«Я» устроился в уголке, невольно прислушиваясь к разговору. «Мне», чужаку, долетавшие фразы напоминали переполох в гусиной стае, в которую ненароком вклинилась свинья. Собравшиеся так и сыпали абстрактными терминами и понятиями. Но стоило одной фальшивой ноте вкрасться в общую гармонию — и немедленно вспыхнула ссора.

Зачинщиком выступил модный художник Пинкертон.

— Не бывать этому! Не бывать! Не бывать! — дребезжал его резкий голос. — Ненависть к механизмам у них в роду, это наследие великого Сальвадора. Так что завоевать Виви, у которой в жилах течет его кровь... Да уж, кто-кто, а вы ей не чета...

— А кто же, интересно? Уж не ты ли? — завопил его соперник.

— Разумеется. Девяносто два и четыре десятых процента против трех с половиной, погрешность в остатке. Все рассчитано строго по науке.

— Самовлюбленный псих, да у тебя просто мания величия, понял?

— Что там вякает эта обезьяна? Слышишь, ты, техническая обезьяна[48], наша помолвка — вопрос времени. В обществе только об этом и судачат. Разве могут быть сомнения, что Виви свяжет свою судьбу со знаменитым абстракционистом, реинкарнацией Сальвадора Дали, любимцем марсианской публики господином Пинкертоном?!

Пинкертон тщательно подкрутил симметричные усы, являвшиеся, похоже, предметом его особой гордости. Видимо, у него вошло в привычку поправлять их перед карманным зеркальцем всякий раз, как выпадет свободная минута: не дай Бог, хоть на миллиметр сдвинутся в сторону.

Его соперник, оскорбленный до глубины души, трясущейся рукой схватил со стола стакан и с силой сжал пальцы. Со звоном треснуло стекло, алая кровь запачкала скатерть.

— Вот она, совершенная красота! Решено, господа, ваш покорный слуга выставит эту скатерть на следующей выставке, — заявил Пинкертон с самым серьезным видом. — Только как быть с названием? Как вам такое: «Безумный осел-ревнивец оскорбляет ангела подковой на кончике хвоста»?

— Идиот, — мужчина в раздражении вскочил со стула.

Вряд ли разыгравшаяся сцена могла закончиться как-то иначе.

— Среди таких психов и самому недолго потерять рассудок. Не составите ли мне компанию? Вы производите впечатление единственного вменяемого человека в этом вертепе, — он подошел к моему столику.

— Да уж, утешим друг друга в общем несчастье. Для этих мест здравомыслие — редкий диагноз.

— Я не встречал вас раньше. Кто вы? — спросил мой собеседник. — Хотя готов поспорить: вы — врач-психиатр!

— Меня зовут N, специалист по вопросам психологии матримониальных отношений, — ответил «Я». — Впрочем, сюда я приехал немного подзаработать.

— Подзаработать?

— Да, у нас на Земле психологу не так просто найти подходящую работу. Я наконец-то устроился преподавателем в женском общеобразовательном университете, но на тамошнее жалованье долго не протянешь. Вот и приходится... До последнего времени держал дома подпольную консультацию по психоанализу, но потом отсутствие лицензии выплыло наружу... Вот я и нашел новый заработок. Попросту говоря, работаю брачным консультантом. Хотите взглянуть на мои бумаги?

— Нет, к чему же... Но все-таки по основной специальности вы — врач. Значит, ваш долг — упаковать всю честную компанию в смирительные рубашки и запереть в какой-нибудь собачьей конуре.

— Смеетесь? А как вас зовут? — спросил «Я».

— Ах, извините, забыл представиться. Ишервуд.

— Я знаю вас. Иногда натыкаюсь на ваши статьи в научном журнале, в «Марсе». Вы ведь занимаетесь исследованиями особых белков?

На Марсе профессор Ишервуд был известен как ведущий эксперт в области реологии, но при личной встрече производил впечатление человека, в котором причудливо сплелись научное дарование и общее марсианское безумие.

— Так вы к нам на экскурсию? — спросил он.

— О нет, мой приезд вряд ли можно считать увеселительной поездкой. Ко мне поступило предложение от дома «Дали».

— В связи с вашей второй специальностью?

