Забвение несчастья.

Бойцы гражданской обороны, парни в касках, «камуфляже», с автоматами в руках, стояли возле каждого автобуса по-двое, скорее наблюдая за посадкой, нежели пытаясь навести порядок. На водительских местах тоже сидели военные. Даже в тех автобусах, которые считались городскими.

Вообще, военных было многовато.

Возле шахтоуправления стояло человек двенадцать, тесной группой, восемь человек редкой цепочкой растянулись вдоль железобетонных плит забора, окружавшего просторный двор, на улице и у ворот стояло шестеро, и у фургонов рядом с гаражом топтались четверо.

Когда два красных «Икаруса» с зашторенными окнами прошли в ворота, выехали со двора и повернули к руднику, оставив за собой шлейф черной гари, Климов увидел в толпе женщин Жанну Георгиевну, узнал ее по серой норковой шапке; соседку, помогавшую на похоронах бабы Фроси, с привычным уже Климову оцепенело-робким взглядом, и старенькую учительницу по химии, которая ничуть не изменилась с тех давних пор, когда у Климова проснулась тяга к пиротехнике. Он хотел было подойти к ней, поздороваться, напомнить о себе, но в этот миг мимо него бойцы гражданской обороны провели Юлю, вежливо держа ее под локти. Она была чем-то взволнованна. Особенно встревожена. Гораздо больше, чем другие во дворе.

Видимо, взгляд его был таким пристальным, что она невольно посмотрела в его сторону.

Узнала.

Попыталась улыбнуться.

Задержаться.

—

Здравствуйте, Юрий Васильевич…

—

Здравствуйте, Юля. — Климов шагнул к ней — и туг же в бок ему уперся ствол: — Гуляй, укроп. Не до свиданок.

Боец, державший Юлю под руку, смотрел в упор пустыми блеклыми глазами.

Климов отступил.

—

А где Иван Максимович?

—

Он дома, — на ходу сказала Юля, — у него сердечный приступ. Я сделала укол, хочу просить…

Последних слов Климов не понял. Не расслышал. Но то, что у бойца гражданской обороны со спецназовской эмблемой на груди в руках был не десантный автомат и не самозарядный карабин Симонова, которыми вооружались спецкоманды, уловил четко. Пустоглазый ткнул его стволом охотничьего карабина «Тигр». Можно допустить, что для гражданской обороны выделили этот тип оружия, но как тогда понять десантный «камуфляж», значки, эмблемы и шевроны спецподразделений? Винегрет на постном масле. И «укропом» обозвали Климова некстати. Не такой он и «укроп», как это может показаться.

Климов проводил взглядом Юлю, увидел, что подвели ее сперва к «Уазу» Слакогуза, хотели посадить, наверное, в машину, но сказавший что-то Слакогуз махнул рукой и указал на шахтоуправление.

Юля уже сама заторопилась к зданию.

«Значит за ее отцом пошлют машину», — отходя от толпы женщин, решил Климов, — вон как облегченно-радостно, почти вприпрыжку, побежала Юля. Вроде, как и не было аварии, тревоги и немедленной эвакуации. Совсем еще ребенок.

Идеальный разрез глаз.

Федора Дерюгина он заприметил возле старика, который был на похоронах бабы Фроси. Вернее, горевал у ее гроба в день, когда приехал Климов. Он что-то говорил Дерюгину, а тот лишь встряхивал время от времени тяжелой головой. Его гривасто длинные нечесаные космы поблескивали влагой: спутались, намокли. Дождь усилился, ветер крепчал и становилось зябко.

—

Мотать тебя набок! — обрадовался Федор Климову и тотчас обнял, шепнул на ухо: — Махнем по махонькой?

—

Потом, — ответил Климов, — будет время.

Федор на поминках вел себя довольно сдержанно, пил

мало, но сейчас дохнул таким застойным перегаром, что у Климова свело гримасой губы. Все-таки он пьяниц не терпел. Чтобы скрыть гримасу отвращения, мазнул ладонью по лицу, словно стирая капли мороси, спросил:

—

Петра не видел?

Федор тупо посмотрел на Климова и даже отстранился.

—

Здрасте вам, ведь вы в соседях, а не я… Откуда мне…

Он вскинул голову, забросил волосы назад, пьяно качнулся.

—

Я не сразу за базарчиком живу, мотать тебя туда, четвертый дом под цинком…

По-видимому, чтобы Климов лучше понял, он взял его под локоть и повел к воротам, показать оттуда, где его «фазенда». Климов хотел спросить, куда так рано мог уехать Петр, но в это время впереди, в воротах, показался черный

«рафик». Климов сразу шагнул в сторону и спрятался за спину Федора, благо, тот был шире в плечах.

