— Да какое у них может быть прошлое? — пожала плечами Шаолин.

— В этом и суть.

— То есть?

— Далекое прошлое их не интересует, — сказал Жорж, пропустив ее вопрос мимо ушей. — Им хватает для воспоминаний совсем недавних событий. Ну, знаешь, как в двадцать лет начинаются все эти слезы-сопли по поводу телепередач и попсы четырех-пятилетней давности. Мол, ах, это была наша юность. Вот так и с лицеистами, совершенно то же самое. Принимаются ностальгировать по событиям, случившимся пару дней назад, а если дело совсем плохо, то и несколькими минутами раньше.

— Так развлекаются?

— Да нет, у них все довольно серьезно. Ты как-нибудь сама послушай. Даже жутковато.

— Последние времена настали, — с чувством сказал хозяин.

— И оттого повальная ностальгия? Может, и так...

«Наверно, скоро и вправду конец света», — мелькнуло в голове у Жоржа.

Вот и хранитель города, стоокий Аргус, взглядом удерживающий его ирреальную цельностность, не вылезает из болезней. Поэтому в городе все потихоньку начинает идти наперекосяк. Это просачивается «действительность», разъедая хрупкую ткань сна.

И острее всего ее зловещую тень чувствуют дети. Так смертельный пепел атомного взрыва поражает прежде всего растущие организмы.

«Может, скоро и вправду конец света».

Допив травяной чай, Шаолин подняла глаза на плакат, висевший на стене.

«Исследовательский центр БХВ — Объявлены вакансии. Подробности при собеседовании» — гласила надпись.

— Постой, там же раньше работал Арнгейм.

Жорж, обернувшись, кивнул.

— Почему же раньше, он и сейчас там работает. Вот только людей у них не хватает. Знаешь, я тоже подумываю туда устроиться.

— И не вздумай! — Шаолин бросила на него предостерегающий взгляд из-под стриженой под Клеопатру челки. — Там постоянные аварии, мне Гейм рассказывал. Говорят, тревоги четвертой степени там — обычное дело. Все, конечно, без огласки, шито-крыто. Жорж, у тебя ведь одна жизнь, не десять.

— Да я понимаю. Но очень уж хочется поработать в том месте, где бывал Гейм.

В его глазах было столько горечи, что Шаолин не нашлась, что ответить.

Попрощавшись с Жоржем, который направился на вершину холма, в исследовательский центр, Шаолин побрела по городу.

Она имела некоторое представление о работе центра: новейшие исследования по биологическому и химическому оружию. Была какая-то ирония в том, что в этом городе людских снов, бегущем от «действительности», разместило свои капиталы военное предприятие — живое воплощение этой самой действительности.

«С такой внешностью ему самое место в каком-нибудь гей-баре вроде „Отступника“», — бормотала она про себя никому не нужные советы. Конечно, ей было известно, что истинная профессия этого мальчика никак не вязалась с его ангельским обликом — Жорж был наемным убийцей.

Когда-то он пересек границу, отделяющую город иллюзий от реального мира, в погоне за очередной жертвой — Его Величеством Налином, бежавшим сюда из своей страны. Однако жертва улизнула невредимой, а он так и остался здесь, в кругу прежних друзей.

Остался, потому что воспылал тайной страстью к Арнгейму.

«И что он только нашел в нем, в этом маменькином сынке?»

Хотя Арнгейм не мог жить без Шаолин, в конце концов он решил бежать из города. Так он пытался вылечить саднящую рану неразделенной любви: очевидная холодность Шаолин не оставляла ему ни малейших надежд.

«Выходит, это я во всем виновата».

Вернувшись домой, Шаолин обнаружила приглашение от мадам Розе.

Морской дракон, правящий в Море мнимых чисел, молодой государь Налин занемог.

Город на темном морском дне окутался синеватой дымкой печали, верноподданные погрузились в уныние. В народе любили прекрасного и мудрого государя-чужестранца.

И вот сквозь жемчужные ворота дворца потянулись сотни лекарей всех мастей и сословий, они наводнили запретный императорский сад, принесли с собой бесчисленные снадобья, прикасались к яшмовому телу[67], да только напрасно.