— Именно так. — «Я» уставился ему прямо в глаза, рассчитывая загипнотизировать, но, как все люди с чрезмерно развитым «эго», профессор оказался не восприимчив к внушению.

— Ну что же, тогда я первый к вам на консультацию. Как удачно все складывается: на ловца и зверь бежит. Каков результат для нас с Виви?

— Знаете, профессор, если сидеть сложа руки, вряд ли готовая формула родится сама собой. Надо будет провести ряд тестов. Анализ результатов госпожи Виви я, разумеется, уже закончил.

— Вот как, значит, вы изволите ее знать?

Похоже, у него подскакивало давление от одного упоминания Виви. Стоило ему услышать ее имя из уст другого мужчины, как ревность полностью блокировала рассудок.

— Когда госпожа Виви проходила на Земле стажировку, я в частном порядке оказывал ей психологическую помощь.

— Как вы выразились, «в частном порядке»? — повысил голос профессор.

«Я» заторопился с оправданиями:

— Разумеется, я для нее не больше чем лечащий врач. У нее ведь боязнь механизмов, тяжелая фобия.

Профессор по-прежнему смотрел на «Меня» с подозрением.

— У нас на Земле не то, что на Марсе, — добавил «Я». — Механизмы проникли во все сферы жизни. Даже дома от них никуда не деться, а уж если выйти на улицу... Почти у всех, кто приезжает с Марса, начинаются нервные расстройства. Что уж тут говорить о госпоже Виви...

— Ну разумеется, — подхватил профессор. — Она ведь такая хрупкая натура. По большому счету эта затея — отправить ее на такую бесчеловечную планету была ошибкой.

«Я» перебил его грозивший затянуться монолог:

— Итак, вы желаете вступить в брак?

— Больше всего на свете, — воскликнул знаменитый ученый. — Готов преодолеть все преграды, чтобы соединиться с Виви.

— Однако на пути к вашему браку и вправду немало препятствий. Прежде всего, госпожа Виви годится вам в дочери. Что она сама об этом думает?

Профессор заметно погрустнел.

— Не знаю. Сердце моей Беатриче для меня загадка почище тайны Фобоса[49].

— Ну что же, выходит, прямого отказа вы тоже не получили.

— Ах, на устах моей возлюбленной играет лишь улыбка Моны Лизы.

Профессор театрально возвел очи горе, словно играл в шекспировской драме. Следовало бы посочувствовать его наивности, но слишком уж комично он смотрелся. Похоже, вообразил себя престарелым Данте.

«Меня» так и подмывало уточнить, какую Мону Лизу он имел в виду: кисти да Винчи или Сальвадора Дали, но «Я» сдержался, сочтя, что это будет бестактностью.

Между тем сеанс психоанализа шел своим чередом. Мы с профессором достигли полного взаимопонимания и вовсю продвигались по намеченному плану. Главная сложность психотестов в том, что, столкнувшись с сопротивлением пациента, врач бессильно топчется на месте. А знаменитый ученый обладал открытой, в чем-то детской психикой.

«Я» следовал привычному порядку — тест тематической апперцепции, усовершенствованный тест Роршарха, тест свободных ассоциаций, электроэнцефалограмма, цветовой тест Люшера, тест незаконченных предложений — а сам никак не мог решить, стоит ли открыть ему тайну Виви. Тайну, известную «Мне» одному. 

На Земле Виви попала в ужасную аварию. То, что вопреки всем прогнозам она осталась жива, — заслуга земных врачей, целиком заменивших ее внутренние органы механической копией. Виви об этом не сообщили. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы представить, что могло случиться с хрупкой молоденькой девушкой, страдающей тяжкой фобией, узнай она, что внутри у нее тикают механические внутренности.

«Я» сам узнал об этом из истории болезни, когда Виви обратилась ко «Мне» с тяжелым неврозом. В то время она, изящная юная красавица, уже несколько раз пыталась покончить с собой. «Мне» не составило большого труда разобраться с причинами этих приступов. Искусственные внутренности пациентки, что же еще. Если рассудок можно обмануть, то попытки провести подсознание обречены на провал. Природная склонность к саморазрушению, усиленная приказом, идущим из глубин бессознательного, привела в действие «принцип нирваны»[50].