Полещук дымил «Клеопатрой» и думал о том, что даже другу Сереге он не может все рассказать. Что-то его останавливало. Как просто жить Лякину, размышлял он, — выпил, поехал к своему генералу, перевел его «мудрые» речи… А у меня все по-другому: какие-то обязательства перед разведкой, какие-то проблемы и задания… Может, у Сереги тоже что-то подобное? Но он молчит, ухмыляется в свои пшеничные усы… В конце концов, никаких подписок я никому не давал… И свободен от всего этого…. А, пропади оно всем пропадом!
Полещук посмотрел на Лякина, засыпающего в кресле, затушил его сигарету, и пошел в свою квартиру. До рассвета оставалось несколько часов. Было жарко и потно. Он раздвинул жалюзи и глянул на улицу… Тишину разбудил голос муэтзина, призывавший правоверных к утренней молитве. Каир просыпался. Жара не спадала….
* * *
«…Сыночек, мы с папой очень волнуемся: как ты там живешь? Здоров ли? От тебя письма приходят очень редко, и мы переживаем. Если покупаешь местные фрукты, обязательно мой их с марганцовкой, которую я тебе положила в чемодан, и вообще заботься о своем здоровье — меньше кури (брось эту привычку!), я тебе советую, как врач и мама. Папа напишет тебе рекомендации о том, как вести себя в боевой обстановке, он это испытал. Я понимаю, что ты не можешь писать, где ты находишься, и что там происходит. Но папа сказал мне, что ты, похоже, на войне. Только об этом не пишешь. Он что-то знает, но мне не говорит. А в твоих письмах Каир и все замечательно. Сыночек, береги себя, старайся, вернее, постарайся вернуться живым и здоровым.
Игорь Посников уже командир роты, служит в Польше, твоя школьная подружка Люба выходит замуж, Валера Бероев защищает кандидатскую диссертацию, заходил недавно, спрашивал о тебе…»
Полещук дочитал письмо и разволновался. Ну, Пося — командир роты, танкист — понятно, он — военный от Бога и отец — генерал; Валерка — ученый без пяти минут, так он и на медаль шел, математик, каких поискать… А Любка замуж выходит, обидно, конечно, но… Он вспомнил темную улочку Солнечногорска, где они с Любой целовались… Может, все к лучшему, подумал Полещук, но почему-то было грустно.
Глава пятнадцатая
42 израильских самолета типа «Фантом» и «Скайхок» пытались сегодня совершить налет на позиции египетских войск в зоне Суэцкого канала, сообщило агентство МЕН. Все налеты израильской авиации были отбиты средствами ПВО ОАР. Египетская сторона потерь не понесла.
(Каир, 31июля, ТАСС)
…Уехать на канал не получилось. Рано утром забежал Серега Лякин, выпили наскоро кофе, выкурили по сигарете, обнялись на прощанье, и он, зажигая еще одну сигарету на площадке перед лифтом, обернулся и сказал:
— Саня, ты там поосторожней в своем Фаиде! Понял, Щука?! Береги себя!
— Да и ты — тоже! — произнес Полещук, — бутылку-то не допили. В танке сиди, броневая мощь, и возвращайся! Маа саляма!
Дверца лифта закрылась, и Полещук вернулся в квартиру. Выпив бутылку жирного, буйволиного молока с печеньем, он кинул в портфель пару плиток черного шоколада из «Гроппи», начатый блок «Клеопатры», словарь, транзисторный приемник, потом быстро облачился в чистую отглаженную овероль, посмотрел на часы и спустился на лифте вниз, где уже стоял автобус. Народ неторопливо занимал места в ПАЗике, и Полещук, бросив портфель на сиденье, вышел наружу, обменялся арабскими фразами с сержантом-водителем, угостил его сигаретой и закурил в ожидании капитана Агеева.
Время вышло, и водитель, постучав по наручным часам, нажал клаксон. Полещук рванулся ко входу в здание, а навстречу ему выскочил Агеев.
— Полещук, давай обратно! — сказал он, протягивая руку. — Отбой! Сегодня не едем, я работаю с документами.
Полещук мигом вскочил в автобус, схватил портфель, спрыгнул и махнул рукой водителю — ялла! Потом повернулся к капитану Агееву:
— А что случилось, Юрий Федорович?
