— Такую уж неравную? В прошлый раз Мерсмон был побежден.

— С большим трудом, и то одержать над ним победу помогла случайность. Вернее, вовремя нанесенный удар по незащищенному месту, который он принял за случайность… — лицо Вир озарила злорадная ухмылка. — Это было устроено со знанием дела! Если б он понял, что это был направленный верной рукой удар, он пришел бы в ярость, и это придало бы ему сил, но его удалось провести.

— Пожалуйста, расскажите подробнее, госпожа Одис. Я ничего об этом не знаю.

— Это был для него хороший удар! Даже злые демоны способны любить, но даже с теми, кто им всего дороже, они будут обращаться отвратительно. В общем, кое-что случилось, как бы самоубийство, — она опять многозначительно ухмыльнулась, — и Мерсмон, не зная всей правды, начал себя обвинять. Можно сказать, что он обрушил свое зло не вовне, а внутрь, на самого себя. А тут еще к нему пришел человек, который те же обвинения высказал вслух, швырнул ему в лицо. Это не было срежессировано теми силами, которые нанесли Мерсмону удар, но произошло своевременно, и этим воспользовались. Парень в общем-то недалекий, что на уме, то и на языке, неуправляемый вдобавок. Слово за слово, у них дошло до драки, и Мерсмон из своего собеседника чуть душу не вышиб. Тот сам напросился, у него никогда не хватало ума понять, что такое субординация. Мерсмону после этой расправы стало не легче, а еще гадостней, тут-то ему и нанесли второй удар — это была уже чистейшая магия. Его сокрушили в тот момент, когда он занимался мысленным самоистязанием. Неизвестно, справились бы с ним или нет, если б он защищался, используя всю свою силу, но его одолели с помощью хорошо просчитанной комбинации, это было умно!

— В общем, интриги, совсем как у моих придворных.

Ирония в голосе Властительницы заставила Вир Одис сменить тон на холодновато-наставительный:

— Я рассказала вам, как Высшие победили зло, угрожавшее всей Долгой Земле. Сейчас это зло сковано и заперто в Гиблой зоне, но если кто-нибудь выпустит его на свободу — неизвестно, что будет… Этого надо бояться. Я надеюсь, моя Летняя госпожа, я не зря все это вам рассказала.

По-военному, на мужской манер, поклонившись Властительнице, она повернулась и пошла к своему товарищу, который беседовал с придворными кавалерами возле машины с факелами на дверцах.

— Спасибо тебе, Вир, — прошептала Сандра. — Господи, какая же ты дура…

Ее глаза цвета темного шоколада блестели так, словно она получила неслыханный подарок.

— Лидия, ты слышала, что она рассказала о Мерсмоне?

— Нет… — тихонько, подавленным голосом отозвалась Лидия. — Простите, моя Летняя госпожа, я не слушала. Я в это время думала о своем прошлом.

— Жаль. Это было интересно.

— А я слушал, — вмешался Залман. — Она ничего не сказала про меня, про поединок и про разрубленный перстень с рубином, в который ты веришь.

Вересмар и Вир Одис опять направились к ним, чтобы попрощаться с Властительницей, как того требовал этикет. Когда автомобиль с эмблемами Пламенного Легиона уехал, служанки в платьях с цветочным рисунком вынесли на лужайку столики и плетеные стулья, расставили фрукты, сладости, вино. Сандра позвала за свой столик Залмана и Лидию. Срок ее правления подходил к концу, и церемониал соблюдался уже не так строго, как раньше. Они сидели втроем в расстегнутых на груди летных комбинезонах, а на площадке между нарядными белыми постройками и оцинкованными ангарами придворные затеяли танцы, к ним присоединились иноземные туристы и авиаторы из Клуба. Квартет музыкантов устроился на открытой террасе отеля — деревянной, недавно покрашенной в белый цвет и уже успевшей облупиться.

— Ты умеешь танцевать? — спросила Властительница у Лидии.

— Нет, — грустно ответила Лидия. — Этому нас в супермаркете не учили.

Залман взял из вазы шоколадную фигурку и повернулся к Сандре:

— Ты прочитала этот дневник, и теперь-то ты понимаешь, что жизнь не похожа на сказку? Там должно быть написано, что у меня с Мерсмоном не было никакого соперничества из-за придуманной Эфры.