Государевы посланцы спускались и в морские глубины, искали прорицателей, способных прогнать хворь, но никакие молитвы и заклинания не смогли победить недуг, проникший в самую душу молодого государя.

Страшные сны, повергающие в трепет его подданных, заставляющие их дрожать в ночи, нашли путь и во дворец, проникли в августейшее сердце.

Ночь за ночью один и тот же кошмар вползал в сны государя, разъедал нежную душу, подтачивал тело. А ведь император всегда отличался отменным здоровьем.

Так и тянулись дни, погруженные в сон: полуденные часы навевали страх, заброшены были государственные дела. Синеватые дни, окутанные тревогой и страхом, белые ночи в боязни уснуть... Но даже они не смогли лишить государя мудрости, не принудили его искать забвения в вине и разврате.

А может, именно благоразумие молодого императора и было причиной его жестоких страданий.

Тяжелые дни настали и для девы Дежа Вю, ставшей хозяйкой дворца в прошлые Нептуналии. С болью в сердце смотрела она на страдания возлюбленного супруга.

И этой ночью стражи, верхом на морских коньках прибывшие до утра охранять императорскую виллу Хайдора, затерянную в зарослях алых кораллов, вновь услышали детские вскрики государя, напуганного кошмаром, и голос Ее Величества, пробудившейся от легкой дремы и утешающей мужа. И вновь сердца их погрузились в печаль.

За дверью стенного шкафа обнаружилась парочка мальчиков-лицеистов, спавших в обнимку неподвижно, как убитые. Сначала Шаолин почудилось, что они умерли и только кажутся спящими. Она старательно изобразила удивление, словно пытаясь развлечь отсутствующую публику. (Сегодня Шаолин была в развеселом расположении духа.)

Обнаженные тела были перемазаны кровью: запачкали друг друга во время любовных игр. У обоих на левом боку поблескивали свежезапекшиеся раны.

Шаолин, совершенно равнодушная к юным мальчикам и дохлякам, у которых и мускулов-то не наросло, не могла оторвать от них глаз. Была в них некая запретная красота, словно сошедшая со страниц Юкио Мисимы. Шаолин тихонько прикрыла дверцу.

Она и раньше слышала о жутковатой моде, охватившей младшие классы лицея. Между мальчиками заключались страшные кровавые клятвы: ножами они вспарывали друг другу грудь и вкладывали в раны браслеты с полудрагоценными камнями, таблички с именем и всякую мелочь.

Кровь застучала у нее в висках.

Сопляки затеяли эротические игры и изображают двойное самоубийство, и где?! В ее собственном стенном шкафу! Стыд и позор тебе, ночная принцесса... Не стоило надолго оставлять пустую квартиру. Да ладно, ерунда.

Сгусток чужой страсти огромным кровавым рубином оцарапал ее, острыми краями раздразнил ее чувственность.

Шаолин содрала с себя одежду и натянула тунику, кожей ощущая прикосновение шелка. Туго затянула алый пояс, приторочила усыпанный драгоценными камнями короткий меч.

Еще раз взглянула на послание мадам Розе.

На белоснежном листе сиротливо виднелась одна-единственная строчка.

Словно в поэтической антологии.

Изысканный почерк, замысловатая подпись.

Мадам Франсуаза Вэн Розе. Волшебница, живущая посреди леса Санбор к северу от города во дворце, где прислуживают юные фавны. Женщина, сохранившая вечную красоту. И что ей от меня понадобилось, этой Цирцее?

«Забавно. В любом случае я уже разошлась, и без небольшого дебоша мне теперь не успокоиться. Что ж, я готова, мадам Розе, куда прикажешь. Жди же меня!»

Шаолин стремительно выскочила за дверь, чувствуя необычное воодушевление.

Мимо промчалась компания на черных «харлеях»: обритые до синевы головы, серые восточные балахоны.

Новая городская достопримечательность — байкерская группа «Будды из ада».

Жорж Шатобриан пожал плечами и шагнул на улицу, где еще вился синеватый дымок, оставленный последним «харлеем».