Торгашам у Алазани

От Арсена тошно стало.

Взял он адли у хахама,

Хвать его по чем попало.

«Коль от честного адата

Раз отступите еще вы, —

Накормлю я вас свининой,

Помяните это слово!

Если ж это не поможет —

Отыскать я вас сумею,

И тогда — смотрите, плуты, —

Всем вам бороды побрею!

На конях — в хороших седлах,

Зимней, вешнею порою

Вы торгуете по селам

Шерстью тонкой и парчою.

Продаете недомерки

Сироте, вдове убогой,

Надуваете невесту!

Не боитесь ли вы бога?»

Вырезал он из кизила

Палку пядей в семь длиною.

Отдал им, сказал: «Не смейте

Мерить мерою иною!

Если только я услышу

По селеньям, где я езжу,

Что убавили вы меру,

Всем вам горло перережу!»

«Как мы палкой несуразной

Шелк и сукна мерить будем?

Что ж, теперь из-за Арсены

Пропадать торговым людям?

Пусть товар сгниет на полках!

Что нам толку в ценах низких?»

«Мне на архалук отмерьте,

Ради счастья ваших близких!»

За кусок десятку просят,

Что не стоил двух рублей им.

Тут он вовсе рассердился,

Надавал купцам по шеям

И забрал у них бесплатно

То сукно для архалука.

Говорит: «Слыхал я, деньги

Есть у вас в карманах… Ну-ка,

Вынимайте поскорее!

Деньги мне нужны в дорогу».

Совещаются торговцы:

«Отдадим уж… Ну их к богу!

Лишь бы только нам живыми

От бродяги отвязаться!»

Золотых ему туманов

Отдали монет пятнадцать.

Взял себе он пять туманов,

Десять отдал им обратно.

«Просвиру мы есть готовы,

И сукно давать бесплатно,

И креститься по-грузински,

И расстаться с бородою,

Только б ты отстал, Арсена,

И оставил нас в покое!»

Толстосум навстречу ехал

В дорогом своем наряде.

Говорит ему Арсена:

«Не пугайтесь, бога ради!

Куладжу свою снимите,

Не останетесь в накладе,

Вам в обмен отдам я чоху!»

В куладжу Арсен облекся,

Въехал в лес, коняг стреножил,

Отдыхать в тени улегся.

Шлет приказы губернатор:

«Это что еще такое?

От какого-то Арсены

Вдруг не стало нам покоя!

Он один, а если тыща

Удальцов таких найдется,

Я боюсь, что здесь, в Тбилиси,

Очень туго нам придется.

Сто червонцев за поимку

По народу объявите!

Карантин в горах поставьте!

В Дагестан не упустите!»

Прокляни, всевышний боже,

Бодбисхевца Парсадана!

Кумом был злодей Арсену,

Продал кума, как барана.

Парсадан с овечьим стадом

В Триалети подымался,

Там-то, близ Тапаравани,

Он с Арсеном повстречался.

«Низкий мой поклон Арсену!

Что к нам в гости не заходишь?»

«Да предашь! — Арсен ответил. —

Ты с начальством дружбу водишь?»

«Как предам тебя? Подумай!

Я тебе душой обязан:

Трех детей моих крестил ты,

И с тобой я миром связан!»

Клялся матерью-землею

И творящею десницей.

И Арсен подумал: «Миро

Осквернить он не решится»

В доме кумовом Арсена

Допьяна вином поили.

Снедью жареной, вареной

До отвала накормили.

Осовел совсем Арсена,

Сонно голову склонил он;

Снял с себя свое оружье

И куме его вручил он:

«Будет нужно мне оружье

Завтра утром спозаранку…»

Приготовили для гостя

И подушку и лежанку,

Сверху шкурами закрыли,

Чтоб спалось ему теплее…

Что ж не спится Парсадану?

Что за мысли у злодея?

Он подручных собирает,

Только ночь на мир спустилась,

Их на спящего двенадцать

Овцепасов навалилось.

Голову Арсен приподнял,

Сразу понял — злое дело.

«Это что за дрянь собачья

На меня во сне насела!»

Сбросил он с себя десяток,

Скулы им разбил в запале.

Да напали двое сзади,

Руки вмиг ему связали^{96}.

«Слушай, кум! Не изменяй мне!

Не бросай начальству в руки!

Лучше смерть мне, чем в неволе

Унижения и муки!

Предаешь меня, а завтра,

Может, что с тобой случится.

Помни: бог тебя накажет

И небесная царица!

По твоей вине мне будут

Цепи, муки и темница!

Двести дам тебе туманов

Здесь, да триста в Гомаретах!»

