Яростный рёв, раздавшийся над самой моей головой, — густой и плотный до боли (были в нём и угроза, и дикая злость), снова заставил меня поморщиться и вздрогнуть. Ещё один тяжёлый бомбардировщик (третий по счету, интервал меньше двух минут!) прогрохотал над домиком майора Строу и растворился в сыром английском небе, где-то там, за высокой проволочной сеткой, окружавшей американскую базу.

— Э, Гордон, — засмеялся Строу, — привыкай. Теперь эта музыка будет до утра… Сменили старт.

Час назад я прибыл сюда, в Лейкенхит. Майор заранее предупредил дежурных на контрольно-пропускном пункте, и сержант, небрежно кивнувший в ответ на «Я к майору Строу. Вот мои документы» (я впервые переступал порог базы ВВС США), показал мне дорогу к домику лётчика.

Строу был парень что надо — именно таких штампует на своих лакированных плакатах управление пропаганды Пентагона: высок, сероглаз, бронзов от загара и до невозможности обаятелен. Стоило мне вчера произнести по телефону: «Дорогой майор, вас приветствует старый друг… Узнаёте?», и Строу тут же загрохотал:

— Как же, дорогой Гордон. Рад вас слышать… Вы откуда?

— Из Лондона? Как себя чувствует Мэри?

— Так какого черта вы кисните там, Гордон? Топайте сюда, в Лейкенхит, и вы убедитесь, что она вас не забыла.

И это была не просто фраза. И Реймонд, и его очаровательная Мэри действительно не забыли меня. Последовали неизменные в таких случаях воспоминания о городах, которые мы вместе посетили во время путешествия, о маленьких дорожных происшествиях, оставшихся в памяти.

Потом был обед. За ним — коктейль. И, конечно же, гости — друзья Строу, офицеры базы. Узнав, что я из Канады, американцы тут же приходили к естественному выводу, что меня можно считать «своим», и открыто болтали о служебных делах. Вначале меня удивляла такая беспечность, казалось, мне намеренно «подбрасывают» определённый набор сведений, чтобы проверить, но потом я убедился, что дело просто в служебной недисциплинированности.

— Знаешь, Гордон, оставайся у нас на воскресенье, — предложила Мэри.

Мне тут же постелили в маленькой комнате. Ночью я несколько раз просыпался — над крышей финского домика грохотали, отправляясь в вояж по Европе, бомбардировщики.

До этого мне никогда не приходилось бывать в среде американских офицеров, и, естественно, я с большим интересом присматривался к их быту и нравам.

Небольшой домик Строу, очевидно, славился гостеприимством. В воскресенье и праздничные дни гости шли сюда сплошным потоком. Американцы редко приглашают своих друзей на обед или ужин. И к Строу сослуживцы приходили обычно после восьми вечера. Мэри умело готовила виски или джин, разведённые содовой, соками. Гости неторопливо потягивали из высоких стаканов, закусывая орешками и хрустящим картофелем, и вели такой же неторопливый разговор.

О чём они говорили?

Среди офицеров постарше (не имею в виду возраст, конечно) основной темой было то заманчивое время, когда они выйдут на пенсию и приобретут какое-нибудь «дело». В этом смысле пилот Пауэрс был абсолютно типичен: ведь пределом и его мечтаний было стать владельцем бензоколонки.

Их не тревожило ничто, что выходило за пределы маленького мира чисто служебных отношений и продвижений по службе. Политические бури, проносившиеся над миром в те годы, американских офицеров заботили мало. Казалось, они сознательно уходили от мыслей о невероятно тяжёлой ответственности, которая ложилась на каждого из них, — именно с этой базы поднимались в воздух бомбардировщики с термоядерными бомбами на борту… Я присматривался к офицерам, думал: могут ли они, если поступит такой приказ, направить свои бомбардировщики на мирные города? И приходил к выводу: могут. Даже не задумаются.

Итак, бизнес был темой номер один. Тема номер два также не представляла никакого интереса для меня. Она возникала, когда офицерские дамы, собравшись вокруг Мэри, уходили в детскую, оставив мужчин одних. Такой темой были английские девушки.

