— Все мои жильцы — добропорядочные джентльмены, мистер Меламед. Они могут получить ключ, если пожелают. Но мой пансионат — не постоялый двор для тех, кто проводит вечера за выпивкой и картами, а потом вваливается в комнату среди ночи, грохоча на весь дом… если вы это имели в виду.

— Благодарю вас, что успокоили меня. Я так и предполагал, что все ваши жильцы — такие же достойные люди, как мистер Оппенгейм, и мне жаль, что мы с ним не встретились. Если бы я раньше узнал, что он в городе, то зашел бы вчера вечером. Впрочем, вероятно, я все равно бы разминулся с ним, если вечером его здесь не было. Полагаю, он ужинал с друзьями.

Миссис Леви позволила ему полагать все, что угодно, поскольку в ответ она произнесла лишь:

— Если вы уже посмотрели комнату, мистер Меламед, мне пора возвращаться к работе.

— Прошу прощения, миссис Леви, я не хотел вас беспокоить.

— Вы вовсе не побеспокоили меня. И если тот джентльмен, о котором вы говорили, нуждается в хорошей тихой комнате, — продолжала леди, спускаясь с мистером Меламедом по лестнице, — то лучше, чем эта, ему не найти.

Он мысленно согласился с ней. Пансионат был самым укромным местом, какое только можно себе представить, — а значит, идеальным жильем для тех, кто хочет спрятаться.

Если мистеру Лиону хотелось верить, что виновник — не Джейкоб Оппенгейм, то у мистера Меламеда были свои чаяния. Направляясь к следующей остановке своего пути, общинному приюту — это было маленькое здание на Литл-Дьюкс-плейс, неподалеку от пансионата миссис Леви и Большой синагоги, вмещавшее в себя не более дюжины мальчиков и столько же девочек, — он горячо надеялся найти там разумное объяснение тому, что мальчик-посыльный исчез из лавки. Например, ребенок мог заболеть. Мистеру Меламеду очень не хотелось, чтобы вором оказался Саймон; он сам дивился своему волнению.

Внезапно он понял, что уже не относится к этой краже как к занятной головоломке, которую приятно разгадывать за чашкой кофе или за сытным обедом. Предложив помощь в поимке вора, он, сам того не осознавая, взял на себя великую ответственность. Поэтому его так растревожила маленькая драма, что разворачивалась на его глазах. На карту поставлено будущее самых настоящих живых людей, размышлял мистер Меламед, стоя в передней в ожидании директора приюта. Если он укажет на невиновного — скажем, на сироту, — то может исковеркать всю жизнь ребенка. И он вознес беззвучную молитву Отцу всех сирот и вдов, прося, чтобы расследование вело его по верному пути, чтобы он стал орудием добра, а не зла.

— Мистер Меламед, какая приятная неожиданность! Что я могу для вас сделать? Надеюсь, вы останетесь на чай?

Морис Мюллер, директор приюта, был маленьким человечком; своими торопливыми движениями он напоминал птицу в полете. Он буквально слетел к мистеру Меламеду и, казалось, замер на одной лапке, поджав вторую, готовый взмыть в воздух по первому слову гостя.

— Но прежде чем рассказать, что привело вас сюда, вы непременно должны посмотреть наши новые занавески в гостиной. Их сшили юные леди из Швейного общества Большой синагоги, и я уверен, вы согласитесь со мной, что великодушие этих нежных созданий видно в каждом стежке.

Внезапно мистер Меламед обнаружил, что его уже ведут в гостиную — таков был мистер Мюллер. Он увлекал за собой каждого, и пыл его был так велик, что устоять перед ним мог лишь неисправимый угрюмец. Мистер Меламед покорно осмотрел занавески, заодно отметив про себя свежевымытые окна. Похвалив директора за образцовый порядок — директор уверял, что все это заслуга экономки, — он перешел к делу:

— Мистер Мюллер, до моего сведения дошло, что один из ваших воспитанников не явился на работу. Может быть, он болен? Я говорю о Саймоне, он работает посыльным в лавке мистера Сэмюэла Лиона.

На лице мистера Мюллера отразилось беспокойство.

— Саймон? Вот так новости.

— Его нет в приюте?

— Нет.

— Вы не знаете, где его можно найти?

