Вот Эрнан склонился над газетной страницей.

— Эулалиа! Да это прямо для тебя написано! — Он поднял смеющиеся глаза на девушку, надевавшую дождевик у зеркала в прихожей. — Ты ведь у нас большой специалист по армейским делам… Ну, ну, не хмурься, я шучу. Пойди-ка сюда. — Он протянул ей газету. — Видишь, и в армии теперь все больше недовольных хунтой.

— Мануэль говорит то же самое: некоторые солдаты и офицеры постепенно начинают кое-что понимать… Сам-то Мануэль никогда не одобрял переворота. Никогда! — горячо повторила она.

— И не решился выступить против?

— Не из трусости. Он человек храбрый. Но дело в том, что… Ну, как бы вам объяснить? Он офицер до кончиков ногтей. Был, во всяком случае, таким. Представляете, что значило бы для него ослушаться приказа?

— Как не представить, когда объясняют с таким пылом и красноречием! — Дядюшка Эрнан вновь слегка подтрунивал над девушкой. — А ты куда сейчас — домой? Или опять на свидание с ним?

— Не на свидание. На встречу. На деловую встречу. Товарищ Муньос поручил мне передать лейтенанту просьбу партии повременить с прошением об отставке. Не знаю, согласится ли. Ему, бедняге, невмочь в одной компании с этими палачами. Сами знаете, ему даже приходится принимать участие в арестах.

— Ну что ж, беги, — улыбнулся старик. — Желаю тебе счастья, девочка.

Месяца через полтора после всех этих событий Мануэль Фуэнтеальба сидел в баре «Дон-Кихот». Седая авантажная дама, знававшая, как видно, лучшие времена, небрежно играла на пианино. Бутылки, что выстроились на полках вдоль стены, пламенели в красном подсвете ламп, скрытых прилавком. Краснолицым сделали эти лампы и высокого, представительного бармена, который поставил перед Мануэлем стакан с коктейлем:

— Пожалуйста, сеньор. Ваш «Том Коллинз».

Мануэль Фуэнтеальба не очень любил этот бар фешенебельного отеля «Шератон-Сан-Кристобаль». Не любил, но захаживал туда. Где еще умеют так приготовить «Том Коллинз», «Роб Рой» или «Дайкири»? Отменное качество коктейлей отчасти компенсировало неприятную возможность встретить здесь кого-нибудь из бывших или нынешних сослуживцев. Вот опять! Капитан-де-фрагата[6] Хесус Манрикес собственной персоной, важный, преисполненный чувства собственного достоинства. Мануэль Фуэнтеальба приветливо улыбнулся подошедшему к нему капитану-де-фрагата.

После обмена любезностями последовал вопрос, который заставил Фуэнтеальбу поежиться:

— Ты все еще в военной разведке? Не надумал вернуться на флот?

Мама так хотела, чтобы ее Мануэль стал флотским офицером, она так гордилась, когда, окончив училище, он надел мундир с мичманскими погонами! Флотские офицеры — элита чилийских вооруженных сил. Мундир военного моряка, считала мама, — лучшая одежда для молодого человека из хорошей семьи. Семья Мануэля была обедневшей, но бесспорно хорошей (считалось, что их род ведет свое начало от известного конкистадора Альмагро), и очень хотелось сеньоре Фуэнтеальба, чтобы ее сын занял в обществе достойное положение.

— Я, собственно, больше не служу в военной разведке, — сказал Фуэнтеальба капитану-де-фрагата.

За год до переворота Мануэль увлекся историей, носился с мыслью написать книгу о героическом сопротивлении индейцев-арауканов, коренных обитателей Чили, испанским завоевателям. Он мечтал прослушать университетский курс лекций по истории. Предложение перейти в военную разведку, давшее возможность нести службу на суше, и не где-нибудь, а в столице, позволило ему осуществить эту мечту — он стал вольнослушателем университета. Матери было все равно, где служит сын: лишь бы видеть на нем флотский мундир. Иначе отнеслись к жизненному виражу Мануэля некоторые его товарищи: на флоте издавна не очень-то жаловали «сухопутных моряков» из военно-морского отдела разведки.

— Значит, вернулся на флот? Одобряю!

