— Да я при всем желании не смогу этого сделать. Хотя бы потому, что не знаю о вас ничего, даже имени-отчества… Прощайте, Шеф! Ну а насчет того, увидимся мы с вами или нет, так вы же сами говорили: никогда не говори «никогда»… Кто его знает, как жизнь повернется. У нас есть поговорка: когда бы ни наступила смерть, причину она всегда найдет. Так что когда и как умирать — это от человека мало зависит.

Главный вопрос, который не давал покоя Арсению: почему Шеф так просто отпустил его? Это не вписывалось ни в какие рамки, ни в какие законы, ни в какую логику. Шеф НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ, НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ отпускать его. Выходя из подъезда, Арсений был готов к отпору, был готов к тому, что в него будут стрелять, его будут преследовать… Этого не произошло. Почему??? Этого Арсений понять не мог.

Очевидно, причина была. Должна была быть. Веская причина. Конкретная причина. Шеф не был бы Шефом, если бы позволил себе роскошь добровольно выпустить ситуацию из-под контроля. Шеф никогда и ничего не делал просто так. Арсений неоднократно имел возможность в этом убедиться. Он всегда наперед просчитывал возможные варианты развития того или иного события. Причина его нынешнего поступка, несомненно, была. Но Арсений, теряясь в догадках, ничего вразумительного придумать не мог.

Очевидностей было несколько. Первая и основная: в ближайшее время дома появляться не стоит. Вторая: защищать Волкова придется всерьез, ибо на него объявлена охота. Третье: слово, данное Шефу, необходимо держать неукоснительно. Четвертое: свое существование на ближайшее время желательно максимально легализовать… Впрочем, этот список обязательных условий своего существования на ближайшее время он мог бы продолжать долго.

Человек — всегда человек. Даже если он повидал кое-что в жизни. Арсений в какой-то момент растерялся. Он, вновь и вновь «прокручивая» в памяти фрагменты разговора с Шефом, метался по квартирке, швыряя в чемодан все подряд. Почему? Почему?! Почему!!! — пульсировало в мозгу. Почему отпустил Шеф? Что он задумал?…

Остановился он внезапно, когда вдруг увидел, что в чемодане почему-то оказалась кофемолка.

— Стоп, себе думаю: а не дурак ли я? — вслух произнес где-то слышанную фразу.

Странно, наверное, но именно кофемолка его как-то сразу отрезвила. Надо успокоиться, подумал киллер, надо взять себя в руки… Арсений прошел на кухню, воткнул в розетку вилку кофейника. Сел к столу. И начал уже спокойнее анализировать происшедшее.

Итак, что мы имеем на данный момент? Некто Виктор Волков в свое время спас его, Арсения. И теперь он, Арсений, намерен возвернуть свой долг. При этом в активе — то, что Арсений знает о готовящемся покушении, это раз, Арсений имеет опыт киллера, а потому может просчитать ходы киллера-противника, это два… Кажется, все. Маловато. Ибо в пассиве — нельзя сказать Виктору правду, это раз, покушение готовят тоже «профи», это два, наемники будут предупреждены, что охраняет их жертву тоже «профи», это три, Арсений не успел узнать, кто и за что оплачивает убийство его друга, это четыре… М-да, сальдо не в нашу пользу…

Шеф его отпустил. Это факт. Надолго ли? У него ум — калькулятор! Впрочем, какой там калькулятор! У Шефа ум в состоянии просчитать не только возможные варианты поведения человека, но и самые невероятные. А это уже никакой электронике не под силу. Арсений когда-то прочитал такое определение: сознание — это возможность совершать нелогичные поступки. Поэтому просчитать нелогичное не в силах ни одни компьютер. Только человек в силах постичь вероятность невероятного, немыслимого поступка другого человека. Шеф может понять логику любого, сделав при этом поправку на сантименты и эмоции. В этом Арсений убеждался уже неоднократно.

