Поэтому мистер Меламед не проронил ни слова, хоть у него с языка и рвались поспешные извинения. Он даже заставил себя не смотреть на лорда Гренвилла, чтобы не встречаться с его яростным взглядом. Стоило ему лишь выказать страх, неуверенность или гнев — все было бы потеряно. Поэтому мистер Меламед неотрывно смотрел на напольные часы, чей бесстрастный циферблат виднелся из-за правого плеча лорда. «Смотрите на часы», — сказал ребе. Этот совет помог мистеру Меламеду ответить на вопрос, как одна из мышей — ребенок — попала в лавку. Теперь он использует тот же совет, чтобы поймать зачинщика — сына лорда Гренвилла.

Он приспособился дышать в такт тиканью часов; это успокоило его тревожные мысли и отчаянно колотившееся сердце. В тишине, нарушаемой лишь тиканьем, он заметил, что и дыхание собеседника постепенно становится ровным. Мистер Меламед предположил (и был прав), что лицо лорда тоже мало-помалу приобретает свой всегдашний цвет.

После долгой паузы лорд Гренвилл спокойно осведомился:

— Каковы ваши доказательства, мистер Меламед?

— Кража была совершена в тот же день, когда вы послали напольные часы в лавку мистера Лиона, чтобы их починили.

— Я послал?.. Зачем бы я стал посылать часы в починку? Когда я уезжал в Брайтон, они были исправны!

Мистер Меламед не улыбнулся, но в душе он ликовал. Теперь оставалось только распутать замысел Перси Гренвилла, виток за витком, а затем лорд Гренвилл, если он — достойный джентльмен, доведет дело до конца.

— Значит, вы не просили сына отвезти часы в лавку мистера Лиона или расплатиться по счету, который, насколько я знаю, составлял триста гиней?

— Разумеется, нет. Я попросил секретаря отправить мистеру Лиону записку с нарочным. Я написал, чтобы он пришел ко мне за деньгами. И, уверяю вас, секретарь не принял бы моего сына за посыльного.

На лице лорда Гренвилла вновь проступили красные пятна. Однако мистер Меламед заставил себя сохранять спокойствие, не позволяя гневу лорда сбить его с толку.

— Возможно, что мистер Лион ошибся касательно молодого человека, который приходил в лавку, — невозмутимо сказал он. — Возможно, на самом деле это был один из ваших слуг, выдававший себя за мистера Гренвилла. Во всяком случае, двое слуг, что пришли с этим молодым человеком, были из вашего дома; один из них обронил вот это.

Достав пуговицу из жилетного кармана, мистер Меламед протянул ее лорду Гренвиллу — и затаил дыхание. Улика была ненадежной, и все же она доказывала, что кто-то из домашних лорда Гренвилла побывал в лавке.

Лорд взял пуговицу и в продолжение нескольких минут рассматривал ее, как будто на ней были изображены иероглифы, а не хорошо знакомый ему символ. Когда он, наконец, заговорил, голос его был близок к шепоту:

— Пуговица принадлежит одному из моих людей. И, признаю, мне странно, что кто-то из них принес часы в лавку. Но пуговица еще не доказывает, что мой сын или мой слуга украл деньги мистера Лиона.

— Я знаю, лорд Гренвилл. Но… вы позволите задать вам несколько вопросов?

Лорд Гренвилл отнюдь не горел желанием отвечать на вопросы, однако он кивнул, и мистер Меламед продолжил:

— Нет ли среди слуг вашего сына маленького ребенка-иностранца?

Глаза лорда снова сердито засверкали, но на сей раз уже не мистер Меламед был тому виной.

— Есть, чем я весьма недоволен. Он купил Антуана, мальчика из французской колонии в Вест-Индии, и нарядил его пажом. Я не сторонник работорговли и не одобряю того, что с детьми из Вест-Индии обращаются как с ручными обезьянками.

— Ваш сын и его паж сейчас находятся здесь?

— Полагаю, да. Сейчас только два часа пополудни. Они, вероятно, еще завтракают.

— Тогда, с вашего позволения, я хотел бы доказать правдивость моих слов таким образом…

Мистер Меламед изложил лорду свой план, и тот одобрил его. Они позвали пажа мистера Перси Гренвилла и попросили его спрятаться в напольных часах, что стояли в гостиной.

— Очень тесно, сэр — сказал мальчик, поправляя белый парик. — Я здесь еле помещаюсь.

— Здесь теснее, чем в тех часах, в Лондоне? — спросил лорд Гренвилл, явно надеясь, что ребенок не поймет вопроса.

