Мир взорвался, и он блаженно обмяк, а в следующее мгновение Тамрила, рывком выпростав руки, нанесла ему костяшками ладоней удар по вискам.

«Зря сказал вслух, она обиделась…» – успел подумать Дирвен, проваливаясь в обморочную глубину.

Река называлась Сумляр. Мутная, глинистая, с теплой буровато-изумрудной водой. Зато не соленая. Можно напоить лошадей и верблюдов, самим вволю напиться и залить опустевшие бурдюки. У курьера Ложи был амулет, очищающий сырую воду от заразы и прочей вредоносной дряни.

По берегам гнездилась тьма-тьмущая птиц. Иные из них напоминали горделиво выступающих придворных в разноцветных одеяниях и хохлатых головных уборах, другие – галдящую рыночную толпу, третьи, которые стояли посреди залитого солнцем мелководья на длинных голенастых ногах, – монахов, погруженных в раздумья о переменчивости всего сущего. Каменистую землю местами сплошь покрывала белесая корка подсохшего помета, буйная приречная зелень была охвачена птичьей суетой.

Лишенная движения, выцветшая, подернутая тусклым маревом даль солончаковой полупустыни – и неширокая полоса пестрой кутерьмы, протянувшаяся меж двух горизонтов.

Они вышли то ли севернее, то ли южнее Ниларьягдуна – деревушки с мостом, и двинулись вдоль Сумляра, выискивая место, где птиц поменьше.

Орвехт держался вблизи повозки и наблюдал за женщиной. Не преследовал заинтересованным взглядом, а посматривал вскользь, жалуясь супругам на Джахура. И к его болтливости, и к назойливым жалобам на слугу все привыкли – господин Бровальд в своем репертуаре. То, что в последнее время он чаще всего избирал в слушатели пассажиров разболтанной колымаги, которую уже пришлось однажды чинить, тоже было объяснимо: остальные норовили от него сбежать. Эти тоже сбежали бы, если б могли, но повозка уступала в маневренности всадникам.

Он все-таки поймал момент. Женщина отправилась за кустарник по нужде – что ж, самое естественное дело, а когда она вернулась к остальным, маг заметил на темно-коричневом рукаве усхайбы приставшие перышки. У этой птичьей речки недолго в помет вляпаться, не то что в перья… Но на непроницаемую вуаль из конского волоса в придачу налип серый пушок. Амуши могут довольствоваться людской пищей, однако нет для них ничего слаще глотка свежей крови.

Когда нашли место для стоянки – лысый участок берега с каменистой отмелью, – господин Бровальд, заболтавшись, упустил хлибрифов, наловленных Джахуром для рыбалки.

Выронил замотанную тряпкой банку. Бывает. Тряпка невзначай развязалась, и мохнатые черновато-красные насекомые расползлись, проворно шевеля членистыми ножками. Эта оказия случилась буквально в шаге от сидевшей на подстилке сурийки, но та не вскочила, не вскрикнула, вообще ни слова не сказала.

Кроя на чем свет стоит криворукого слугу – кто ж еще плохо завязал банку! – Бровальд кинулся собирать разбежавшихся каналий. Он был неловок, а хлибрифы стремились поскорее спрятаться от солнечных лучей. Один из них, пойманный, но тут же оброненный, юркнул сурийке в рукав, словно в душную темную норку.

Ловец с перекошенным от гнева лицом «не заметил» этого конфуза, а женщина даже не вздрогнула. Существу, которое скрывалось под усхайбой, насекомые нипочем. Мало ли что там ползет по руке, щекоча кожу. Хрустящее лакомство ползет. Растяпа-смертный отойдет подальше, и тогда она – или он, или оно – с удовольствием оприходует вкусного хлибрифа.

Зинта решила вернуться в дом на улице Розовых Вьюнов после того, как узнала, что Эдмар убил Гвисойма – несчастного парня, польстившегося на отравленный пирожок. Сперва она думала, что горе-дегустатора уволили, начала расспрашивать, где его теперь найти, чтобы еще раз поглядеть, в каком он состоянии, – ну, и этот стервец в конце концов сознался, чтобы она не тратила время на поиски.

– За пирожок – человека прикончил? – уперев руки в бока, гневно прошипела лекарка.