Тем не менее, Шеф его отпустил. Почему? Только поняв это, можно хоть в какой-то мере рассчитывать на успех. Варианты благородства, сочувствия, понимания, нравственности, гуманизма Арсений отмел сразу. Прав ли Шеф в отношение всего человечества, трудно сказать, но свое кредо он высказал достаточно откровенно: когда речь идет о деньгах, о больших деньгах, об очень больших деньгах, эмоции отступают. Значит, электронный мозг Шефа составил какую-то комбинацию. И в ней обязательно проигравшей стороной будет он, Арсений. В этом сомнения нет. Если он сумеет уберечь Волкова (что, прекрасно осознавал Арсений, практически невозможно), окажется против Шефа, не сумеет — Витька погибнет… Знать бы, что же все-таки задумал Шеф? Арсений, не особенно склонный к абстрактным размышлениям, вздохнул и решил даже не пытаться воссоздать возможный ход мыслей Шефа — бесполезно. Что задумал, то и задумал, его проблемы. Мое дело — охранять Виктора. Как именно — будет видно из обстоятельств.

Придя к такому решению, Арсений почувствовал какое-то облегчение. Так было привычнее: действовать сообразно обстоятельствам. И продолжил сборы немного спокойнее.

А все-таки непонятно: почему Шеф так категорически против того, чтобы о готовящемся покушении сообщил Виктору именно Арсений? Хотя, нет, логика, пожалуй, тут просматривается. Если Виктор узнает о подготовке покушения от своего друга, то, естественно, заинтересуется, откуда тот об этом знает. И если Арсений ничего вразумительного сказать не сможет (а что вразумительное тут скажешь?) Волкову нетрудно будет вычислить, откуда ветер дует. И неизвестно, как он поступит. Почему бы ни предположить вариант: возьмет того же Арсения в оборот — и киллеру ничего не останется, как признаться Волкову в своем участии в деле. Виктор будет спасать свою жизнь — кто его знает, может, и пытку применить, чтобы разыскать нанимателя или того же Шефа. А это уже и в самом деле Шефу неинтересно.

Допив кофе, киллер, решивший на время переквалифицироваться в телохранители, начал собираться.

Первым делом рассортировал документы. У Арсения их было немало. Прежде всего, два паспорта с разными фамилиями, но с одинаковыми фотографиями. На одной, правда, печать была чуть подрисована, но подрисована мастерски. И был еще один паспорт, корейский, со всеми необходимыми отметками, с открытой визой, правда, с чужой фотографией, но был шанс, что неискушенный милиционер не сможет отличить круглую физиономию на снимке от круглого же лица предъявителя. Также маловероятно было, что рядом окажется кто-то, кто говорит по-корейски, и это устраивало Алтайца, потому что сам он на языке Страны Утренней Свежести не сумел бы даже поздороваться. Дальше — очень даже важный документ: липовое удостоверение на право ношения оружия и специальных средств. Экспертиза легко определит его липовость, но для непрофессионального взгляда «корочка» выглядит вполне солидно… Удостоверение участника войны. Это настоящее… Ну и пропуска в различные учреждения, их много, разных, и нередко их золотистые тиснения отворяют двери самых неприступных «служебных входов»… Документы — по разным карманам.

Второе — оружие. Вообще-то Арсений придерживался правила избавляться от тех «стволов», которыми хоть однажды пользовался при выполнении заказа. И все же кое-что у него осталось. Прежде всего, любимый «парабеллум», будто специально подогнанный к его руке… Глушитель… Верный пахарь ТТ… Непревзойденный по надежности «наган»… Отличный кинжал, сделанный по индивидуальному заказу из рессорной стали… Эсесовский кастет времен войны, который Арсений в свое время приобрел у алкаша за бутылку водки… Перстень-печатка с ядом, которым он никогда не пользовался, но на всякий случай имел… «Парабеллум» — в кобуру-«босоножку» под руку, кинжал — в ножны, пристегнутые к ноге под брюками, остальное решил сложить в «дипломат».

Деньги. С этим проблемы особой нет. Есть и «деревянные», есть и валюта. А кроме того, существует и тайничок, где хранится кое-что, в основном, в «камушках», «на черный день». При всей своей любви к широкой жизни, Арсений взял себе за правило с каждого «гонорара» обязательно откладывать понемногу на будущее. В свое время он был потрясен фактом из жизни величайших бразильских футболистов, Пеле и Гарринчи. В игре он их, естественно, не видел — ни одного, ни другого. Да это и неважно, коль весь мир их признает великими. Оба по молодости одинаково купались в роскоши и в лучах славы. Но Пеле после этого стал мультимиллионером, а Гарринча умер в абсолютной нищете… Умирать в нищете Арсений не собирался. Даже коли не суждено до старости дожить, пусть уж после меня останется клад, — решил он про себя.