— Намного теснее, — ответил паж.

Лорд Гренвилл взглянул на мистера Меламеда, который прилагал все усилия, чтобы скрыть радость от такого подтверждения своей догадки.

Закрыв дверцу часов, лорд Гренвилл позвал лакея и попросил сообщить мистеру Перси Гренвиллу, что его ожидают в гостиной. Когда молодой человек, все еще в шелковом утреннем халате, вошел в гостиную, лорд рассказал ему о предъявленных обвинениях, однако не пояснил, каким образом, по мнению мистера Меламеда, было совершено преступление. Молодой мистер Гренвилл зевнул:

— Отец, неужели вы верите россказням этого человека? Это же явный шантаж!

— Значит, ты не проникал в лавку?

— Я изумлен, что вы задаете мне подобные вопросы.

— А твой паж?

— Антуан?

— Allez! Allez! — воскликнул мистер Меламед.

Дверца часов распахнулась, и оттуда выпрыгнул Антуан.

— Surprise!

Мистер Перси Гренвилл уставился на Антуана, затем на мистера Меламеда. Потом он вскочил со стула и кинулся на мистера Меламеда, шипя: «Ах ты…»

Он не договорил: лорд Гренвилл схватил сына и выволок из комнаты, держа его за ворот дорогого шелкового халата.

Пока мистер Меламед сидел в гостиной, дожидаясь возвращения лорда Гренвилла, Лионы принимали внезапных гостей у себя на Девоншир-сквер.

— Не хотите ли пирога, мистер Голдсмит? — спросила Роза Лион, что есть сил стараясь унять дрожь в голосе и руках.

— Благодарю вас, миссис Лион.

Мистер Меир Голдсмит и его сын (миссис Голдсмит осталась в Брайтоне) получили по чашке кофе и по куску пирога, а затем последовало неловкое молчание.

— Вам нет нужды объясняться, — наконец прервал тишину мистер Лион. — Мы прекрасно понимаем ваше решение.

— Простите мне мой вопрос, мистер Лион, — сказал Дэвид Голдсмит, — но как вы можете понять наше решение, еще не услышав его?

Между тем в комнате наверху дети Лионов чинно ждали, каков будет итог чрезвычайно интересной беседы в гостиной. Ханна сидела у окна, безразлично глядя в небо. Ребекка впилась глазами в страницы одной из своих любимых книг, воображая себе все возможные несчастья. Две младшие девочки, Эстер и Сара, дрались из-за кукольных платьев. Что до Джошуа, можно было не опасаться, что мальчуган проберется в гостиную и подслушает разговор — Ребекка взяла веревку и обвязала один конец вокруг его щиколотки, а другой — вокруг ножки посудного шкафа, так что Джошуа не мог далеко уйти.

Услышав, как хлопнула парадная дверь и шаги родителей зазвучали на лестнице, дети вскочили с мест. Когда Ребекка увидела, как серьезно лицо отца, она подумала, что сейчас упадет без чувств. Хотя был полдень, а вовсе не безлунная ночь, но Ребекка была уверена, что еще никогда в жизни она не была так напугана — и столь же непоколебимо убеждена, что ее худшие опасения сбылись: мистер Дэвид Голдсмит расторг помолвку с Ханной и отдал руку и сердце другой.

Но прежде чем упасть, Ребекка украдкой бросила взгляд на старшую сестру. Ханна отчаянно храбрилась, но ее подбородок предательски дрожал, а в глазах блестели слезы. И Ребекка поняла, что не может лишиться чувств, во всяком случае сейчас. Если кому-то и падать в обморок, то Ханне. А ее роль — прийти к Ханне на помощь, если это понадобится. А в том, что помощь понадобится сестре, Ребекка убедилась, вновь посмотрев на мистера Лиона, которого она никогда прежде не видела столь торжественным.

Мистер Лион, в свою очередь, смотрел на маленькую компанию; все лица были обращены к нему. Он негромко произнес: «Прости, Ханна. Я пытался убедить Голдсмитов. Уверяю тебя, я сделал все от меня зависящее. Но не смог. Мистер Дэвид Голдсмит наотрез отказывается… разорвать помолвку».

И он рассмеялся, а миссис Лион разрыдалась. Ханна же поначалу была не в силах сказать или сделать что-либо. Затем она бросилась к отцу, и тот крепко обнял ее. Потом настал черед миссис Лион, и вскоре уже все обнимались друг с другом. Вволю наобнимавшись и наплакавшись, все семейство отправилось вниз пить чай.