В кабинете было очень тихо.

– Ты думаешь, нами манипулировали при продаже? – проговорил, наконец, Чарльз.

– Да, – ответила Анна.

Медленно, тяжело он покачал головой.

– Слишком много ненависти, слишком много... зла.

– Да, – снова сказала Анна. – И еще. Авария на фуникулере. У нас нет доказательств, и, может быть, никогда не будет. И это тоже может оказаться еще одним совпадением. Однако, мы так не думаем. На фуникулере есть сто шестьдесят восемь вагончиков, и только один был блокирован, тот, в который вошли я и Лео.

Чарльз привалился к столу, закрыл глаза.

– Нет, – прохрипел он. Потом поднял голову. – Что ты говоришь? Он не мог. Это было ужасное совпадение, несчастный случай, случайность...

– Мы нашли кусок дерева, – сказала Анна. – Это не был несчастный случай, он был специально задуман.

– Ладно, да, я понимаю, эта часть была задумана, но не имели в виду определенный вагончик. Что бы он ни сделал, он не мог... ради Бога, он не убийца! – Он старался не смотреть на Анну, он вспомнил, что она говорила ему раньше об угрозах Винса. – Почему? – вырвалось у него. – Ты и Лео? Что он бы... Боже мой, Боже мой, не могу поверить, ведь нет причин...

– Я не знаю, почему. За исключением того, что Лео всегда был против продажи «Тамарак Компани», а я располагаю историей о его прошлом, которая могла бы покончить с его политической карьерой.

– Это не причина, чтобы убивать двоих людей!

– Я так не думаю. Но если бы ты планировал устроить какой-нибудь несчастный случай и у тебя была возможность одновременно избавиться от некоторых людей, которые, как ты считаешь, стоят у тебя на пути, а ты был бы именно таким человеком, способным строить такие планы, это могло бы показаться вполне разумным.

– Разумным!

– Тому, кто способен на чудовищные поступки, – ровным голосом заметила Анна.

– Боже мой! – воскликнул Чарльз.

Ужас всего этого, нагромождение фактов и догадок потрясло его и он чувствовал, что эта тяжесть невыносима. Его дочь когда-то подверглась насилию, его дочь чуть не убили. И между этими двумя преступлениями был нанесен вред стольким людям – ему самому, семье, всему городу Тамараку. Как мог замыслить это тот, кого он, как ему казалось, знал, кем восхищался и кого любил? Слишком много, слишком много, думал Чарльз; слишком многое надо осмыслить, слишком со многим согласиться. Но выбора у него не было; он должен был согласиться. Даже если дело обстояло не совсем так, как им казалось, уже то, о чем было достоверно известно, выглядело достаточно обличительным.

– Даже возможность, – шептал Чарльз, – случай, которым он мог воспользоваться... – Он покачал головой, разговаривая сам с собой, как будто был один. – Но даже если он не делал... даже если он ничего не делал с фуникулером – или, может быть, делал, но не собирался никому причинять вред – даже тогда, все остальное, что он делал, что было направлено на всех нас... и он лгал мне. Во всем. Годами... Играл мною, всеми нами, как будто мы куклы. И Боже мой, мы ими и были. Почти были. Радл. Кантор. Все, кого он знал. Я могу им позвонить... Я позвоню им... но я знаю, это ничего не изменит, потому что я верю Анне. Потому что она говорит правду, она всегда говорила правду. Проклятый сукин сын, он знал, как я отношусь к нему, он знал, что я зависел от него и позволил мне доверяться ему, и он лгал, играл со мной в свои игры, почти разорил меня. Выставил меня перед всеми ослом, промотавшим компанию... Сукин сын.

Он обошел вокруг своего стола, выдвинул стул и, еще стоя, вынул папку из верхнего ящика. Потом положил ее на стол и открыл. Сверху лежало письмо, подписанное им. Чарльз взял его, прочел, подержал минуту, помахивая этим листком бумаги. Он стоил шестьдесят миллионов долларов, которые так были ему нужны и он почти держал их в руках.

– Но я не могу сделать это, – прошептал он. – Я не могу участвовать в этом. Я не позволю ему. – И резким движением, наверное, самым решительным в своей жизни, разорвал письмо пополам. – Я должен поговорить с ним, – продолжал он, все еще разговаривая сам с собой. – Я должен услышать это от него самого.

