— Вы должны были объяснить все это заранее, тогда ему легче было бы вытерпеть.
— Залман, с точки зрения примитивного сознания это звучит ужасно, однако все же попробуй представить себе разницу между игрой в истязания и пресной медицинской процедурой.
"Нет, Кирсана я бы не пришиб. Другое дело — тебя!"
— Вот поэтому и будешь сидеть на цепи, — он усмехнулся, словно чем больше я злился, тем лучше у него становилось настроение, и, оглянувшись на дверь, повысил голос: — Эфра, можешь войти!
Она первым делом присела в реверансе, потом спросила:
— Мой господин, теперь вы разрешите освободить Залмана от оков? Он убедился, что с его другом все в порядке, и будет вести себя тихо.
— Я бы на твоем месте за него не ручался. Вдруг ему взбредет в голову спасти всех пленных или совершить еще какую-нибудь благородную глупость? Он посадит на голодный паек мою темную гвардию и разнесет половину замка до прибытия каравана. Он уже успел вызвать меня на поединок.
— Мой господин, прошу вас, не надо, простите его… — Эфра смотрела испуганно, и меня удивило то, что она так за меня переживает.
— Я не принял вызов, — успокоил ее Властитель. — Раз уж я, как утверждают мои оппоненты, являюсь воплощением абсолютного зла, в этом мире должно существовать и воплощение абсолютного добра, хотя бы одно-единственное, — он насмешливым кивком указал на меня. — Было бы жаль уничтожить такую редкость, правда?
— У него ссадины от оков, — жалобно сообщила Эфра. — На левой руке уже кровоточит. Пожалуйста, разрешите хотя бы забинтовать!
— Снимать с него кандалы нельзя, а в остальном можешь делать с ним все, что хочешь, — уже повернувшись к выходу, бросил Властитель. — На то время, пока он здесь, дарю его тебе.
— Благодарю вас, мой господин! — Эфра просияла.
Если посмотреть, как они общались, она походила скорее на вышколенную секретаршу, какие работают в офисах нашей компании, чем на обожаемую жену.
— Залман, никогда больше не вызывай его на поединок, — попросила она шепотом, подойдя ко мне вплотную, когда дверь за Властителем закрылась. — Вдруг он принял бы вызов?
— Вот и получил бы.
— Нет, получил бы ты! — Эфра напряженно сощурила свои сине-серые, с сапфировым отливом глаза. — Я видела, как ты дрался в холле — ты очень сильный, ловкий и быстрый человек. Как дерется Властитель, я сама не видела, но мне рассказывали. Это что-то жуткое, нечеловеческое. На состязаниях он действительно мошенничал, да только в обратную сторону — дрался с Келлардом и другими вполсилы, так что не нарывайся, пожалуйста. До сих пор он обращался с тобой хорошо, не надо все портить.
— Ага, хорошо! Во-первых, меня похитили самым бандитским образом, во-вторых, когда меня сюда привезли, он меня первым делом отдубасил…
— Тебя никто не собирался похищать. Властителю нужны были Дэнис Кенао и Виринея Одис из повстанческой армии, а ты попал сюда случайно. Я знаю, что у тебя была возможность перескочить в другой поезд. И если бы Властитель избил тебя по-настоящему, ты бы после этого выглядел, как из мясорубки. Ну, пожалуйста, не раздражай его и не делай, как хуже!
Она смотрела так умоляюще, что я не стал дальше спорить. Просто не могу, когда человек так смотрит, особенно если на меня.
Эфра смазала мне целебным бальзамом и перебинтовала запястья и лодыжки. Оковы для этого снимали поочередно, чтобы я не смог освободиться. За время своего детства в Лесу я приучился не обращать внимания на боль и физические неудобства — я ведь то и дело получал какие-нибудь мелкие травмы, а обезболивающих лекарств у нас не было, так что я в этом отношении закаленный. Но все равно лучше, когда этих самых неудобств нет. Жаль, не могу убедить в этом Вир, а то она носится с идеей, что боль для человека полезна, хотя ее собственный опыт в этой области не идет дальше порезанного пальца или ушибленного колена.
По требованию Эфры ко мне в комнату притащили мягкую перину (а то тюфяк показался ей жестким), инкрустированный перламутром проигрыватель с пластинками, два удобных кресла и чайный столик.
— Тебе понравилось мое творожное печенье?