А предатель молча думал:

«Буду сам при эполетах…»

На коня Арсен посажен,

Руки связаны и ноги.

Говорят: «Его не свяжешь —

Он уйдет от нас в дороге?»

Слезы льет Арсен печальный,

Привезли его в Тбилиси.

Парни стаей голубиной

Отовсюду собралися.

«Ки! Ки! Ки! Ведут Арсена!» —

Говорят имеретины.

«Лав! Лаве!» — кричат армяне,

«Хорзе!» — вторят осетины.

Русские: «Очень хороший,

Ей-богу, молодец он!»

Девушки с балконов смотрят

И не могут наглядеться;

Говорят: «Завидна доля

Стать ему навек женою».

Старики же восклицают:

«Слава матери героя!»

Он веревкой толстой связан —

Тонкую бы разорвал он.

Обернулся к Парсадану

И свирепо зарычал он:

«Если я на волю вырвусь,

Как уйдешь ты от Арсена?

Перебью твоих баранов,

В поле хлеб сожгу и сено!

Как свинью, тебя зарежу,

Крест и миро не уважу!»

К губернаторскому дому

Подвела Арсена стража.

Вышел на балкон начальник,

На Арсена зорко глянул.

Зуботычин и пощечин

Надавал он Парсадану.

«Ты кого ловил, мерзавец?

За наградою погнался.

Он в лесу, беглец голодный,

За деревьями скрывался!»

И прогнали Парсадана,

Ничего ему не дали,

Пусть отцу его воздастся

За Арсеновы печали!

«Наградят, — предатель думал,

И чинами и деньгами!..»

Наградили Парсадана

И толчками и пинками.

Очень был сердит начальник,

Но Арсена пожалел он:

Экий парень был дородный,

Только очень похудел он…

«О тебе я много слышал.

Что ж, Арсена, ты наделал?»

«Обо мне, начальник, ложно

Слава пущена дурная!

Правда: я бежал от горя

И скитался, голодая,

Все, что взял я у богатых,

Роздал тем, кто обездолен…

В том вина моя. Судите,

Как хотите, ваша воля!»

Тут Арсена развязали,

В кандалы его забили

И в темнице Нарикала

В одиночку посадили.

Семь недель, семь дней Арсену

В заточении держали,

Бороду наполовину

Перед ссылкой обкарнали.

Молвил: «Кто меня помянет,

Если я в Сибири сгину?

Горе матери-старушке!

На кого ее покину?»

Умоляет офицеров:

«У меня одно желанье, —

Ради счастья ваших близких

Облегчите мне страданья.

Перед ссылкою далекой

Дайте мне помыться в бане!»

И солдаты со штыками

Повели Арсена в баню.

Лишь один целковый жалкий

У него лежал в кармане,

Достает он тот целковый

И ведет солдат к духану.

«Эй, солдатикам голодным

Дайте водки по стакану!»

Тут сирадж и микитаны^{97}

Знаки подали друг другу,

Сразу поняли, какую

Оказать ему услугу.

Вместо водки, тем конвойным

Ром в стаканы наливают.

Так перепились солдаты,

Что друг друга не признают.

Вот Арсена входит в баню,

Открывает двери мыльни.

Микитан догнал Арсену

И сует ему напильник.

«Господи! — сказал Арсена. —

Это ключ мне — на свободу!»

Подошел он к водоему

И проворно прыгнул в воду.

Стал распиливать оковы.

Хмель солдат одолевает,

Говорят: «Должно быть, ноги

Кирпичом он натирает».

Распилил Арсен оковы,

Перегнул, сломал и снял их

Чтобы цепи не бренчали,

Он в передник замотал их.

Бросил в угол. «Тьфу! — промолвил. —

Будь он проклят, кто ковал их!»

Тут начальник входит в баню,

Он шинель свою снимает,

По привычке офицерской

На балконе оставляет.

Наш Арсен из бани вышел,

Натянул шинель чужую:

«Если впору одежонка.

В ней покамест похожу я».

Сапоги он надевает,

Шапку с птицей надевает,

Как начальник, выйдя за дверь.

Подбоченясь, он шагает,

Грозно глянул на конвойных:

«Хабарда» и «Стараница!».

«На краул» взяла команда,

В страхе в сторону теснится.

Вот как спасся он удачно

От цепей, тюрьмы и плена!

Важно он на площадь вышел;

Разбирает смех Арсену.

Крикнул: «Эй! Подать мне дрожки,

На каких всегда я езжу!

Да живей ты! А иначе

Лошадей твоих зарежу!»

Мигом дрожки подлетели.

И на тройке черногривой

По таможенной дороге

Ускакал Арсен счастливый.