Они крепко обнялись, под грохот аплодисментов, и расцеловались. Ратников видел большие, увлажненные глаза друга, прижимая его к сердцу. А потом выпили, запрокинув донцами вверх, хрустальные рюмки. Служители внесли в зал, издалека показали Люлькину подарок, — огромный черный телевизор «Панасоник», поставили на стол для приношений.

Следующим говорил «самолетчик», заместитель Генерального конструктора фирмы, построившей истребитель. Обаятельный, с черными усиками, похожий на элегантного кавалера, он картинно держал за донце высокую рюмку с вином:

— Дорогой Леонид Евграфович, вы, конечно, знаете извечные споры между «самолетчиками» и «двигателистами», — кто определяет качество самолета, вы или мы. Так вот я вам скажу, уважаемый Леонид Евграфович, на этот раз двигатель опережает возможности самолета. Он таит в себе такой потенциал, что нам еще дорабатывать и дорабатывать нашу машину. Говорю это без всякой зависти, с полным сознанием вашего превосходства. Неделю назад в Хьюстоне, штат Техас, мы проводили с американцами компьютерные игры, разыгрывали воздушный бой двух истребителей «пятого поколения», нашего и американского. И я вам докладываю, во всех трех раундах победил наш истребитель. После игр мы с американцами сидели в ресторане за дружеским ужином, и их представитель, скорее всего «цереушник», подвыпил и говорит. «Мы, говорит, больше не будем покупать у вас военные секреты. Мы будем покупать у вас главных конструкторов. Предложим виллу на берегу теплого океана, личную яхту, самолет, разовый счет в банке 500 тысяч долларов. Всех ваших на корню купим». А я ему отвечаю: «Всех, кого можно было купить, вы купили, а все равно воздушный бой проиграли. Значит, у нас остались одни неподкупные конструкторы». Вы, дорогой Леонид Евграфович, — наше национальное достояние. Мы наш истребитель в своем кругу знаете, как называем? — «Люльколет». Обещаю, что осенью новая машина, с улучшенными характеристиками, прилетит в Рябинск и сделает над заводом в вашу честь десять фигур высшего пилотажа!

Подошел к Люлькину, приник черными усами, театрально выпил рюмку, стряхнув на пол капли. К подарочному столику подносили огромную вазу, разукрашенную золотом и лазурью.

Третьим поднялся худой полковник авиации с загорелым лбом и глубокими черно-синими глазами, которые воспаленно и страстно взирали из-под нахмуренных бровей:

— Уважаемый Леонид Евграфович, мы уже с вами говорили год назад, сразу как я вернулся с Кавказа, с театра военных действий, и вы в Жуковском осматривали корпус моей экспериментальной машины «пятого поколения» и не нашли ни одной пробоины. Здесь, в узком кругу, ни для кого не секрет, что в первые дни боев с Грузией наша авиация понесла недопустимо высокие потери. Потому что мы летаем на старых самолетах Су-27, у которых нет радиоэлектронной защиты, нет технологии «стелс», нет системы постановки помех, нет ракет «воздух-земля», способных обнаруживать и поражать радары противника. А у грузин были израильские средства постановки помех, украинские зенитные комплексы «Бук». В результате мы потеряли больше десятка самолетов, и в авиационных полках шли похороны. Командование на пятый день войны решило перебросить на фронт три опытных истребителя с вашим, Леонид Евграфович, двигателем. На этих машинах мы выполнили работу, которая была не под силу авиационным полкам. Подавили грузинскую ПВО. Разбомбили аэродромы с их авиацией. Сожгли авиационный завод и портовые сооружения в Поти. А я на бреющем пролетел над Гори, заставив Саакашвили елозить животом по земле. Вот что такое «истребитель пятого поколения», — это машина господства в воздухе. И остается только ждать, когда истребитель запустят в серию и насытят машинами полки. А вообще-то, Леонид Евграфович, вы мне жизнь спасли, я ваш должник. Честь имею!

Полковник щелкнул каблуками, жадно проглотил водку, и его черно-синие глаза пылали. Люлькин обнял его:

— Ах, ты мой дорогой, Федор Карпович! Ах, ты мой золотой товарищ полковник!

