— Прошу слова, Ногата Дхоу, — перебил его речь известный бузотер и любитель перечить Банула Наростяшно, — Зачем нам больной на борту? — резко выкрикнул он. — Мы что, его можем вылечить? Да он заразит нас всех! Мы помрем!

После этих слов, брошенных в самый неподходящий момент, когда нервное напряжение достигло максимума, эмоции команды прорвали незримые барьеры.

Люди буквально взорвались, совершенно не обращая внимания на командиров. Все закричали, стараясь переорать один другого. Одни кричали:

— За борт его!

Агеронцы отвечали:

— Хочешь жить — прыгай сам!

Ибирин предложил своим громоподобным басом:

— Берег рядом, никого за борт бросать не будем. Высадим!

Земляне, даже такие ушлые, как Жиган, опешили перед напором аборигенов. Шведов подкрался со спины и прошептал почти на ухо Ярославу:

— Что будем делать, начальник?

Ярослав, оценивая ситуацию, не посчитал ее такой уж безнадежной. Конечно, если пойти на поводу команды, и дать возможность высадиться на берег, они в страхе разбегутся, но он знал, что агеронцы по натуре легко возбудимы, но и успокаиваются быстро. Стоит только одернуть. Он спокойно ответил Анатолию:

— Ничего не будем, пусть проорутся!

Между тем, кое‑кто уже желал менять курс, и Ярослав был вынужден повысить голос:

— Тихо! Слушаем меня!

Затем выдержал паузу, пока все не остановились и не замолкли. Только после этого стал говорить, спокойно с расстановкой.

— Никого за борт мы кидать не будем — это нехорошо. Предки нас осудят. Высадить больных на берег — еще хуже. Мы прогневим богов, если преднамеренно начнем распространять заразу на берегу. Погибнем не только мы с вами, погибнут тысячи ни в чем не повинных людей. Поэтому тот, кто посмеет исполнить бесчеловечное желание, будет иметь дело со мной. Меч мой еще не заржавел в ножнах. То же самое будет с теми, кто задумает бунтовать против моей власти. Я требую безоговорочного подчинения, как ваш вождь и кормчий корабля. Всем все ясно?

Ярослав не стал продолжать речь, пока все не согласились с его словами или хотя бы не кивнули в знак согласия головой.

— Да, Дхоу! — виновато соглашалось большинство. — Понятно.

— Но мы должны обезопасить себя от заразы на корабле. Поэтому сейчас Зенон и выбранные им люди идут и делают карантин. Остальные — каждый сам себе… Вы поняли меня? Каждый изготовит на лицо повязку, чтобы не дышать друг на друга заразой. А Банула Наростяшно сделает еще и повязку для Горха.

— Почему я? — протянул обиженно он.

— Потому — язык без костей, — уточнил Ярослав. — Теперь все как можно меньше передвигаемся по кораблю, каждый сидит на своем месте и как можно дальше от товарищей. Ни курс, ни способ движения менять не будем. Так и впредь будем пробираться в Риналь навстречу ветру.

К полудню Зенон с товарищами соорудили на палубе носовой надстройки некое строение с легкой руки Ярослава, прозванное карантином. В нее перенесли Горха, но по размерам в будке места хватило бы еще на четырех человек. Она надежно защищала от солнца, ветра, там не было так душно, как в трюме. Большие окна, затянутые циновками, не препятствовали доступу свежего воздуха. У Ярослава не было рекомендаций по лечению известной в Изумрудной долине болезни, но общеизвестно, что ее победили с помощью антибиотиков, которые имелись в запасе корабля. Их в большом количестве доставил Олег с Земли. Выбор имелся основательный, с описаниями, почитав которые, он выбрал подходящие общего действия. Имелись как таблетки, так и инъекции, Ярослав предпочел для надежности последнее. Уколы стал делать сам, никому не доверяя и к больному не подпуская.

