— Ты, бочка дерьма, как смеешь ты своим нечистым рылом мутить здесь воду? — заговорил он, перевирая известные ему стихи, и его фраза не сразу дошла до понимания старшого: Алесь изрёк её по-русски, а меж русской речью и словенской большая разница. — Как смеешь ты, морда, указывать мне, князю Алесю?

Старшой побагровел: дошёл, должно быть, смысл. И он крикнул князю:

— С тебя первого сниму голову. И тризну тебе не обещаю.

— Ты же, княже, без брони! — вскричал кормщик.

Страшила хотел было также остановить Алеся, но тот махнул рукой и прыгнул через борт на берег. С кульбитом в воздухе. Прыжок ему был нужен не для эффекта, а для ускорения и настройки к бою.

— Князь-скоморох! — крикнул кто-то из варягов, и те дружно заржали.

— Ходить свиньёй! — зычно скомандовал Страшила.

Его витязи перепрыгнули на причал и спешно построились за Алесем.

Старшому варягов тем временем подали щит. Его первые движения выдали в нём заматерелого бойца, не склонного к красивому фехтованию. «Так и я фехтовать не буду» — с этим очевидным намерением князь по-самурайски поклонился старшому, чем вызвал новый взрыв хохота. Но старшой понял знак уважения, и его голова в шеломе произвела движение, похожее на кивок. И сразу он пошёл на сближение, первым нанёс удар и парировал щитом ответный удар. Неожиданно для старшого проба сил закончилась в следующее мгновение: клинок князя проткнул его горло, незащищенное кольчугой.

Он рухнул — и готы закричали своё: «О-один!»

Из-за пренебрежения к противникам с купеческих судов, они не стали строиться, а резво побежали толпой. Алесь сместился на правый фланг, подальше от воды и от стремительно двинувшегося строя лютичей. Несколько воинов с обритыми и рыжими головами устремились к нему, пылая жаждой мести. Их движения казались Алесю замедленными. Но удары, которые он отражал, были мощными. Покатились с плеч первые головы готов, снесённые его мечом. Упал на землю сраженный им варин. Иль абодрит. Не было ни одного мгновения, чтобы взглянуть на лютичей. Алесю пришлось совсем не сладко: сразу двое варягов с щитами наступали на него. Пришлось одному из них ударить по ноге, второму — тут же, с разворотом, ударить по незащищённой руке — и отсечь её вместе с мечом. С задачей вывести противников из боя он справился и побежал помогать лютичам. Те, врезавшись в толпу варягов, крушили их, но и сами падали под ударами боевых топоров. Бой, как показалось Алесю, шёл с переменным успехом. Его сближение с варягами было решительным, скорым, губительным для них. С их левого фланга он выбил несколько могучих телом воинов, чем и воспользовались лютичи. В считанные минуты они добили тех, кто ещё сопротивлялся. Прошлись по телам поверженных, без жалости убивая раненых.

На борту ладьи варягов кто-то спешно пытался оттолкнуться от причала и уйти в море. Кнут, не принимавший участия в битве, достал варяга стрелой. Комби Алеся было залито чужой кровью. Недолго думая, он бросился в воду и кролем доплыл до медленно разворачивающейся по течению ладьи. Ворочая большим тяжёлым веслом, подогнал ладью к причалу. А на берегу лютичи уже снимали кольчуги с поверженных варягов. Своих, павших в бою, они отнесли в сторону. Страшила осмотрел раненых лютичей и крикнул:

— Звать сюда старейшину.

Алесь тем временем с осуждением глядел на Кнута. Тот спокойно взирал с борта ладьи на князя.

— Что же ты не бился, Кнут?

— Там был мой брат.

— Ты же не из готов.

— И брат мой не из готов. Он норман. Он достойно бился и пал от княжеской руки.

— От моей?

— От руки Олега Дуковича.

Старейшина, седой рус, выслушал сказ Страшилы о намерениях варягов в отношении города Ригова и дал согласие принять раненых на излечение. В отношении людей и бойцов из Ригова для пополнения дружины ответил коротко:

— Говори с народом. Вече решит. Ныне же позовём всех на вече

Страшила только одобрительно хлопнул по плечу Алеся и никак не стал высказываться о его действиях в бою. Но жест был красноречив!

