Какая-никакая, но родственница. Впрочем, видимость заботы…

— Вы меня приглашаете? — с непроизвольной язвительной надменностью отозвалась сиделка-Света и моментально нарвалась на ледяной холод колчинского взгляда. Это тебе, девочка, не морозец на кухне! Это потрескучей будет! Ишь, стоило на секундочку снизойти, а она злоупотребляет!

— Извините. Извините, пожалуйста… — запросилась в прежние отношения сиделка.

— Ничего. Бывает… — извинил Колчин.

— Спасибо. Спасибо вам.

— Не за что.

— Ну что вы!

Что он? Он — ничего.

Ничего внятного, полезного, новостного он не добился.

Зря ли так не хотелось в гости к тешшше… Еще пустяками отделался! А то вынудили бы обстоятельства всю ночь куковать в обществе Ревмиры Аркадьевны. Она ему: ку-ку! А он ей ответно, дабы не прекословить: ку-ку!

Так что это прежде всего сиделке спасибо, м-мда…

Но на ужин он ее не приглашает. Он не ее приглашает. И не он приглашает. Его приглашают…

…Так и сказали: «В пределах получаса — давай! Только постарайся не позже. А то остынет!»

Чета Мыльниковых — дома. Рождество — семейный праздник. Гостей обычно не зовут, да гости и не напрашиваются, у них тоже — семейно, у очага. Да вот только Колчин теперь один. Он и скрасит чете Мыльниковых вечерок. В конце концов, старшая подруга бывала еще менее церемонна, когда наезжала вместе с супругом в Москву — по поводу и без оного.

У Колчина нынче веская причина, не повод, — заявиться к Мыльниковым. А повод…

Что ж, Рождество — повод не хуже любого другого, даже если сам ты по меньшей мере скептически относишься к новорожденному. Но поздравить ближних, которые воспринимают это событие как праздник, — отчего не поздравить, отчего не соблюсти ритуал?!

Надо признать, соблюдение ритуалов — основное отличие цивилизованного человека от дикого животного. По мнению Кун-цзы.

Правда, даос Лао-цзы отстаивал несколько иную точку зрения — свою, разумеется. Мол, если человеку с рождения вдалбливать, что система табу, условностей, ритуалов разнит его, человека, с диким животным, то это есть не что иное, как признание априори человека за дикое животное, — а он, человек, априори не дикое животное, но человек, и чем естественней себя ведет, презрев ограничения, тем обширней поле Добра. Ибо по самой природе своей человек не дикий зверь, но существо, рожденное для жизни в гармонии с Миром.

Именно сегодня, именно сейчас Колчин склонялся на сторону Кун-цзы. Состояние души у него было сродни состоянию души дикого зверя (пусть приверженцы нетривиально зачатого младенца и настаивают категорически, что у зверя — например, у собаки — нет души, пусть их!..). И лишь следование ритуалу или (иначе) нормам человеческого общежития создавало впечатление: Юрий Дмитриевич Колчин — тактичен, обаятелен и так далее, только у него сейчас какие-то проблемы, однако он старается этого не демонстрировать. Впечатления идущего по следу — на инстинкте, на нюхе — зверя он не оставлял. Вот и замечательно. Что и требуется.

М-мда, впечатление! Какое все-таки впечатление о себе он создал у тешшши, у сиделки? Всего-то зашел соблюсти ритуал, с Рождеством поздравить!..

А теперь — к чете Мыльниковых.

Главное — ритуал! Учение Кун-цзы живет и побеждает. Даже кретином себя ощущай, но блюди нормы этого самого общежития. Как завещал все тот же Кун-цзы, признанный знаток всех и всяческих ритуалов.

Настолько знаток, что, попав в Лоян, столицу Чжоу эпохи Чжоу, пришел во дворец, где как раз творилась весьма сложная многоступенчатая церемония, Кун-цзы только и спрашивал-переспрашивал о значениях и подробностях творимого. (Какой точно дворец… Колчину навскидку не вспомнить, это у отца бы спросить, у Дмитрия Иваныча, профессора-китаиста, или… у Инны…)

И тут некий глупый позволил насмешку: «Хорош знаток ритуалов, поминутно спрашивающий-переспрашивающий о ритуалах же!»

И Кун-цзы ответствовал: «Молодой человек! Интересоваться подробностями ритуала в ТАКОМ месте — и есть самое строгое следование ритуалу».

Нет, все-таки Кун-цзы — весьма и весьма не дурак! Пусть и не согласен с ним по многим позициям даос Лао-цзы. А! Они, кстати, по легенде там и встретились нос к носу впервые! Кун-цзы и Лао-цзы. И продолжительно обменивались сентенциями. Со всем уважением. Обоюдным. И отнюдь не Лао-цзы позволил себе упомянутую насмешку — он тоже был весьма и весьма не дурак! — это некий мелкий дворцовый пристебай себе позволил, обалдуй…

Так вот, рождественские подарки — это ритуально.

Потому в отведенные ему по телефону полчаса Колчин уложился с трудом, с большим трудом. Пришлось побродить-поглазеть по стройным ларьковым рядам у метро «Удельная». А куда еще, где еще? Время — к полноправному вечеру!

Как бы так исхитриться — один подарок на всю семью? Не в деньгах дело, во времени. Время — деньги.

Он было решился отдариться Вике Мыльникову внезапной своей покупкой — из «Строительных материалов». Вика Мыльников, более-менее просвещенный в единоборствах, оценил бы по достоинству, но… тогда что-то равнозначное придется отыскивать для Галины. Цепь златую. Типа того… (Да и не хотелось Колчину расставаться с крупноформатным, на манер портмоне, замшевым футляром. Не столько из-за портмоне как такового, сколько из-за содержимого в многочисленных отделениях. Эдакие «разрушительные материалы»… Не жалко, но… самому Колчину пригодится.)

Цепь златую, цепь златую, значит. Женщинам дарить украшения — заранее обрекать себя на конфуз. К тому же у кого, у кого, но у бывшей Лешаковой, бывшей Красилиной, у НЫНЕШНЕЙ Мыльниковой — с ювелирными изделиями без проблем, с натуральными, а не с дешевой бижутерией, которая покачивалась, поблескивала звеньями в окошке киоска. Да-а, украшение! И глубокомысленная зазывная рекламка на картонке: