Но как тепло становилось на душе, когда подходил ко мне парнишка раненый и говорил: «Галина Алексеевна, а вы на мою маму похожи»…

Любовь Григорьева: Почему-то труд в Заполярье или на Дальнем Востоке среди сограждан пользуется почетом, а вот работа в чужой стране, в тяжелейших условиях — нет.

Меня пригласили в военкомат и предложили поехать в ДРА. Посулили все блага, которые только можно придумать: и год стажа за два, и высокие заработки, и сохранение места работы, и многое другое. Естественно, призвали к моим патриотическим чувствам — ведь у меня у самой росли два сына.

И вот я в Ташкентской пересылке. Такого безобразного места я дотоле не видела: грязь, вонь, выбитые стекла, двери общежития не закрываются, белья нет. В любое время дня и ночи по комнатам шастают пьяные военнослужащие всех рангов, сквернословят. И на все это смотрят молоденькие солдаты. Только через четыре дня пришел самолет на Кабул, и это еще хорошо.

У меня было предписание на должность заведующей гинеколо гическим отделением в кабульском госпитале. Но это место оказалось занятым женой советника. А на три дня раньше меня приехала еще один врач-гинеколог Л. Корнюк. Мы страшно растерялись. Меня отправили в гарнизонную поликлинику, а Корнюк оставили в госпитале. Месяца три ее не подпускали к работе, а затем отправили в Кундуз, оформив врачом-инфекционистом, так как там не было ставки гинеколога.

Меня — тоже лишнюю — перевели в Баграм. Без всяких документов. В последнюю минуту всучили командировочное удостоверение, даже без подписи командира части.

И пошли командировки: Баграм, Кундуз, Пули-Хумри. Из Пули-Хумри вернулась «обогащенная» брюшным тифом. Более двух месяцев лечилась в госпитале.

Женщины, участвовавшие в Великой Отечественной войне, сплошь героини. А кто же женщины, пережившие Афганистан? Исход самых блестящих хирургических операций зависел все-таки от послеоперационного ухода. Этот уход с большой заботой, высшим мастерством осуществляли наши медсестры. Работали в самых невероятных условиях, под обстрелами.

Очень много и красиво говорилось об интернациональной помощи афганскому народу. Показывали по телевидению целующихся и обнимающихся советских и афганских воинов. Как советские врачи лечат детей. Наши женщины на встречах с женщинами Афганистана. Выезды агитационно-пропагандистских отрядов в кишлаки. Раздача продуктов и медикаментов. Все улыбаются, все довольны. И ни в одном репортаже не было сообщений, что наши агитбригады обстреливаются, что на нас организуются нападения, что нас охраняют бэтээры, автоматчики, что поездка в 50-градусную жару — отнюдь не развлекательная прогулка…

Показывали только одну парадную сторону нашей жизни. Естественно, если работа в Афганистане «сплошной праздник», то и соответственным было отношение к нам, когда мы возвращались на Родину.

Н. Чистякова: Я попала в ДРА из Ленинградской области. Мы были первыми. Своими руками вместе с военнослужащими построили первый госпиталь. Что остро помню?! Палатки, голую степь, как дул ветер-«афганец» и как было холодно, по ночам топили печки. «Не пойду принимать раненых, потому что мой рабочий день кончился», — такого никто никогда не слышал от наших медсестер.

Сдавали кровь безвозмездно, и не по 200 граммов, как в Союзе, а по 400. И никто не жаловался, не стонал. Я, во всяком случае, такого не помню. И у нас не было чувства второсортности. Не возникало ощущения, что военврач и врач гражданский, медсестры — разные люди. Работали-то мы за одним операционным столом.

М. Курбанов, бывший начальник одного из военных госпиталей: Когда мы разбивали свой госпиталь в начале 1980 года, то место, где он был расположен, жители называли «долиной смерти». Госпиталь не сумели обеспечить медсестрами. Два месяца мы, врачи, работали без них. Когда же нам прислали четырех медсестер из Кабула, мы воспряли духом. Эти по сути девочки были истинными подвижницами. Преклоняюсь перед ними.

А ведь гибли. Как Наташа Калинина из Клина, попавшая под обстрел. Как другая медсестра, скончавшаяся от тифа в Шиндандском госпитале.

Лариса Кондратенкова: Я была в реанимационном отделении санитаркой. Один солдат лежит с гепатитом, другой — с тифом, двое раненых. Такое вот соседство. И это уже 1983 год. Только на следующий год открыли свою реанимацию в инфекционных модулях. Чтобы меньше контактов было между здоровыми и больными людьми. И несмотря на это, все делалось чисто. Как правило, осложнения после операций были крайне редкими.

Алла Шашко: Восемьдесят третий год шел. Стали к нам менингитные больные поступать. Страшно смотреть на них было. Один парень укусил лаборантку, делавшую ему укол.

В ушах стоит рассказ менингитного солдата, как он пришел к санинструктору и пожаловался на дикую головную боль — это один из признаков менингита. А тот ему: «Не шлангуй» (не симулируй, значит). Солдат, сходя с ума от боли, заперся в одном из помещений, его достали, выломав дверь, но так и не поверили, что он тяжело болен.

Мы все без исключения переболели, кто чем. Сестер не хватало, вылезали из-под капельниц, делали больным процедуры и снова ложились под капельницы. Причем никакой реабилитации не проходили.

Любовь Сандукова: В феврале 1980-го приехали ь Афганистан первые медики из Союза. Из Киева, Ленинграда, Куйбышева. Вот кому досталось! Питание жуткое, первую зиму провели в палатках. Но сколько же ребят обязаны им жизнями…

В конце апреля восемьдесят первого я перелетела границу ДРА. На аэродроме в Кабуле никто не встречал. Дали бортовую открытую машину и повезли. Неподалеку от штаба 40-й армии увидела я палаточный городок. Это и была гарнизонная поликлиника, где я начала работать главной медсестрой.

Через несколько месяцев переехали мы в модуль. Общежитие, коридор метров сто, комнаты, жили в них медики, повара, продавцы, официантки. И все же лучше, нежели в палатках.

Нина Борисова: Я как раз из тех, из первых. Кто мало или ничего не знал о происходящем в Афганистане. Я, например, всерьез думала, брать ли с собой модные выходные платья и шляпку. Зато иллюзий и патриотизма было хоть отбавляй.

Билеты до Ташкента добывали сами. В гостиницу не смогли устроиться — мест не было. Как узнавали в городе, что мы летим в ДРА, за голову хватались. Они-то уже представляли, что это такое.

Я по специальности фельдшер-лаборант. А стала старшей сестрой в медпункте Кабульского аэродрома. Условия жизни? О них можно много рассказывать. Жили в землянках. Чем глубже зароемся, тем лучше. А сверху ставили палатки. Металлические кровати. Зимой бывало до минус тридцати, тут никакая печка не помогала — зуб на зуб не попадал.

Приехали мы кто в чем. Пообвыкли, осмотрелись и поняли — нужно экипироваться сообразно местным условиям. Одевались на барахолке. Брали форменное утильсырье. Афганцам оно бесплатно доставалось в виде помощи из развитых стран. А нам они одежду продавали.

Постоянно слышу: вы там деньгу зашибали. Чушь это. Получали мы 230 чеков в месяц. Из этих денег многое вынуждены были докупать: фрукты, зелень, соки — у нас ведь ничего не было. В среднем чеков 70 оставалось. У кого и больше — кто экономил на всем.

Лариса Кондратенкова: Без лука, чеснока, другой зелени в Афганистане круто приходилось. В тушенке да каше перловой, ее «дробь шесть» называли, витаминов сами понимаете… Авитаминоз у всех наблюдался. У меня десны кровоточили, как-то с хлебом два зуба проглотила.

Что можно к этому добавить? Нечего добавить. Остается лишь низко поклониться тем, кто выдержал все это и остался человеком, сострадающим и исцеляющим.