Беда не ходит одна. К концу дня на корабле было уже пятеро больных, включая Горха. Заболели двое агеронцев из команды Зенона, Молчун и Шведов из землян. Можно было делать первые выводы. Ярослав достаточно быстро сопоставил личности больных и предшествующие события. Заболели те, кто сходил на берег в Низмесе, то есть и он сам — Ярослав — был одной из кандидатур. Следовало заранее обо всем позаботиться. Он вызвал к себе в каюту значимых людей из команды: Зенона, Ибирина, Жигана, Трубу, Наростяшно. Обрисовал ситуацию:

— Потому как я сам вместе с заболевшими был в Низмесе, могу слечь уже сегодня или завтра. Приказываю: после меня власть на корабле переходит по старшинству к Сергею, затем Трубе, Ибирину, Зенону, Наростяшно. Цели и задачи наши всем известны, хотя без индлингов выполнение их станет возможно лишь частично. Если нас всех не станет, вам, Ибирин, Зенон, Наростяшно, следует в любом случае добраться до Риналя, продать груз, купить товар и, не ввязываясь в нечто большее, вернуться в Изумрудную долину, доложить обо всем Олегу. Знаю, вы, по слухам, предполагаете, — мы плывем в Риналь ради большего, чем просто торговля. Я своей властью запрещаю предпринимать какие бы то ни было действия против наших общих врагов самостоятельно, без совета с Дхоу Олегом. Только товар и возвращение назад. Остальные распоряжения будут передаваться по старшинству от капитана к капитану, если смерть посетит нас. Сейчас, Зенон, я предполагаю увеличение числа заболевших, поэтому на кормовой надстройке следует построить еще один карантин на шесть человек, его следует соорудить в течение ночи. Надеюсь, справитесь.

— Сделаем, — уверенно подтвердил Зенон.

— С появлением новых заболевших дальнейшее движение станет невозможным, поэтому завтра к полудню ложимся в дрейф. Кстати, Ибирин, здесь есть поблизости безлюдные острова, где бы мы могли укрыться от непогоды?

— Дхоу наватаро, — с сожалением отвечал Ибирин, качая головой, — нет здесь островов.

— Печально, — согласился Ярослав, — придется держаться в море. Если подойдем к берегу, команда разбежится, и все дело пойдет прахом. И так решено, если будут еще больные, завтра ложимся в дрейф, если нет, продолжаем движение.

Ночью заболела Юля. Утром она не смогла подняться на палубу. Как и у других, у нее случился жар, озноб и полное бессилие. Ярослав сделал ей инъекции, укутал потеплее, но не решился поднимать из трюма наверх в карантин. Помещение могло быть заражено и продолжать там оставаться Ноки и Анне небезопасно. Поэтому Ярослав запретил кому бы то ни было спускаться в сокровищницу, где ящики с серебром продолжали служить постелью Юле. Он сам опасался заболевания, поэтому изгнал из каюты всех девушек, в том числе Анюту, оставшись там один, ухаживая за Юлей и выходя на палубу только за тем, чтобы проведать больных в носовом карантине. Больше никого к ним не допускал. Возможно, боги смилостивились к ним, но до вечера больше никто не заболел.

Прошло три дня в однообразной, наполненной тяжким чувством близящегося конца, жизни корабля. Как и в предыдущие дни, «Паллада» лениво маневрировала навстречу ветру. В дрейф так и не ложились, потому как болезнь прекратила распространяться. То ли меры карантина подействовали, то ли действительно боги смилостивились (все на корабле строго находились в повязках, смачивали их водой, стирали ежедневно одежду, драили палубу и все предметы), но Юля стала последней из заболевших. Теперь становилось ясно, что действительно зараза была подхвачена во время пьянки в трактире Низмеса, потому что Ярослав так и не заболел, да и не все из участников гуляния, а только часть. Имея некоторые подозрения, он как‑то позвал в каюту Бомбу.

— Расскажи‑ка мне, дорогой мой друг, что там случилось в трактире? Кто был зачинщиком безобразия? Все по порядку.

Бомба мялся, делая виноватый вид, потому как сам был участником, но на вопросы вынужден отвечать.

— Ну..у, — протяжно начал он рассказ, — с нами была Юля, и она сказала, проходя мимо…

— Что сказала? — подбодрил Ярослав.

— Ну… из трактира шел такой запах…

— Дальше…

— Что она умрет, если не съест сейчас мяса.

— Действительно? — удивился Ярослав.

— Да! — подтвердил Бомба. — Она в последнее время все ест и ест. Всех кур на корабле сожрала. И в этот раз вынь да роди ей птицу печеную с корочкой. Вот и уговорила всех.