— Ну конечно, не было… — согласилась Сандра.

— Вот, наконец-то ты рассуждаешь здраво!

— …ведь Эфра была фиктивной женой Мерсмона. Никакой там безумной любви — это был брак по расчету, сделка двух отпетых циников. Они разыгрывали спектакль перед широкой общественностью, а на самом деле никто никого не ревновал. Мерсмон был крайне заинтересован в ее добровольном сотрудничестве и ни в чем ей не отказывал. По условиям своего контракта Эфра имела право на личную жизнь, и когда у вас началось, Темный Властитель не возражал, лишь бы вы не выставляли эту связь напоказ. Его это очень даже устраивало: он не хотел, чтобы Эфра в него влюбилась, а когда появился ты, эта опасность отпала. И расстались они мирно. Эфра была от тебя беременна, и Мерсмон ее отпустил — его уже загнали в последний раз в Кесуан, и он больше не нуждался в ней, а ты хотел отвезти ее в безопасное место. Вы отправились через Лес к архипелагу, но дальше вам не повезло. Вышло так, что вы попали в норы суслагов с ядовитыми испарениями, ты пытался спасти Эфру, но у нее случился выкидыш, — сейчас Сандра говорила об Эфре с сочувствием, никаких "сучек" и оскорбительных эпитетов. — Поблизости находились Высшие, и ты надеялся, что вам помогут, но они до этого не снизошли. У Вир их наплевательское отношение к неприятностям простых смертных всегда вызывало щенячий восторг! Вы попросили о помощи, и вас послали подальше. Даже Темный Властитель, отпустивший вас домой с припасами и снаряжением, проявил больше гуманности, чем эти вершители судеб мира. Ты все-таки добежал до выхода и вынес Эфру наружу, но к тому моменту она уже умерла у тебя на руках — потеря крови, и сердце не выдержало. Когда ты потом появился в Танхале, ты собирался рассчитаться за нее с Высшими. То-то меня удивляло, что ты говорил "они", а имени Мерсмона вообще не называл. Не было никакой казни.

Сандра продолжала что-то рассказывать, но Залман не слушал. Как будто на небо наползла холодная тень, хотя солнце продолжало ярко светить, и музыканты играли, и придворные танцевали, и в сияющей небесной синеве покачивалось удерживаемое канатами ярко раскрашенное гигантское яйцо.

Все по-прежнему, но исчезла та дремотная безмятежность, к которой Залман привык настолько, что считал ее единственно возможным состоянием. Ему было… больно? Теперь он понимал, что его повторяющийся сон о земляных коридорах не мог закончиться хорошо, потому что оказался правдой, а любое реальное событие имеет только одну концовку, без вариантов.

Стена, отделяющая сновидения от яви, дала трещину, и оттуда тянуло холодом.

"Ты бодрствуешь, когда спишь, а когда просыпаешься — засыпаешь по-настоящему".

От кого он слышал эти слова?

Стояла жаркая безветренная погода, и Залман целыми днями неприкаянно бродил по многолюдным, пыльным, забитым машинами улицам Птичьего Стана, словно пытался от чего-то скрыться. Он не помнил, от чего ему надо скрываться, в голове пустота, но иногда в этой пустоте что-то мелькало, причиняя боль, словно мгновенные булавочные уколы. Похоже на те ощущения, которые возникают в занемевшей руке или ноге, когда к ней понемногу возвращается чувствительность.

Вернувшаяся из психушки Ханелина говорила, что он похудел на лицо и вообще плохо выглядит, не мешало бы ему тоже подлечиться.

Уличная сутолока притягивала его, как иных притягивает алкоголь. К тому же в городе было красиво: повсюду гирлянды разноцветных флажков, играет музыка, после наступления сумерек включают нарядную иллюминацию. Наверное, какой-то праздник, но какой именно — это его не интересовало.

Однажды, вернувшись домой засветло, он сразу прошел на кухню и нерешительно остановился на пороге. Следы вторжения: красные лужицы, напоминающие зеленых пауков клубничные хвостики, россыпь крошек, на одной тарелке — несколько крупных клубничин, на другой — развалины небольшого белого тортика. Пустая бутылка из-под пива. Ни стакана, ни кружки — тот, кто устроил здесь пиршество, пил прямо из горлышка.