Поздравления сменяли одно другое. Все они были от сердца. Те, с кем проводили бессонные ночи, спорили до хрипоты, ссорились вдрызг, бранились смертельно, теперь, забыв о кромешной работе, о непосильных трудах, открывались в своем истинном отношении друг к другу. В братском бережении, в чистой любви. Волга, вечерняя, сиренево-розовая, несла на себе белоснежный теплоход.

Говорил старый конструктор, с седой волнистой шевелюрой и с железными морщинами на крупном насупленном лбу. Словно на его лице отпечатались бесчисленные чертежи спроектированных им двигателей, а на волосах осела пудра металлических сплавов.

— Все вы, товарищи, помните, откуда вышел наш уважаемый юбиляр, но не все, наверное, знаете некоторые подробности его биографии. Вышел он из знаменитого аэрокосмического объединения «Уран», которое занималось многими интересными вещами, в том числе, созданием обитаемых военных и промышленных баз на Луне. Мы в советское время не испытывали нужды в финансировании, и когда нас спрашивали на Политбюро, сможем ли мы выполнить ту или иную задачу, отвечали: «Сможем выполнить любую, если она не противоречит законам физики». Леонид Евграфович, если я не ошибаюсь, занимался ториевыми и плазменными двигателями, задействованными в проекте «Луна». Проект развивался настолько успешно, что уже стали формироваться дивизии для отправки на Луну для развертывания там промышленным зон и боевых стартов, в том числе и тех, что должны были сработать по крупным, летящим к Земле метеоритам. Однако метеорит прилетел совсем с другой стороны. Когда развалили Союз, наши «реформаторы», как известно, взялись первым делом за военно-промышленный комплекс и, конечно, за НПО «Уран». Сначала остановили финансирование, и все стало умирать и сохнуть, люди стали уходить из лабораторий, кто в бомжи, кто в «челноки». Потом расчленили производство на несколько кусков, и самый мощный, где работал Леонид Евграфович, передали американцам. Те возобновили финансирование, но прекратили все работы. Люди получали зарплату, но вся тематика была свернута. Американцы повесили над главным корпусом свой флаг и контейнерами стали вывозить секретную документацию. Леонид Евграфович вынес на себе, под рубахой самые секретные чертежи и лабораторные отчеты, как во время войны выносили на теле знамя полка. Его сначала уговаривали отдать чертежи. Потом предлагали за них огромные деньги. Потом устроили автомобильную аварию, в которой он едва ни погиб. Грозились убить сыновей, так что он был вынужден отправить их в дальнюю деревню. Наконец, его выгнали с производства без копейки денег, и он работал сантехником в «жеке», чинил сливные бачки. Так он перебивался больше года, пока старые друзья ни вытащили его в Москву и ни посадили в тот самый тусклый кабинетик, где его отыскал наш уважаемый Юрий Данилович Ратников. Я это рассказал к тому, что есть в нашей жизни не только русские гении, но и русские герои, к числу которых относится наш великий юбиляр. Цены тебе нет, Леонид Евграфович!

Они расцеловались, было видно, как увлажнились глаза Люлькина, и он полез за платком.

Певица скользнула на эстраду, пленительно улыбаясь, потянула к себе микрофон длинной обнаженной рукой. Оглянулась на музыкантов, подавая знак. Но прежде чем заиграла музыка, в зал влетел взволнованный помощник Люлькина, размахивая правительственной телеграммой:

— Внимание, товарищи, поздравление Премьер министра! — вскочил на эстраду, оттесняя певицу, и стал читать, чуть захлебываясь, переводя глаза с телеграммы на Люлькина, — Уважаемый Леонид Евграфович, позвольте от всей души поздравить Вас со славным юбилеем. Родина знает вас, как талантливого конструктора, неутомимого новатора, патриота российской авиации. Сделанные вами открытия внесли и продолжают вносить весомый вклад в развитие отечественного двигателестроения. Надеемся, что уже в скором времени в русское небо взлетит истребитель «пятого поколения», в создание которого вы вносите свой неоценимый вклад. Председатель Правительства…

Все аплодировали. Ратников был рад за Люлькина, вспомнил прошлогодний визит Премьера, их беседы в цехах, у испытательных стендов, во время ужина, где Премьер восхищался заводом, обещал поддержку, заверял, что скоро последует государственный заказ, и начнется серийное производство двигателя.