Набережная, одетая в растрескавшийся красновато-бурый камень. Над водой торчали наклонные рамы, затянутые проржавевшей металлической сеткой — мало ли, что оттуда полезет (впрочем, полезть-то оно может и по сетке), вода напоминала прокисший суп. Кое-где рам не хватало, словно кто-то их выломал. Дочерна загорелый мужчина в грязной потрепанной одежде ловил сачком водяниц, приносящих удачу, они в такой среде превосходно себя чувствуют. Возле его ног стояла заскорузлая сумка и пара стеклянных банок.

Залман направился к гостиничному комплексу. Единственный жилой квартал в мертвом городе, там есть магазинчики, котельная, кафе, поблизости находятся казармы лесной пехоты. Но все это дальше, сначала надо миновать обветшалые здания в чернильных лохмотьях волчьего бархата, оккупированные птицами, ящерами и перекидниками, наблюдающими за одиноким прохожим из оконных проемов.

Залман неплохо ориентировался в Танхале, как это у него получалось — он сам не понимал. Возможно, Сандра права, и когда-то он действительно здесь жил. Он повернул за угол, зная, что теперь его отделяют от обитаемого квартала всего два поворота. В просвете снова открылся вид на привокзальную площадь. Слева покосившийся каркас какого-то строения, под ним громоздятся обломки бетона и куски помутневшего стекла (обрушилось само, не дожидаясь запланированного сноса), а справа, в медово-золотом закатном свете, вереница стрельчатых арок, и под одной из них кто-то стоит…

Мостовая качнулась под ногами. Ощущение потери опоры. Знакомый силуэт под аркой оставался неподвижным, как будто вырезанный из темного картона.

"Разве из Страны Мертвых возвращаются?.. Наш план сорвался из-за меня. Если бы я тогда не опоздал…"

Эти невесть откуда взявшиеся мысли кружились в голове у Залмана, пока он медленно и неуверенно, словно только вчера научился ходить, шел к ожидавшему его человеку. На периферии мелькнула еще одна мысль: не надо было сюда приезжать.

Солнце било в глаза. Уходящая к горизонту пустая улица, заспиртованная в этом вечернем свете, показалась Залману таким же наваждением, как до боли знакомый силуэт под аркой.

А в следующий момент наваждение рассеялось, и он оторопело уставился на худенькую невзрачную девушку лет шестнадцати-восемнадцати, которая, в свою очередь, испуганно смотрела на него. Мелкие черты бледного личика заурядны и невыразительны. Прилизанные светло-русые волосы. На ней были джинсы и форменная курточка юного менеджера, манжеты подвернуты, выставляя напоказ дистрофически щуплые запястья. Залман никогда раньше ее не видел.

— Я вас не знаю, — пробормотал он, чувствуя, как замедляются удары сердца.

— Я вас тоже не знаю.

У нее и голос был слабый, невыразительный. Никакого повода для тревоги, а он-то принял ее за… За кого?..

— Извините, обознался.

— А, понятно… Ничего, — она вежливо кивнула в ответ.

Инцидент был исчерпан, и Залман направился к гостинице. Всего гостиниц тут шесть или семь, но в одной из них, самой фешенебельной, все окна распахнуты настежь, и персонал носится, как угорелый: там готовят апартаменты к завтрашнему прибытию Летней госпожи со свитой. Из окна на верхнем этаже выпало ведро, грохнулось о тротуар, отскочило, кувыркаясь. Мыльная вода расплескалась темными кляксами с оборками пены. Наверху — взрыв ругани, кто-то кого-то распекал. Обычная неразбериха, какую можно обнаружить с изнанки любого торжественного мероприятия.

Залман обошел опасную гостиницу стороной (вдруг в следующий раз оттуда вывалится не ведро, а уборщица?), миновал два зловеще декорированных отеля в стиле Темной Весны, с лепными черепами по карнизу (в этих заведениях не протолкнуться от туристов с Изначальной), и солидное, без затей, здание, где селились командированные чиновники, ведавшие планомерным разрушением Танхалы. Его целью была самая скромная из гостиниц, на отшибе, окнами смотревшая в неширокий переулок, где асфальт взломан скрюченными мохнатыми растеньицами, напоминающими эмбрионы, а дома на противоположной стороне оплетены узловатым ведьминым плющом. Залман и раньше там останавливался.

