— Я все еще не получила удовлетворительных объяснений относительно того, почему ваши люди так перепились, что прозевали начало прорыва и не подняли тревогу сразу же, — процедила Сандра.

Генерал стушевался и счел за лучшее затеряться в хвосте свиты.

Кавалькада пятнистых, как здешние ящеры, армейских автомобилей. Резкий запах бензина. Разноцветный лак на ногтях у фрейлины, которая сидит справа от Залмана, а у той, что слева, розовые шелковые перчатки с вышитыми золотистыми звездочками.

Собор, похожий на засохший пряник. Сплошные заросли изжелта-белого шиповника и сорняков в человеческий рост. Приземистое бетонное сооружение — вход в древний бункер.

Внутри было промозгло и темно, всем раздали фонари. Блуждание по лестницам и пустым холодным помещениям. Потом Сандра, после короткого препирательства, отослала свиту, и они остались вдвоем.

— Задвинь засов. Чтобы никто сюда не влез без спросу.

Когда Залман выполнил ее распоряжение, она положила фонарик в нишу, обхватила руками плечи — наверное, мерзла — и негромко сказала:

— Знаешь, где мы находимся? Это самое безопасное место на Долгой Земле.

— Здесь как в погребе. Можно простудиться.

— Когда я была маленькая, я просидела тут больше суток и не простудилась. Правда, нас сюда набилось много, так что было тепло и душно. Ты ведь знаешь о том, что в последней битве с Мерсмоном одна из сторон применила такую жуткую хрень, что все население Долгой Земли на некоторое время лишилось рассудка и памяти?

Это был факт общеизвестный, Залман о нем помнил.

— Были исключения, однако об этом упоминать не принято. Я, например, рассудок и память не теряла. Меня спас волшебный амулет — хочешь, покажу?

Расстегнув мундир, Сандра достала из внутреннего кармана маленький замшевый футлярчик и вытряхнула на ладонь что-то, завлекательно сверкнувшее в луче фонаря. В первый момент Залман подумал о легендарном Камне Власти. Честное слово, он бы не удивился, если б оказалось, что этот чудесный предмет прибрала к рукам Сандра — при условии, что пресловутый магический артефакт существует на самом деле.

У нее на ладони лежало ювелирное изделие редкой красоты: овальный медальон сплошь усеян мелкими бриллиантами, и на этом переливающемся фоне — зелено-голубой стилизованный подснежник из крошечных аквамаринов и изумрудов.

— Похож на тот, который ты мне подарила. Только на моем рубиновый цветок, и он золотой, а этот не золотой.

— Платиновый. Это весенний, а у тебя летний. Такой медальон означает, что его обладатель находится под личной защитой Властительницы или Властителя. Все волшебство заключалось в том, что благодаря его наличию меня пропустили в бункер. Ходили слухи, что Танхала будет обстреляна из дальнобойных орудий, которые Мерсмон выращивал в Лесу, используя магию и биотехнологии. Мама повела меня в подземное укрытие, то есть сюда, а здесь — толпы народа, оцепление, неразбериха. Нас оттерли друг от друга, и мама успела крикнуть, чтобы я пробиралась к убежищу. Мол, я ребенок, меня пропустят. А туда пускали только самых-самых и членов их семей, но у меня на шее висело вот это. Одна из тех безделушек, что я выклянчила у Дэниса. Неизвестно было, кто одержит верх, так что медальон Мерсмона сыграл роль пропуска. Эта блондинистая сучка, эта бледная поганка Эфра из кожи лезла, чтобы Дэниса подставить. Если бы у него обнаружили медальон Властителя, его бы казнили, точнее, отдали бы кесу в качестве провианта. Незаконно присвоить знак высшей милости — тяжкое преступление, сейчас за это можно попасть в тюрьму, а тогда расправа была короткой. Но я была для Эфры неучтенным фактором! Когда я увидела на шее у Дэниса эту красивую штучку, я решила, что должна ее получить во что бы то ни стало. Я начала, как обычно, вздыхать и спрашивать, очень ли ему эта блестяшка нужна, а он без лишних слов снял ее, отдал мне и сказал: "Носи". Так что ты думаешь? Мерсмонова сучка подсуетилась, и дня через два Дэнис опять ходил с таким же медальоном. Второй я не стала выпрашивать, решила не жадничать. Но до чего это было подло — подставлять Дэниса, который ни разу в жизни мухи не обидел! Сучка — она и есть сучка.

Противоречие лежало на поверхности, настолько очевидное, что даже Залман не мог его не заметить.

— Если этот Дэнис был такой хороший, как ты говоришь, почему он дал тебе вещь, из-за которой могли казнить?