— Нет, не знаю. Но если он снова сбежал к банде графа Грэйвел-лейнского, я не несу за это ответственности, мистер Меламед. Как вам известно, я не раз говорил членам совета синагоги, что днем дети должны учиться. Изучать священные книги несколько часов по вечерам — этого мало. Просто возмутительно, что наши дети большую часть дня работают. И уж конечно же их не следует нанимать посыльными, чья работа — работа! — состоит в том, чтоб целый день шататься по улицам Лондона в одиночку.

Мистера Меламеда озадачила эта вспышка гнева. Будучи состоятельным человеком и одним из меценатов общины, он привык к уважительному обращению. Но слова директора попали в цель, поэтому, вместо того чтобы ответить на упрек гневным выпадом, он принял его как должное и сказал лишь:

— Община делает все, что в ее силах, мистер Мюллер.

Дожидаться ответа мистер Меламед не стал. Он и сам сомневался в правдивости собственных слов.

— Эй, сквайр, вы вторглись в частные владения.

Мистер Меламед услышал за спиной смех детей. От его внимания не ускользнула компания подростков, что следовала за ним с той самой минуты, как он покинул сравнительно светскую Дьюкс-плейс и вошел в безусловно сомнительный квартал на другой стороне Петтикот-сквер. Его рука невольно потянулась к карману плаща. Вполне возможно, что дети шли за ним просто из любопытства. Весьма вероятно, что они надеялись облегчить его карманы, избавив их от носового платка или кошелька.

Оглядывая грязную тесную улочку, мистер Меламед недоумевал, как кому-то могло прийти в голову объявить своими владениями такое жалкое место. Потом он спохватился: если он хочет завоевать доверие детей, нельзя смотреть на них свысока.

— Прошу прощения, — сказал он, доставая футляр для визитных карточек, который, к счастью, еще никуда не пропал из его кармана. Он вынул карточку и вручил ее тому подростку, который окликнул его сзади, а сейчас стоял перед ним, загораживая дорогу.

Мальчик был одет в непомерно большую старомодную шинель, волочившуюся по земле, и чересчур длинные кожаные бриджи, доходившие ему до щиколоток. Он сдвинул на затылок двууголку, что грозила упасть на нос и, убрав с глаз эту черную фетровую помеху, с преувеличенным усердием принялся изучать надпись на карточке. Но через несколько мгновений он сунул карточку в карман шинели и заявил:

— Сквайр, я оставил монокль в штатском платье. Быть может, вы сами расскажете мне, кто вы такой и по какому делу явились?

— Охотно, — сказал мистер Меламед. — Но может быть, прежде вы сообщите мне, с кем я имею честь разговаривать?

— Генерал Велик’он, — представился мальчик, сняв шляпу и низко поклонившись собеседнику. — Правая рука его светлости графа Грэйвел-лейнского.

— Мистер Эзра Меламед, — с легким поклоном ответил мистер Меламед. — Дома ли его светлость?

— А зачем он вам понадобился?

— Верно, почтенному сквайру надоела приютская еда, теперь ему захотелось пообедать с графом, — насмешливо протянул один из мальчишек. Остальные расхохотались.

Мистер Меламед пропустил их колкости мимо ушей. Он пристально поглядел Велик’ону в глаза и проговорил:

— Я хотел бы побеседовать с графом Грэйвел-лейнским. У вас есть моя визитная карточка. Прошу сообщить ему о моем приходе.

Велик’он ответил ему не менее пристальным взглядом, затем надел шляпу и скомандовал:

— Присмотрите за ним, ребятки, и берегите ваши носовые платки. Банкиры и брокеры славятся своей привычкой залезать в чужие карманы и вытаскивать оттуда целые состояния.

С этими словами он вынул из собственного кармана носовой платок — в котором мистер Меламед узнал свой собственный — и помахал им перед лицом посетителя:

— Вот какие визитные карточки в ходу у нас на Грэйвел-лейн, сквайр. Нет нужды тратиться на чернила.

Велик’он скрылся в темном дверном проеме, а мистер Меламед остался раздумывать над прелюбопытнейшим вопросом — как мальчик ухитрился извлечь из его кармана носовой платок без его ведома? Остальные подростки все еще глазели на него и посмеивались: они явно были в восторге от маленького спектакля, разыгранного Велик’оном.