Он взял разорванное письмо, прошел к секретарше, и Анна видела в полуоткрытую дверь, что он положил его перед нею на стол.

– Напишите письмо Рею Белуа по этому адресу о том, что я отменяю продажу «Тамарак Компани». Пошлите его по факсу, сообщите ему, что я возвращаю его залог телеграфным переводом сегодня во второй половине дня вместе с процентами за те несколько дней, пока деньги находились у нас. Если у него возникнут вопросы, пусть обратится к моему адвокату; если он будет спрашивать меня, в офисе меня нет и не будет.

Чарльз вернулся в кабинет, закрыв за собой дверь и немного удивленно посмотрел на Анну, осознавая, что она здесь.

– Не знаю, что теперь будет, – сказал он. Вернулся к своему столу, как будто здесь он чувствовал себя в безопасности, и попробовал улыбнуться. – Вечно я все порчу. Вот и теперь, даже не смог продать одну компанию, чтобы спасти другую.

– Это была победа, а не поражение, – ответила Анна. – Мы найдем способ помочь тебе, мы все вместе займемся этим. Ссор больше не будет.

Чарльз улыбнулся, слыша доверительные интонации в ее голосе. Снова захлестнула его огромная любовь к дочери, и он поразился, как мог столько лет жить без нее; его жизнь до этого дня казалась тоскливой и бессмысленной.

– Хотел бы я, чтобы этого было достаточно, – печально заметил он. – Я хотел бы уехать отсюда с тобой и с семьей, которая была бы на моей стороне, и сказать, что у меня есть все, чего я хочу. Но я не могу сделать это. Я не могу позволить этой компании погибнуть, хотя, в основном, это моя заслуга. Я еще надеюсь, знаешь, вернуть ей утраченное положение. Не такое, как при отце, больше я не обманываю сам себя на этот счет. Но если бы у меня были деньги и время, я мог бы снова сделать ее надежной и респектабельной. Деньги! – воскликнул он. И с шумом задвинул ящик стола, оставшийся открытым, звуки отдавались эхом в комнате. – Деньги! Деньги! Боже, у меня столько долгов, что я не могу ничего предпринять. На мне десять миллионов долларов процентов, и банки откажут мне в праве выкупа закладной, если я не заплачу на этой неделе, больше нельзя оттягивать. Я обегал весь город в поисках денег. Всю страну. Мне больше не предоставляют кредит. Все, что у меня оставалось, это «Тамарак Компани», а я только что разорвал сделку, и теперь мне больше некуда идти. Мне жаль, Анна, ты заслуживаешь отца, на которого могла бы смотреть снизу вверх. А тебе достался неудачник в безвыходном положении. Если только ты не веришь в сказки: добрый принц выписывает чек и говорит: «Это твое». Я уже давно перестал верить в сказки.

Анна прошла через кабинет к столу Чарльза. Взяла стеклянное пресс-папье и задумчиво стала разглядывать его. В центре стоял эльф, упираясь руками в бока, с хитрой усмешкой на губах.

– А как насчет злого принца? – спросила она.

– Что?

– Ты сказал, что обязательно хочешь поговорить с ним, – тихо сказала Анна. – Спросить его о шоссе, об Управлении, о фуникулере...

Они посмотрели друг на друга через стол. Мысль о столкновении с Винсом отозвалась в душе Чарльза наводящим ужас сигналом тревоги. Никто не боролся против Винса, он боролся против всех. Он бросал вызов миру и всегда побеждал. Чарльз не мог себе представить, как сможет противостоять ему, обвиняя его, требуя от него чек для... «Боже, – подумал Чарльз, – это безумие».

Но здесь была Анна, она не сводила с него глаз. И он знал, что должен сделать это для нее, даже в большей степени, чем для себя. Пришло время выбирать между дочерью и братом, что нужно было сделать двадцать пять лет тому назад. «Я могу это сделать, – подумал он. – Для Анны, для самого себя, для всей семьи. Может быть, я не мог сделать это раньше, но теперь я не одинок. У меня есть Анна и все остальные со мной; отныне они всегда будут рядом. Что бы ни происходило со мной раньше, теперь все по-другому... Теперь».