— Вкусное. Ты здесь, что ли, сама готовишь?
Я сильно удивился, у них же целый штат прислуги.
— Вообще-то, нет, просто я хотела угостить тебя своим печеньем.
— А Властитель не рассердится?
— Ты же слышал, что он сказал? Мне тебя подарили! — Эфра усмехнулась. — Залман, я фиктивная жена Властителя. Неужели непонятно?
— Как — фиктивная? Зачем? В народе столько недовольства было из-за того, что Весенний Властитель женился…
— А если бы о нем узнали правду, недовольства было бы в десять раз больше. Это для прикрытия, чтоб у него было оправдание, почему он не флиртует с женщинами, как полагается Весеннему господину — потому что дал Нерушимую Клятву законной жене.
— Но ведь клятва его связывает… — заметил я обескуражено.
— Ну и что? Обрати внимание на формулировку: он поклялся, что не изменит мне ни с одной женщиной, — она подмигнула с видом отъявленной мошенницы. — О молодых людях речи не было.
Ладно, это их дело. Все эти правила, которые регламентируют личную жизнь Властителей и Властительниц, напоминают красочное и запутанное представление. Летняя госпожа должна почаще менять любовников, а Зимняя — быть незамужней дамой или вдовой и соблюдать воздержание. Весеннему господину положено флиртовать и соблазнять, а Осеннему — быть примерным семьянином, и попробуй он заведи интрижку на стороне! Отступления от правил недопустимы, и множество людей придирчиво следит за этим, хотя, если разобраться, на течение их жизни оно никак не влияет. Однако тридцать девятую травматологическую больницу коронованной особе простят, а нарушение священных условностей — ни в коем случае.
— Зачем тогда понадобилось казнить тех, кто ухаживал за тобой на Мархене?
— А это был свадебный подарок, — опять неприятная сухая усмешка, напомнившая о нашей встрече в Марсенойском парке. — Вернее, подарок при заключении сделки. Я попросила у Властителя их жизни, и он устроил так, чтобы это сработало на нашу легенду.
— Зачем? — меня ужаснул ее цинизм.
— Залман, ты помнишь, что я рассказывала о Мархене? Все это случилось со мной. Сейчас мне двадцать пять, а когда было семнадцать, один парень говорил, что любит меня, и я, дура, легла с ним в постель, а он потом разболтал об этом своим друзьям. Меня сделали общей б…, и никто не заступался. Я не скрывала, что мне все это противно, поэтому они меня ненавидели — и все равно пользовались. Я ничего не чувствовала, у меня там, наверное, все нервные окончания поотмирали. И в душе все вымерзло. Мархен — окраинный остров, там часто бывали нападения кесу, кого-то съедали, а у меня это никаких эмоций не вызывало. Набеги кесу и вообще любая катастрофа — это было не страшнее того, что происходило со мной каждый вечер. Мне могли засунуть туда бутылку из-под водки или грязную морковку, это у них было такое чувство юмора.
Я оцепенел, вроде как в том коридоре, когда поднял окровавленную тряпку и заглянул в бак у стены. В книгах я о всяком читал, но когда читаешь — это одно, а когда такое случилось с живым человеком, которого знаешь — совсем другое. И человек этот сидит напротив, ест печенье, разговаривает с тобой… Тут есть что-то от кошмарного сна.
— В Танхале народ был шокирован, когда я получила свой подарок, зато на Мархене все отлично поняли, почему и за что! Меня ведь там, можно считать, принесли в жертву общественному спокойствию: парни расходуют свою энергию, остальные закрывают на это глаза, и все довольны — кроме меня, но до меня никому не было дела. Про Властителя говорят, что он творит зло, но зла и без него полным-полно. Такого, как на Мархене, растворенного в быту — это фраза из какой-то книги, точно не помню. Этот парень, из-за которого все случилось, во дворце плакал и просил у меня прощения, другие по-разному — кто матерился, кто ползал на коленях. Какие они все были жалкие… Но даже если б я захотела, я не смогла бы ничего изменить. Дикими предками кесу были хищники, и если они начали рвать добычу, их уже не остановишь. Ты когда-нибудь пробовал отобрать у кошки кусок мяса? Да я и не хотела их останавливать. Меня же в свое время не пожалели, хотя я просила, чтобы меня оставили в покое. Ты считаешь меня жестокой?