— Ничего, Саша, — ответил тот. — Просто мне разрешили поработать с документами. Смотаюсь в аппарат, надо посмотреть кое-что в секретке… В общем, давай, Александр, домой, а если что — я тебе сообщу. Только будь здесь!
Вот уж совсем некстати, подумал Полещук, полиция нагрянет, Бардизи искать начнет… Потом к генералу Верясову потащат, и… здравствуй, родная страна! Впрочем, чему бывать, того не миновать! Он выдавил из себя улыбку и сказал:
— Квейс, мистер Юрий, буду у себя или в соседней квартире у коллег. Найдете меня легко…
Раньше Полещук только бы порадовался неожиданно предоставленной возможностью провести лишний день в Каире, но только не сегодня. Не повезло, подумал он, и поплелся к лифту. Мысли были самые мрачные: придется ждать неприятностей…
Если бы капитан Агеев и лейтенант Полещук в тот день оказались на позиции своей радиотехнической роты в Фаиде, они бы увидели на экране радара беспорядочное мельтешение воздушных целей к юго-западу от Суэца. Но они были в Каире…
Тем временем события в центральном секторе Суэцкого канала развернулись самым драматическим образом.
Ближе к вечеру 30 июля в офис Главного военного советника генерала Катушкина египтяне привезли труп советского летчика, завернутый в окровавленный шелк парашюта.
— Генерала Дольского ко мне! — приказал Катушкин дежурному по аппарату. — Срочно! Он посмотрел на вытянувшегося по стойке смирно офицера, затянутый на его шее узелок черного галстука, полукружия пота на белой рубашке под мышками и добавил:
— Да, свяжись с генералом Саблиным, его — тоже ко мне! Давай-давай, майор, срочно, твою мать!
Но оперативный дежурный не успел связаться со штабом ВВС, советник командующего египетской авиации в летном комбинизоне уже выходил из черной «Волги».
— Как это понимать, Григорий Устинович?! Почему я ничего не знаю, товарищ генерал-майор авиации? — Подавляя матюки, с издевкой спросил Катушкин, показывая на тело летчика. — Это кто? И почему арабы его привезли?!!!
— Капитан Яровой, — ответил генерал Дольский. — Из 106-й авиабригады, погиб при катапультировании после воздушного боя… А египтяне привезли потому что нашли раньше наших… Еще двоих ищут… Погибли в воздухе… Вот такие дела…
— Да ты что, генерал! — взорвался Катушкин. — В один день три самолета?! Какого хрена они сцепились с евреями? Есть же «красная линия» и приказ — не пересекать! — Он матерно выругался.
— Не три МиГа, а четыре, — сказал Дольский. — Один летчик остался жив… Капитан Сериков… Подробностей воздушного боя пока не знаю. Знаю лишь, что парни «красную линию» не пересекали, но попали в дикий переплет. Доложу после.
Он посмотрел на тело летчика, закрытое шелком парашюта, и понурился.
— Вот так, сынок, погиб ты, защищая чужое небо…
— Майор! — Повернулся Дольский к оперативному дежурному, оцепеневши стоявшему в отдалении. — Организуйте доставку летчика в морг, и никому ни слова…
— Есть, — вытянулся майор и посмотрел на генерала Катушкина.
— Выполнять! — Рявкнул генерал-полковник и, взяв под руку Дольского, тихо сказал:
— Пошли ко мне, помянем парней…
Генерал Катушкин открыл дверцу встроенного шкафа, достал оттуда два пузатых бокала и бутылку ярмянского коньяка. Неловко повернулся, и один бокал упал на пол и разбился вдребезги. Он поднял с пола ножку бокала, кинул ее в урну для мусора, отодвинул ногой осколки стекла.
— Говорят, на счастье, — сказал Катушкин, глянув на Дольского. — Какое уж тут счастье?
Дольский промолчал и открыл коньяк.
— Давай, генерал, разливай, — произнес Катушкин, достав из шкафа бокал. — Закусить, извини, нечем… Не хочу озадачивать людей. Помянем!
Оба генерала молча выпили. Дольский закурил.
— Плесни еще, — сказал Катушкин. — Григорий Устинович, что мне Москве докладывать? Недавно погибли семь ребят из ПВО, а теперь еще три летчика… Меня же… А, что там говорить…
— Как есть, Иван Сергеевич, — ответил Дольский. — Война есть война, не сами ввязались… Там, в Кремле, надеюсь, понимают здешнюю ситуацию. И то, что израильтяне не лыком шиты…
