– Отчаяние, – сказала Анна. Она попыталась сказать это беспечно, но ответ прозвучал абсолютно серьезно. – Мне было стыдно перед мамой, собой, думаю, я ненавидела себя. Мне нужно было найти способ снова понравиться самой себе и гордиться собой, и я не могла говорить о прошлом, потому что от этого меня тошнило, я чувствовала стыд снова и снова. И может быть, часть этой силы я позаимствовала у моего дедушки. У самого замечательного человека, которого ты когда-либо знал.

Чарльз медленно кивнул.

– Однажды он мне сказал, что самое худшее из сделанного им в жизни было то, как он поступил с тобой в тот день. Итан не обвинял остальных, а обвинял самого себя и никогда не мог простить себе это. Он не переставал надеяться, что ты вернешься домой и он сможет попросить у тебя прощения. Долгое время отказывался запирать входную дверь, чтобы ты могла войти.

Они долго молчали. «Спасибо тебе, дедушка, – говорила про себя Анна. – Спасибо за твое понимание того, что случилось в тот день, за то, что ты любил меня, хотел, чтобы я была дома».

– Спасибо, – сказала она вслух Чарльзу. – Я рада узнать об этом.

Чарльз начал говорить, что он боялся потерпеть поражение и как отец; хотел, чтобы кто-то показал ему, каким быть, показал правильный путь. Но не стал продолжать. Достаточно было извинений, он задолжал своей дочери больше. Он придвинулся к ней поближе и взял ее руку.

– Я всегда любил тебя, Анна. Я нечасто говорил это или говорил не так, как следовало. Знаю, я говорил это, целуя тебя на ночь или уезжая в деловую поездку. Не уверен, что получалось так, как я хотел. Но, правда, я любил, всегда любил тебя и восхищался твоими душевными качествами и твоим удивительным умом. Ты помнишь, я приходил на несколько твоих школьных соревнований по правописанию, и ты всегда выигрывала? Я был ужасно горд. Я сидел в аудитории и смотрел, как ты встаешь с места, такая стройная, и говоришь, как пишутся эти невероятно длинные слова, которые я никогда не слышал – и у меня не было ни малейшего представления, что они значат – я твердил самому себе, что буду всегда заботиться о тебе и постараюсь, чтобы ты всегда была счастлива. Но я не знал, в чем ты нуждалась; казалось, у тебя все и так получается, и я гордился тобой и за это тоже. Мне так жаль, я даже не знал, как начать и сказать тебе, как мне жаль. Не знаю, что бы я мог сделать для тебя, ведь я ни в чем не умел быть отчаянным, но я бы попробовал, я бы попытался на свой страх и риск, а потом, может быть, у тебя появился бы отец, а у меня была бы моя дочь Анна в течение всего твоего детства и юности. Вместо этого я потерял тебя, как один человек может потерять другого. Я хотел бы как-то исправить это; этого так ничтожно мало... просто попросить прощения.

Анна наклонилась к нему и прижалась щекой к его щеке, и так они сидели молча, держась за руки.

– Спасибо, – снова сказала она.

Огромная любовь к дочери наполнила душу Чарльза, сила этой любви поразила его. Он отодвинулся и улыбнулся ей.

– А как насчет того, чтобы не прощать и не любить меня...

– Я прощаю тебя, – сказала Анна.

Чарльз ждал. Но больше она ничего не сказала. Ему показалось, что свет померк. Ну, ладно, может быть, потом, подумал он. В следующем месяце, в будущем году, когда-нибудь. Когда-нибудь она скажет это. Когда-нибудь она подумает это. Все должно получиться. Должно получиться. Как бы то ни было, мы можем любить друг друга. Мы ведь неплохие люди.

– Мы неплохие люди, – прошептал он.

– Один из нас – плохой человек, – сказала Анна. Она потрогала чайник, и убедившись, что он еще теплый, налила им обоим еще чаю.

Чарльз удивленно смотрел на нее.

– Я думал, ты сказала, что не хочешь говорить о...

– Не хочу. Но есть кое-что еще. – Она прошла к окну, посмотрела на ровный, белый пейзаж, простиравшийся внизу, с двумя антеннами, прорвавшими белую пелену. – Знаешь ли ты, почему шоссе на Дирстрим так и не было построено?

– Шоссе на...? Нет, никто этого не знает. Какой-нибудь комитет изменил очередность, передумал, как я предполагаю. Мы не смогли выяснить, что случилось.