— Мне-то ничего не грозило. Я была маленькая. Бывает, что кто-нибудь из тех, кто находится в особой милости у Властителя, отдает свой медальон жене или ребенку, а то даже просит еще один для кого-то из своих близких. Меня бы не съели, только постарались бы выяснить, где я эту вещь взяла. Он мне так понравился, что я не стала прятать его вместе с другими блестяшками, я все время его носила. И он дважды меня спас. Первый раз, когда я вечером на окраинной улице нарвалась на кесу. Они были не из темной гвардии — пришлые, дикие, схватили меня и хотели сожрать, но когда увидели медальон Наргиатага, как кесу называли Мерсмона, это их остановило, они бросили меня и убежали. А второй раз, когда меня пустили в бункер. Так что я и жизнью, и своей здравой памятью обязана подарку Дэниса, — Сандра покачивала на цепочке волшебно сверкающую вещицу, и в ее голосе звучала грусть, от которой у Залмана тоже защемило сердце. — Это несправедливо, что он умер. Он никому не мешал и ни в чем не был виноват. Ладно, вернемся к моей истории. У входа в бункер была кутерьма, и все-таки я пролезла — я была толстенькая, но верткая. В давке мое пальтишко расстегнулось, шарфик съехал, и медальон Весеннего Властителя был на виду, так что офицер, который стоял у входа, сразу схватил меня и запихнул внутрь, а там кто-то другой меня сцапал — и в лифт, вместе с семьями государственных деятелей. Все были нервные, ошалевшие, никто не пытался выяснить, чей я ребенок. Медальон говорил сам за себя, а одета я была, как любимая дочка премьер-министра, опять же благодаря Дэнису. Эфра еще и денег ему давала, он их брать не хотел, но не брать не мог. Как я поняла из ваших подслушанных разговоров, если он по какому-нибудь поводу говорил ей "нет", она распускала руки. Зато я помогала Дэнису от этих денег избавляться, мы с ним шатались по магазинам и покупали для меня все самое дорогое, а потом шли в какую-нибудь кофейню, там я объедалась пирожными и пила самый лучший горячий шоколад. Ты однажды сказал ему, что это зря, что он меня так совсем избалует, а он ответил: "Пусть хоть кому-то будет хорошо, хотя бы ей". Себе он на эти деньги ничего не покупал и в кондитерских брал только кофе, весь десерт был мой. Как сейчас вижу: сидит он напротив за столиком со своей чашкой, бледный, задумчивый, такой красивый, словно это наваждение, а не человек, и в зеленых глазах — такая тоска… Я не знала, как ему помочь. Разве что залезть на крышу и скинуть оттуда кирпич на голову Эфре? Если бы представился случай, я бы так и сделала. Я его предупреждала, что за ним следят кесу, а он сказал: "Не обращай на них внимания". Тогда я поняла, что он про них знает, но ему все равно. А ты мне говорил, что все эти наряды, которые мы с Дэнисом покупаем — не главное в жизни, пусть они у меня будут, но я не должна придавать им слишком большое значение. Я пропускала это мимо ушей, но после поняла, что ты был прав — когда узнала, что Дэнис погиб, а ты попал в больницу и ничего не помнишь. Наряды и украшения у меня были, а вас больше не было. Наверное, тогда и закончилось мое детство.

Глубоко вздохнув, Сандра продолжила:

— Помнишь, я обещала рассказать, как у меня появилась сестра Элесандрина? Сейчас узнаешь. Мы провели в бункере около полутора суток. Никто не понял, что я ребенок из социальных низов, у меня хватило ума не раскрывать свое инкогнито. Потом кто-то объявил, что все закончилось, мы поднялись наверх, и я сразу припустила домой. Никаких разрушений я по дороге не видела, но заметила, что в городе что-то не в порядке. Транспорт не ходил, люди потеряно бродили по улицам, какой-то взрослый мужчина плакал и вслух жаловался, что не может найти свой дом. Когда я прибежала домой, начинало смеркаться. Мама и папа ужинали на кухне, и с ними сидела за столом девочка лет десяти-двенадцати, пухленькая, темноволосая и темноглазая, на ней было красное фланелевое платье в белый горошек. Я видела ее в первый раз, а моя мама угощала ее оладьями и называла Сандрой. "А ты чья дочка? — спросила мама, когда увидела меня на пороге. — Соседская? Садись, покушаешь вместе с нами. Как тебя зовут?" Господи, Залман, как я испугалась… Когда мы Эфру в Марсенойском парке встретили, когда Ушлеп за нами погнался, когда те кесу меня поймали и хотели съесть, я и то не испытывала такого страха!