— Иди вот так, — шепнул Федору Климов, и они пропустили мимо себя микроавтобус. — Теперь, замри.

— Ты че? — стал поворачиваться Федор. — Когти рвешь?

— В прятки играю.

— С кем?

— Со Слакогузом, — в спину Федора ответил Климов и скомандовал, чтоб тот двигался прямо. — В толпу, Федор, в толпу.

Федор уловил суть сказанного и вразвалочку, какал, мол, тут братцы, эта, самая, эвакуация, стал пробираться ближе к центру сгрудившихся мужчин. Многие его знали, сторонились, уступали место, пропускали вперед, здоровались, просили закурить, подмигивали, щелкали по горлу, уважительно похлопывали по спине. Климов делал вид, что движется сам по себе, и вскоре оказался у машины Слакогуза, в первых рядах толпы, вне ноля его зрения. Федора по-прежнему держал перед собой.

В отличие от своего окружения, Слакогуз одет был в милицейскую форму, выглядевшую весьма невзрачно на фоне темно-пятнистых «камуфляжей» десантников и агрессивно-черных костюмов спецназовцев: серый, промокший плащ, фуражка с тусклым козырьком, волнистые погоны…

В этом форме он ходил по городу, в этой форме его знали, в этой форме ему верили…

Сейчас он вытирал лицо платком и слушал, что ему докладывал боец из «рафика».

— У Хорошилова искали?

—

Да.

— Соседей обшмонали?

Слакогуз сунул платок в брючный карман, одернул полу мокрого плаща и спрыгнул с крыши милицейского «Уаза».

— Все проверили?

— Под ключ.

Парень в каске и бронежилете сплюнул под руку. Ответил не по форме. Не «так точно», а «под ключ». Почти «по фене». Климов это сразу уловил, насторожился. Шепнул Федору: «Вот так и стой», вжал в плечи голову, свел локти, чуть присел, стал ниже, меньше, незаметней, осторожненько продвинулся вперед, проталкивая Федора поближе к Слакогузу. Маневр удался. Они были почти рядом.

Парень, сплевывавший под руку, перекинул автомат из левой руки в правую, и Климов углядел на его кисти несколько татуировок. Четыре «перстня», один крест и кличка «Кент». Судя по кресту и «перстням», парень был осужден за воровство, по статье сто сорок четвертой, а до заключения два года провел в дисциплинарном батальоне за воинское преступление, где совершил убийство и «прошел тюрьму», да не простую, а «особого назначения». Кличку дали в камере.

Климов еще раз глянул на парня и подумал, что бойцы в гражданской обороне очень милые ребята. Просто класс!

Адажио под майонезом.

По черному не ходить, белое не топтать.

Была такал шутка в армии, на гарнизонной гауптвахте: полы выкрашены черным битумом, стены и потолок — белой эмалью. И на стене плакат, написанный каким-то зубоскалом: «По черному не ходить, белое не топтать». Следя за своими мыслями, веселыми, как слезы, улыбчивыми, да не очень, — было отчего и призадуматься, Климов еще больше ссутулился, благо погода помогала: оправдывала позу, и хотел уже было выбираться из переднего ряда, как из-за «Уаза» быстро, по-хозяйски уверенным шагом вышли двое: оба в «камуфляже», но без касок и оружия — санитар Сережа и сам Климов, собственной персоной. Что рост, что плечи, что посадка головы — все поразительного сходства. А главное, лепка лица… глаза… их цвет, разрез и выражение… даже небритый подбородок… один к одному он, старший инспектор «угро» Юрий Васильевич Климов, только с усами.

Яицкий Анатолий Дмитриевич. Он же Бейцал Виктор Григорьевич. Он же «Фельдюга», «Бондарь», «Чистый». Главарь воровской банды. Считалось, что за ним десятки трупов, но взять его с поличным не могли, он уходил от следствия легко и просто, всегда чистым: компромата на него не находилось. Банда была крепкой, верткой и сплоченной. Не зря довольно рано стал «авторитетом»: центровым, козырным. Климов знал его в лицо по фотографиям, да и коллеги из московского «угро», когда Климов учился в высшей школе, говорили, что у него среди блатных есть копия-двойник, считай, близнец. Шутка природы. А, может, папа где чего состряпал невзначай… использовал копирку…