Анна повернулась к нему.

– Винс зарубил это строительство.

Чарльз в изумлении уставился на нее.

– Что ты говоришь? Он не зарубил его, а пытался спасти.

– Он зарубил его. Он сказал Зику Радлу, сенатору штата Юта, что в Иллинойсе не могут решить, как прокладывать дорогу, поэтому не заслуживают этого шоссе, и деньги следует отдать Колорадо и Юте. Что и было сделано. Сенатор Радл рассказал мне об этом на прошлой неделе, у меня есть номер его телефона, если ты захочешь позвонить ему.

Чарльз не сводил с нее глаз.

– Почему?

– Не знаю. Если попробовать догадаться, то я бы сказала, что он хотел навредить тебе, может быть, разорить «Четем Девелопмент». Мне кажется, он уже давно хотел нанести вред семье.

– Я не верю. – Чарльз тряс головой. – Не верю. Винс беспокоился обо мне, он бы никогда... – Он вскочил на ноги и начал ходить по комнате. – Радл тебе сказал? Сказал это в точности, как ты передала мне?

– Почти. Он считает Винса героем за то, что тот так поступил. Отдать шоссе, в котором его брат был заинтересован, на благо страны. Что-то в таком роде.

Чарльз наткнулся на угол стола и выругался, потирая колено.

– Мы много говорили об этом, он знал, что все зависело от этого шоссе, и в каком я был отчаянии... Это Радл сказал тебе?

– Да, – сказала Анна.

– Мне нужен его номер телефона.

Она прошла к столу Чарльза и переписала ему телефон из своей записной книжки.

Когда она опять отошла к окну, Чарльз наклонился и прочел номер.

– Он говорил, что пытался помочь мне. Но потом нам не повезло. И тут он был прав, попал в точку. Сукин сын, – шептал Чарльз. Он выпрямился. – Ты имеешь в виду, он хотел навредить всей семье?

Анна рассказала ему все. Начиная со своего разговора с Бадом Кантором в Управлении по охране окружающей среды – она записала его номер телефона под номером Зика Радла – и все, что они с Лео и Джошем выяснили о взорванном заряде динамита, об аварии на фуникулере и обо всем, что они узнали насчет Кита.

– Подожди, – сказал Чарльз. Нахмурившись, он склонился над столом. – Управление... это работа Винса, в любом случае, часть его работы. Его Комитет отвечает за охрану окружающей среды, за устранение опасностей для жизни людей... Он сделал паузу. – Этот парень Кантор. Он сказал, что Винс подтолкнул его, хотел, чтобы они преувеличили опасность и ускорили все эти дела?

– Да, – подтвердила Анна.

– Хорошо, но должны быть причины... ты должна знать все, что там происходило. Так или иначе, это все, что ты знаешь. Остальное – динамит, фуникулер – только догадки.

– Это не догадки, что кто-то специально устроил эти аварии. У нас нет доказательств, кто это сделал. Но есть много других моментов. Картина начинает складываться с шоссе, что повредило тебе, компании и всей семье; затем – Управление по охране окружающей среды, это вредит Тамараку, «Тамарак Компани» и всей семье; переходим к разрушению дренажной траншеи и к несчастному случаю на фуникулере, которые больно ударили по Тамараку, «Тамарак Компани» и по всей семье. Есть еще тот факт, что Итан выгнал Винса после моего ухода, что могло сделать кого-то способным на чудовищные поступки в отместку. И наконец, странное совпадение, связь между Винсом и покупателем «Тамарак Компани».

– Рей Белуа, – сказал Чарльз.

– Тебя никогда не беспокоило, что он так близок к Винсу?

– Почему это меня должно беспокоить? Винс сказал мне, что Белуа хочет купить известную компанию, а он знал, я собирался продавать. Он связался с Белуа, он ведь помогал мне выйти из положения. Что здесь подозрительного?

– Даже после всего, что случилось в Тамараке? Одно за другим, чтобы заставить семью кинуться в панику и согласиться на продажу по ужасной цене. – Ты знаешь, она ужасная; ты знаешь, что мог бы получить более чем в два раза больше, чем предложил друг Винса и руководитель его предвыборной кампании, если бы стоимость компании не была занижена всеми этими так называемыми случаями. Они были специально подстроены кем-то, кто рассчитал, какими последствиями это грозит городу, компании и семье.