– Зинта, ведь ты же не лишена здравого смысла, – усмехнулся Эдмар (так бы и вмазала по этой ироничной треугольной физиономии, снисходительно-взрослой, словно перед ним девчонка вроде Тимодии). – Подумай сама, почему мне пришлось это сделать?

– Потому что ты сволочной древний маг, в свое время еще не такое вытворявший!

– Неправильный ответ. Выгнанного из этого дома слугу немедля взяли бы в оборот, как источник информации обо мне, так что уволить кого-то я могу только таким печальным способом. Не потому, что мне это нравится, а потому что необходимость. Желающие ко мне подобраться только и ждут, что им что-нибудь перепадет.

– Дрянная необходимость! Так печешься о себе, что чужая жизнь ни гроша не стоит?

– Кроме меня есть еще Лярана, которая, согласись, стоит больше, чем жизнь Гвисойма, – вкрадчивым тоном напомнил Эдмар. – Что со мной случись – для кофейного княжества это будет смертный приговор. Я там появляюсь время от времени и надолго не задерживаюсь, но волшебный народец, олосохарские бандиты и окрестные бандитствующие феодалы не трогают Лярану только потому, что где-то есть живой Тейзург, который в случае чего придет разбираться. Население там растет как на дрожжах. Туда сейчас со всех концов Суринани тянутся ремесленники, художники, музыканты и прочие дарования, поскольку ходят слухи, что я им покровительствую и не привечаю Ктарму с ее мракобесием. Заметь, я эти слухи не распускал – это побочный эффект моего кофейного проекта. Пока там требуются прежде всего рабочие руки на стройку – и вновь прибывшие охотно подряжаются работать за еду. Я-то думал, придется рабов партиями покупать, но зачем рабы, если нет отбоя от добровольцев? Зинта, это на свой лад романтично: они строят город в моих владениях и по моему проекту, но строят его для себя – чтобы поселиться там и лепить свои горшки, ткать ковры, ковать оружие, рисовать картины, и какие у них там еще увлечения… Все идет к тому, что Лярана станет не тихим роскошным поместьем, как было задумано вначале, а этаким городом мастеров. И можешь смеяться, но я порой и сам невольно проникаюсь их настроением, – он насмешливо сощурил длинные лилово-болотные глаза. – Тебе бы там понравилось, истинно доброжительская обстановка.

– Потому что люди хотят вольно дышать и заниматься любимым делом, – серьезно подтвердила Зинта. – И раз ты дал им такую надежду, ты теперь за Лярану отвечаешь. Уж постарайся, чтобы все там было в порядке, а то вон как у тебя с Марнейей в прошлый раз получилось…

– Спасибо, припомнила! Это было миллион лет назад. Согласись, Лярана важнее, чем Гвисойм. И я бы совершил непростительный промах, если бы отпустил его на все четыре стороны. Кстати, это обычная практика. Прислуга, уволенная из дома более-менее влиятельного мага, вскоре умирает якобы естественной смертью – как ты думаешь, с чего бы это?

– Скверные дела, – она хмуро вздохнула. – По-моему, Суно так не поступит.

– Твой Суно не интриган. Или даже не так: у коллеги Суно, конечно же, есть недоброжелатели, но на него никто не охотится, так что для него нет необходимости в таких мерах.

– Ну и хорошо. С Тимодией-то как, ты ведь до сих пор не рассказал?

– Его не было дома, так что я вручил это сокровище Ивене с Марсией, вместе с файлом, в котором изложены обстоятельства. Пусть теперь эта очаровательная семейка с ней мучается, а я, хвала богам, отделался.

– Она же тамошнего языка не знает!

– Тот, кто попадает из одного мира в другой через правильно открытые Врата Перехода, будет знать местный язык, словно учил его с детства наравне со своим родным. Существует множество гипотез, объясняющих этот феномен, в сей теме только ленивый не отметился, но главное, что это так, а не иначе.

– Ага, я ведь читала об этом в книжках достопочтенного Зибелдона… Для Тимодии ты все сделал правильно. Рименду только жалко. Нелегко ей было, то-то она и с дочкой под конец вела себя так, что Тимодия решила, будто бы ты ее заколдовал.

– О, разве ты не поняла, в чем дело? Хотя ты для этого чересчур доброжительница… Я-то понял. Рименда хотела, чтобы Тимодия обиделась на нее, разлюбила и вследствие этого меньше страдала после разлуки. Поразительная женщина.