Вече, созванное в спешном порядке, заслушало и обсудило пламенную речь Олега Дуковича, и многие польстились на серебро, тут же выплаченное им за будущую службу и работу. Страшила укомплектовал команду для новой ладьи, нанял мастера для установки козла взамен сокола на носу ладьи.

На рассвете процессия лютичей, русов и кривичей следовала за санями с павшими лютичами к длинному кургану. На месте захоронения праха местный волхв выложил несколько магических кругов камней, которые, впрочем, должны были выполнять и иное назначение: оберегать прах павших и спасать насыпной курган от расползания. Небеса всё еще были затянуты облачностью.

Тела погибших вознесли на высокие поленницы, сложенные из стволов и дров рядом с длинным курганом. Руянский волхв произносил древние гимны с расстановкой и растяжкой звуков. Молвил слова прощания Олег Дукович:

— Пусть радуются души ваши в Ирии! Не забудем тебя, Некрас, и тебя, Милонег, и тебя, Воеслав, и тебя, Ратемир, и тебя, Хотеслав! Встали вы на защиту города Ригова, и любовь и благодарность наша и горожан да пребудет всегда с вами!

Страшилу сменил старейшина, а затем вновь раздался басовитый голос волхва со словами гимна об упокоении праха воинов, об освобождении их душ от всех бедствий и страданий. Гимн звучал над курганом и возносился к небу. В небесных хмарах с рассвета не было ни одного просвета, но звуки произносимых гимнов, казалось, начали разгонять облака, и, когда проглянул лоскуток чисто-лазурного неба — то был знак, — волхв указал Олегу Дуковичу на факел для возжигания огня. По традиции старший сын или старший в роду должен возжигать огонь. От горящего факела древо мгновенно занялось и объяло светлым пламенем тела павших. Лютичи, русы и кривичи повторяли ритуальные слова прощания вслед за волхвом. Прах каждого воина был собран, погребен в отдельном горшке. С воинами были погребены их мечи, а на месте захоронения насыпана землица. Волхв раздавал освященные блины, а Олег Дукович черпал и наливал в чашу медвяный напиток. Та чаша ходила по кругу и, пустая, возвращалась Олегу Дуковичу. С небес брызнул солнечный свет. Души воинов вознеслись в благословенный Ирий!

Отдельно захоронили варягов и готов. Там в тризне, проведённой тем же волхвом, участвовал только Кнут и князь Алесь.

Дружина города Ригова, возглавляемая князем Твердятой, и почти все горожане высыпали на пристань провожать ладьи. Глядя с кормы на мужчин и машущих платками женщин, Алесь вспоминал минувший день.

Накануне отплытия, князья лютичей, осмотрев крепостные сооружения, посоветовали Твердяте усилить службу дозорных и поведали о воинстве куршей, которое узрели вверх по Двине.

Князь Твердята и седовласый старейшина, услышав весть, ответили, что уже не раз обороняли город.

— Вам бы с куршами надобно помириться. Пригласите их на пир, да скупайте у них гянтарь.

— Гинтарас?

— Он самый. То наказ от Лютобора. Его новая лодья следом за нами придёт. Вам товар привезёт, да дале пойдёт, на Волин.

Русы, которых кривичи, по примеру немцев, иногда называли ругами, — то ли за красного цвета плащи и одёжи, то ли за обилие в их речи ругательств, кои кривичи избегали сказывать, — взяли в свои руки не только власть, но и оптовую торговлю. О том поведал старейшина:

— Мы пришли сюда вслед за кривичами, пришли не бедными, и город нами строится, и большой торг нами ведётся. Кривичи довольны: переняли у нас многое.

— Есть ли вести у вас с заката? — спросил Алесь.

Старейшина помрачнел лицом.

— Саксы на тех землях, что захватили, обращают наших в христиан, да посадили бестерменов дань собирать. Дают наши отпор, но грядут страшные времена. На закате наши князья вошли не только во власть, но и в раздор, и только чудо спасёт всех наших словен. То не мои слова. Сиё наш волхв поведал. Молвил он, что многие беды от князей наших. Не слушают они голос руянских волхвов. Не слушают они и местных волхвов. В Моравии народы, хоть и не наших корней, но разумеют по-словенски. Их злонравный князь-предатель отрёкся от нас, переметнулся на вражью сторону, принял христианство, привечает немцев да посланцев Попа римского. Не только проклятый Святополк Моравский, но и Борживой, князь чехов, принял христианство. Нетерпимо сие для народов!..