Даже здесь царила суета. В холле, рядом с парадным портретом Властительницы в усыпанном самоцветами кокошнике, вешали семейный портрет: Летняя госпожа в юности, с матерью, отцом и сестрой.

Сестру тоже звали Сандрой, словно у родителей не хватило фантазии на другое имя. Элесандрина Янари принадлежала к подвиду В и умерла от старости в возрасте девяноста восьми лет. Сандра-первая вспоминала о ней с досадой, а однажды призналась: "Вообще-то, я несправедлива к Элесандрине, но я все не могу простить ей того, как она у нас появилась. Хоть и понимаю, что она в этом не виновата". "У твоей мамы были трудные роды?" — предположил Залман. "Да какие там роды! Если б она родилась, как полагается, я бы ничего не имела против. Откуда она взялась — это я расскажу как-нибудь в другой раз".

Один из тех разговоров, которые почему-то застряли в памяти. Залман был лишен любопытства, и все же эти загадочные обмолвки Сандры насчет того, что ее сестра появилась на свет не так, как у всех появляются братья и сестры, вызывали у него слабое беспокойство.

Возне с портретом конца не было видно, и он настроился на безропотное ожидание, но тут его заметили и проводили в номер. Лакированная мебель темного дерева, старое трюмо, с потолка смотрят белоглазые лепные маски. Горничная предупредила, что после наступления сумерек открывать окно не следует, и что она еще зайдет позже, чтобы запереть решетчатые ставни.

— С туристами беда! — бросила она уже с порога. — Нарочно все отворяют нараспашку, из интереса. И Мерсмона к ночи поминают, не сплюнув, тьфу, тьфу, тьфу… Одно слово, иноземцы, что с них взять. Подать вам к чаю шоколадных Залмана с Эфрой, господин Ниртахо?

— Подайте, — согласился Залман.

Ночью в окно что-то скреблось, противно царапая коготками по стеклу. Не вытерпев, Залман встал с кровати, подошел и постучал по решетке. Там затихли. Он отдернул занавеску, но заметил в лунном свете только мелькнувшую гроздь мохнатых членистых ножек. Один из тех ночных упырей, за которых туристы с Земли Изначальной готовы платить, не торгуясь, как за экзотику высшей пробы, в то время как жители Долгой Земли с радостью бы всю эту экзотику под корень извели.

К тому часу, как Залман проснулся, гостиница словно вымерла — все ушли на привокзальную площадь, чтобы не пропустить прибытие Летней госпожи и парад, организованный по этому случаю начальством Танхалийского гарнизона.

Он решил, что остался здесь один, но потом обнаружил две живых души в буфете: за стойкой сидел погруженный в полудрему буфетчик, неподвижный и пухлый, словно матерчатый мешок, набитый ватой, а по эту сторону, спиной к залу, стояла девушка в серых плиссированных шароварах, какие вошли в моду с середины лета, и голубой трикотажной майке с тонкими бретельками, и сосредоточенно рылась в сумке.

Залман тоже остановился у стойки и рассеянно озирался, ожидая, когда буфетчик поднимет набрякшие веки и обратит на него внимание. Торопиться некуда, а в этом маленьком зале, обшитом рассохшимися деревянными панелями, так солнечно и уютно… Разве что девушка ему не нравилась. Она слегка сутулила худенькие, с выступающими косточками плечи, а ее жидкие тускло-русые волосы были собраны на затылке в хвост, открывая тонкую шею. Кожа белая, как у водяницы, и вдобавок покрасневшая, местами шелушится — расплата за не увенчавшуюся успехом попытку загореть. Плечи лоснятся от крема. Людям с такой кожей ультрафиолет противопоказан, но летом все девушки хотят быть золотисто-бронзовыми, как Летняя Властительница.

Она никак не могла найти то, что искала, и выкладывала на стойку все новые и новые предметы. Потрепанный блокнотик, никесовская фирменная авторучка, зеркальце в треснувшей эмалевой оправе. Светло-зеленые с черным тиснением корочки — удостоверение подтвержденного психиатрической экспертизой и официально зарегистрированного носителя МТ. Сиреневая расческа, оранжево-голубое удостоверение юного менеджера, черная бархатная косметичка, расшитая блестящим черным бисером. Отпечатанный на гербовой бумаге сертификат об окончании курсов машинописи, стенографии и делопроизводства на имя Лидии Никес. Дешевые часы без ремешка, льготный проездной билет со штампом: "Активный участник антимерсмонианского движения, прошлая жизнь", овальная бирюзовая пуговица…