По субботам у проходной военной базы обычно стояла толпа молоденьких англичанок. Это были удивительно похожие друг на друга девушки. У каждой — маленький чемоданчик в руках. У каждой стандартная прическа, стандартная из универсального магазина одежда. Девушки были неестественно веселы и, судя по всему, хорошо знали друг друга.

У проходной они поджидали своих «дружков». Потом, встретив их, они отправлялись в какую-нибудь дешевую гостиницу — возле каждой американской базы их много. Там они проведут ночь. В чемоданчиках были необходимые на этот случай предметы одежды, косметики.

Иностранец сделал бы ошибку, если бы посчитал их за типичных англичанок. Но самое парадоксальное в том именно и заключается, что «главные иностранцы в Англии» — американцы именно по этим девушкам и составляли своё мнение о стране, на территории которой довольно непринуждённо и с удобствами расположились.

Между собой гости Строу называли их презрительно «квини» — «королевочки», вкладывая в кличку изрядную долю пренебрежения. Англичан, которые знали об этом, кличка доводила до бешенства, и я бывал свидетелем того, как обычно сдержанные и респектабельные люди буквально выходили из себя при упоминании о «квини».

Доблестные господа офицеры из американских ВВС, наоборот, любили, чтобы в рассказах о похождениях с «квини» преобладали подробности. Такие разговоры велись часами. Исключение составлял майор Строу, который слыл прекрасным отцом семейства.

Я был крайне удивлён, когда узнал, что большинство офицеров и их жены провели несколько лет в Англии, так и не побывав ни разу ни в одной настоящей английской семье. Отношение к английским «хозяевам дома» весьма напоминало отношение части англичан к иностранцам: «черномазые начинаются в Кале», то есть сразу же за Ла-Маншем.

Вечера в домике Строу много дали мне. И дело не только в тех сведениях, которые я почерпнул из бесед с американскими офицерами. У меня появились знакомые в этой, весьма нужной мне сфере. Я лучше понял психологию людей, которые в промежутках между разговорами о бензоколонках и «квини» вдруг бросали напыщенные фразы о великом значении американской цивилизации для Европы и особой миссии США в мире.

Господа офицеры были убежденными антикоммунистами, хотя их знания о коммунизме ограничивались сведениями из пропагандистских солдатских брошюр.

Они не терпели «черных» — уже одно упоминание о негритянских демонстрациях в Америке заставляло их сжимать кулаки.

Господа офицеры твёрдо верили, что их бомбардировщики охраняют «свободу».

…Не требовалось особой наблюдательности, чтобы заметить — Мэри взволнована. Как всегда, она была гостеприимна, как обычно, обрадовалась мне. Но радость её была не столь шумной и откровенной. И, накрывая на стол, она рассеянно думала о чём-то своем. «У вас что-то случилось, Мэри?» — хотел я спросить. Но решил: захочет — расскажет сама.

Прогрохотал над домиком бомбардировщик, заходя на посадку. Стёкла жалобно, тоненько ответили на его вой.

— По-моему, когда-нибудь они вылетят из окон, — заметил я, наблюдая, как огромная серебряная машина несётся к посадочной полосе.

— Если б только они, Гордон, — грустно усмехнулась Мэри. — Стёкла — это полбеды… На днях у нас случилась катастрофа… Погибли наши друзья… Сгорел самолёт.

Фраза за фразой. Слово за словом, и я узнал о том, что произошло.

А это было ужасно.

…Когда прозвучал сигнал боевой атомной тревоги, Мэри вместе с детьми согласно инструкции бросились на пол и укрылись простынями. Так она лежала с ребятишками на полу, каждую секунду ожидая атомного взрыва и не понимая, что случилось там, за окнами её домика, что с Реймондом?

Война?!

А над базой огненным смерчем уже нёсся американский бомбардировщик, потерпевший аварию в воздухе.

Он рухнул прямо на подземный склад атомных бомб. И пока бомбардировщик горел, никто — ни командир базы, ни сержант из охраны склада, в панике выскочивший из окна караульного помещения, — ни одна душа не могла сказать: взлетит на воздух склад или нет. Если бы он «взлетел», вместе с ним туда же отправилось бы пол-Англии.