Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И что? Не получилось?

Как сказать… — Иван Максимович закашлялся. — Бурили… Больше половины скважин сразу выдохлись, другая часть заглохла… зарастают трубы

конвертином…

Это как?

Сужается просвет, все время выпадают соли, окислы металлов… В общем, если сравнивать с людьми, склероз сосудов или легких… — Он печально усмехнулся, — то, что у меня…

Климов сочувственно кивнул, хотя его кивок Иван Максимович навряд ли мог увидеть в темноте, и поинтересовался:

А питьевую воду находили?

Иван Максимович ответил.

Да…

А почему тогда все время перебои? Мне сказали…

Иван Максимович замедлил шаг, опять остановился.

Дело в том, что Ключеводск, словно на трех китах, держался на трех водоносных жилах. Две жилы минеральные и одна — с обыкновенной питьевой водой. И этой питьевой воды нам худо-бедно, но хватало… Жителей ведь в Ключеводске раз-два и обчелся, тем более, что уезжают…

Наверное, не более двух тысяч…

Что вы! Тысячи уже не наберется… Люди все бросают…

Безработица?

Конечно. Это пострашней чумы… Люди бегут.

Какое-то время шли молча, каждый погруженный в свои

думы, затем Иван Максимович восстановил нить разговора.

Ну, так вот. Была у нас вода, пока Улитку не взорвали…

Климов вспомнил эту гигантскую скалу в массиве Ястребиный Коготь, поросшую когда-то сверху рододендронами. Эти цветы он дарил Рае… Теперь, выходит, нету ничего: ни прежней Раечки, голубоглазой девочки из сказки, из его ребячьих сновидений, ни замечательной скалы Улитки, ни цветов на ней, рододендронов, ни воды…

Если верить накладным, — трудно ступая и борясь с одышкой, говорил Иван Максимович, — то из Ключеводских Гор за эти годы выбрали так много щебня и руды, что на месте «соцгородка» давно должен зиять громадный котлован величиной с Цимлянское водохранилище. — Он по- простецки высморкался на дорогу, шмыгнул носом, задержался, вытащил платок, ткнулся лицом в него, закашлялся и сплюнул. — Все, как в анекдоте… в трудностях весь интерес… — Теперь он сам взял Климова под руку. — Гору рвут — вода уходит, ищут воду — рвут копейку… — говорил Иван Максимович медленно, также медленно, как передвигал ноги, добавляя фразы по одной, как будто напоминая себе о том, что и он дрянь порядочная, раз понимает суть происходящего и ничего не может изменить. Вернее, понимал и не мог изменить, поскольку в последнее время даже воду искать перестали: довольствовались привозной…

Как, привозной? — не понял Климов. — Раньше был…

Пока Улитку но взорвали, — опять остановился, но теперь уже у собственной калитки, Иван Максимович. — На руднике мыли руду перед ее отправкой… в Польшу отправляли… да… Продукция секретная… режим военный… Поэтому на руднике имелось несколько бассейнов для воды… на случай. сами понимаете… аварии или… в общем, запас воды, рассчитанный на две недели… Когда Улитка рухнула, а жила с питьевой водой пропала, один бассейн хлорировали и подсоединили к городской водопроводной сети… Поэтому и перебои… Не успевают заполнять бассейн. Пойдемте, — сказал Иван Максимович, — я вам дома покажу на карте… на моей маркшейдерской… рабочей… я ведь под землей… как крот… всю жизнь провел…

А, может, — попытался было отказаться от визита в гости Климов, но Иван Максимович так деликатно-робко взял его за локоть, что пришлось повиноваться. В конце концов, Петр зайдет за ним, когда вернется.

Дом у Ивана Максимовича был небольшой, но в комнатах зато было просторно. Даже голо. Стол, стулья, платяной шкаф, диван, кушетка… Пол застлан стареньким паласом темно-зеленого цвета. Между кушеткой и столом блестела темной полировкой тумбочка с незакрывающейся дверцей, на тумбочке теснились флаконы с лекарствами и коробочки с таблетками.