— Нет, мой дорогой капитан-де-фрагата, на флот я не вернулся, — Фуэнтеальба в смущении пригладил и без того аккуратные черные усики. Но фразу закончил самым бесстрастным тоном: — Ты, верно, запамятовал, что наша военная разведка «растворилась» в Национальном разведывательном управлении.

— Ах, вот как… в ДИНА, значит… То-то я гляжу, ты в штатском, — растерянно забормотал моряк.

Лейтенант Фуэнтеальба одним глотком допил остатки коктейля — оставаться в обществе Хесуса Манрикеса не хотелось… Поднялся:

— Сожалею, но мне пора идти. Надо сложить вещи — завтра уезжаю.

— Далеко?

— В Рим, ненадолго.

— Ну что ж, поболтаем с тобой как-нибудь в другой раз. Звони мне в отель, я пробуду в Сантьяго не меньше месяца, — но в какой гостинице он остановился, капитан-де-фрагата не сказал. И руки на прощание не подал.

После прохлады оборудованного кондиционерами «Дон-Кихота» весенний сентябрьский вечер показался Мануэлю жарким и душным. На холме Сан-Кристобаль, у подножия которого расположился отель, тускло горели фонари. Их свет расплывался белесыми пятнами по темной листве деревьев парка.

«Ай да капитан-де-фрагата, — усмехнулся Фуэнтеальба, усаживаясь в свой старенький «форд», — брезгует, видите ли, работниками ДИНА».

По подъездной аллее лейтенант вывел машину за ворота сада, окружавшего отель. На тихие и зеленые улицы богатого района Баррио Альто благосклонно взирала с небес Дева Мария. Казалось, она и впрямь парит высоко в небе — выхваченная из тьмы лучами прожекторов огромная статуя Богоматери, венчающая вершину холма. Минут через десять «форд» остановился у самой крайней виллы пустынной улицы, что упиралась в парк. Лампочка над воротами высвечивала надпись, протянувшуюся по арке: «Земной рай».

Фуэнтеальба отпер ворота. Загнал машину во двор.

Одноэтажный дом был стилизован под креольскую усадьбу: окна забраны витыми решетками, черепичная крыша навесом выступает далеко над фасадом, опираясь на поддерживающие ее деревянные столбики — тоже витые. Света в окнах не видно.

Фуэнтеальба вставил ключ в замочную скважину с уверенностью человека, вернувшегося домой. Но он не жил здесь. Никто здесь не жил. «Земной рай» принадлежал Национальному разведывательному управлению.

Зажигая на ходу свет в холле, в коридорах, лейтенант прошел в комнату — будь это частный дом, она называлась бы, наверное, кабинетом: широкий письменный стол с мягким креслом, которое могло вращаться на металлической ножке, крестом разлапившейся на полу, перед столом еще два кресла, тоже мягких, но по старинке четвероногих, вдоль стен книжные полки. И все в таком идеальном порядке — ровные ряды книг, стол без единой бумажки, что сразу чувствовалось: это кабинет без хозяина.

В «Земном рае» сотрудники ДИНА встречались с секретными агентами, внедренными в левые организации, иначе говоря, с провокаторами. А также с расплодившимися после военного переворота осведомителями.

Лейтенанту предстояла встреча с осведомителем.

Прежде чем усесться за стол, Фуэнтеальба опустил жалюзи на окнах — в полном соответствии с правилами конспиративных встреч. Старательный службист этот Фуэнтеальба! Начальство не может им нахвалиться.

Три коротких звонка. Пожаловал сеньор Линарес — кто же еще? Ворота можно было открыть, не вставая из-за письменного стола, простым нажатием кнопки. Но не таков лейтенант Фуэнтеальба, чтобы пренебрегать осторожностью! Он вышел к воротам, заглянул в смотровой глазок и лишь после этого впустил во двор грузного, барственного вида человека с приятным, хотя и сильно помятым лицом.

Гость весь светился благожелательностью к ближним, когда — уже в кабинете — излагал свои соображения по поводу в той или иной мере «вредоносных умонастроений» сослуживцев. Он определенно чувствовал себя диагностом морально-политических недугов, которые подлежали принудительному лечению на благо самих страждущих. Была в его горько-сладких сентенциях и отеческая забота о «недужных» — ведь речь шла как-никак о его подчиненных (он руководил редакцией «60 минут», готовившей выпуски телевизионных новостей).