Малый лазарет, — перехватив взгляд Климова, с легкой иронией пояснил Иван Максимович и обыскивающе похлопал себя по карманам: что-то хотел найти, не нашел, вышел в коридор, позвал: — Дочунь! — вернулся в комнату, указал Климову, куда повесить плащ и шляпу, предложил пройти на кухню, помыть руки: — Сейчас нам Юленька поставит чай.

Иван Максимович улыбнулся в сторону двери, и Климов обернулся. В комнату вошла официантка из кафе. Идеальный разрез платья, идеальный разрез глаз.

Знакомьтесь: это моя младшая…

Юля, — представилась девушка и улыбнулась. Она тоже узнала Климова.

А я Юрий Васильевич, по прозвищу «четырнадцать оладий», — подмигнул ей Климов и пояснил свою шутливость Ивану Максимовичу. — Ваша дочь меня сегодня утром покормила… Так что, мы уже знакомы… визуально.

Сейчас я тоже вас намерена попотчевать, — сказала Юля и, кокетливо поправив на груди яркий халатик, снова улыбнулась. — Надеюсь ужин будет лучше, чем кафешный завтрак.

Весьма признателен, но это лишнее, — предупредительно ответил Климов. — Дома у меня все есть, в том смысле, что у бабы Фроси… извините, — Климов несколько смутился, — в доме Ефросиньи Александровны…

Юрий Васильевич — внук Ефросиньи Александровны, — пришел на помощь Климову Иван Максимович. — Он мне помог дойти домой…

А… — протянула девушка, — тот самый… — она еще раз, но теперь гораздо пристальнее, глянула на Климова, еще доверчивее улыбнулась и сказала, что «Ефросинья Александровна вас часто вспоминала».

Обижалась, что вы редко пишете.

Климов вздохнул.

Виноват.

Чтобы не затягивать возникшую внезапно паузу, Юля деликатно удалилась.

Папа, займи гостя.

Проводив Юлю взглядом, Климов сел на предложенный ему стул и подумал, что детали своей одежды дочь Ивана Максимовича продумывала и подбирала весьма тщательно и с большим вкусом. Она старалась одеваться так, чтобы любой мог уловить мотив парижской моды. Всякий раз, когда Климов видел подобный тип красавиц, ему растревоженно-грустно казалось, что некоторые женщины были бы по-человечески намного счастливее, если бы не их ошеломляющая красота. В девичестве они об этом не подозревают, еще смешно гордятся тем, что всех мужчин, всех скопом! сносит в сторону от превосходства юной красоты над человеческой толпой. Они ликуют, чувствуя дистанцию между собой и всеми остальными, невозмутимо-страстно пронося, как нимб над головой, свет женственности и земного совершенства. Сегодня-завтра это веселит, как воздух зимнего высокогорья, но жизнь идет, и вот приходит час, когда душа взыскует человека, домашности, тепла и материнства, но рядом — пустота. Которая когда-то веселила. И утром, в кафе, и теперь, в доме Ивана Максимовича, Климов отметил про себя, что Юля откровенно хвасталась своею красотой, гордилась, но в ее наивно окороченных улыбках он угадывал душевный плач по счастью и любви.

Сославшись на головокружение, Иван Максимович лег на диван, поправил в головах подушку, положил руку на грудь, закрыл глаза, стараясь сбить одышку медленным глубоким вдохом и таким же сдавленно-протяжным выдохом. Немного полежав, взглянул на Климова и улыбнулся.

Вот так и горы дышат… Вдох и выдох… Только вдох у них сильнее, глубже, продолжительнее… от нескольких минут до многих суток.

Климов не поверил.

Это образ?

Нет… На самом деле.

Иван Максимович поднялся, встал с дивана, подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик и, немного покопавшись в нем, вернулся с большой картонной папкой, напоминающей папку чертежника. Раскрыл ее и положил на стол.

Вот, посмотрите. Это наши горы. Окружающие Ключеводск… Вернее, их разрез… А это, — его палец начал двигаться по линиям на схеме, — штольни и туннели рудника, все его штреки и забои… Внутренности, так сказать… Пустоты.

И довольно много, — удивился Климов.

Я же говорю: бурили вкривь и вкось… Особенно вот здесь, под Ключевой… смотрите…

21
{"b":"184319","o":1}